Волшебные сказки — непосредственное отображение психических процессов коллективного бессознательного, поэтому по своей ценности для научного исследования они превосходят любой другой материал.
Мария-Луиза фон Франц
Первый сборник древнейших русских сказок был собран фольклористом М.Д. Чулковым и увидел в свет в XVIII в. В середине XIX в. вышел всемирно известный многотомник А.Н. Афанасьева «Народные русские сказки», а позднее началось научное изучение отечественных сказочных сюжетов. Мы встречаем в них повторяющийся и особенно критикуемый сегодня женский архетип: так называемую деву в беде, ожидающую мужчину-спасителя, от которого зависит судьба. А были ли среди главных героинь те, кто мог самостоятельно распоряжаться своей жизнью, спасать себя и других? Были. Причем таких примеров не так уж мало. Рассмотрим несколько русских народных сказок о женщинах с проактивной жизненной позицией и поговорим о сказкотерапии.
Елена Премудрая
Золотой трон, роскошная колесница и книга, содержащая в себе знания обо всем на свете, ― неизменные атрибуты королевны-волшебницы Елены Премудрой, которая не торопится выходить замуж. Расположения гордой красавицы добивается простой солдат, которому помогает его приятель нечистый дух. Елена, живущая в прекрасном дворце, не спешит открывать свое сердце поклоннику: для начала он должен выполнить непростое задание.
«Даю тебе сроку десять часов; если ты сумеешь в это время так хитро спрятаться, что я тебя не найду, то выйду за тебя замуж; а не сумеешь этого дела сделать ― велю рубить тебе голову», ― решительно заявляет главная героиня сказки.
Елена Премудрая на колеснице.
Иллюстрация: С.Р. Ковалев
Сначала влюбленный спрятался далеко в облаках, сидя на спине у своего друга, обернувшегося орлом, но укрыться от взора Елены Премудрой все равно не удалось. Второй шанс оказался более удачным: дух превратил парня в булавку и прицепил ее к волшебной книге королевны. Не найдя нигде своего поклонника через десять часов, Елена Премудрая выполнила обещание и согласилась стать женой настойчивого кавалера — и, если верить сказке, зажила вместе с ним припеваючи.
В предисловии к книге «Русские народные сказки с женскими архетипами» исследовательница сказок Ольга Юрченко пишет о том, что выбор имени главной героини «Елена» вряд ли был случайным. Это имя ассоциировано и с Еленой Троянской, и с христианской традицией в лице святой равноапостольной Елены Константинопольской ― сильной женщины с волевым характером, которая была матерью Константина I. По словам Ольги Юрченко, «героини с этим именем не покладистые и робкие “жертвы”, а царицы и по статусу, и по сути, требующие от героя приложить большие усилия».
Согласие на замужество возвращает героиню в границы нормы того времени: не хотеть брака считалось ненормальным, и такие строптивые женщины, как Елена Премудрая, рано или поздно должны были «одуматься», что и произошло в конце сказки. Тем не менее образ этой яркой и волевой царицы заметно выделяется на фоне традиционных сюжетов, в которых с завидной регулярностью игрались женские роли послушной и невинно страдающей жертвы либо злой антагонистки: мачехи, сестры, страшной ведьмы и т.п. С другой стороны, образ недоступной красавицы, которую нужно завоевать, — тоже не такая уж большая редкость в русских сказках. Похожие мотивы мы видим в историях о царевне Несмеяне, царевне Неземной Красоте («Сивко-Бурко»), о Елене Прекрасной («Вещий сон») и др.
«Принцесса и дракон». Классическое изображение архетипа «дева в беде».
Иллюстрация: Паоло Уччелло, 1470 г.
«Все это войско великое побила Марья Моревна»
Марья Моревна побеждает врагов.
Иллюстрация: Frank C. Pape / Ричард Уилсон, «Русская книга сказок», 1916 г.
Еще одна королевна, но с более воинственным духом ― отважная Марья Моревна, заковавшая в цепи самого Кощея Бессмертного и спасшая тем самым не только себя, но и многих других его потенциальных жертв. Это женщина-богатырь, обладающая большой мудростью и колдовской силой. Считается, что ее отцом был зловещий бог смерти Мор, а матерью (согласно некоторым источникам) Баба-яга.
Будущий возлюбленный Марьи Моревны Иван-царевич узнал о прекрасной воительнице на поле боя:
«Собрался в дорогу, шел и видит ― лежит в поле рать-сила побитая. Спрашивает Иван-царевич: “Коли есть тут жив человек ― отзовися! Кто побил это войско великое?” Отозвался ему жив человек: “Все это войско великое побила Марья Моревна, прекрасная королевна”».
Какое-то время Иван-царевич гостил у Марьи Моревны в шатрах, затем они поженились, а дальше ― самое интересное. Отправляясь на очередную войну, королевна оставляет мужа присматривать за хозяйством. По своей неосторожности супруг воительницы освобождает из плена Кощея Бессмертного, и тот похищает Марью Моревну. С помощью хитрости последней и предприимчивости самого Ивана-царевича после нескольких неудачных попыток бегства супружеская пара снова воссоединяется и продолжает счастливую семейную жизнь.
Независимая женщина-воительница, уезжающая из дому и оставляющая мужа хлопотать по хозяйству, ― совсем не типичный сюжет для русской народной сказки, но дальнейшее развитие этой истории вновь возвращает читателя к патриархальным паттернам, где мужчина выступает в роли спасителя.
«Вообще это “ненормально” для женщины — совершать подвиги, воевать. <…> Если вдруг не сидится ей дома и отправляется она снова делать свои богатырские дела, то обязательно происходит что-то плохое. Как в сказке о Марье Моревне», ― рассказывала в интервью Forbes заведующая отделом научных исследований Центра русского фольклора (Государственный Российский Дом народного творчества им. В.Д. Поленова) кандидат филологических наук Варвара Евгеньевна Добровольская.
По словам В.Е. Добровольской, женщине в русской сказке разрешалось быть сильной, но не сильнее главного героя — мужчины. В случае же если женщина оказывается сильнее мужчины, ей следовало притворяться, что она слабее. Герой и героиня могли также находиться на равных позициях, но «если мужчина докажет, что он сильнее и умнее, то женщина вернется к своей “правильной” подчиненной позиции». Именно это мы и видим в конце сказки о Марье Моревне: злобного Кощея Бессмертного убивают Иван-царевич и его верный конь, оттесняя некогда воинственную Марью Моревну на задний план. Теперь даже случайные второстепенные герои не говорят больше о ее воинской доблести, как раньше, а подчеркивают лишь внешние данные: «Ну да недаром же ты хлопотал: такой красавицы, как Марья Моревна, во всем свете поискать ― другой не найти!»
Плакат к фильму «Кащей Бессмертный». СССР, 1944 г. Роль Марьи Моревны исполнила Галина Константиновна Григорьева.
Фото: М.Ф. Лазарь / Издательство «Рекламфильм»
Женская взаимовыручка
Встретить сотрудничество двух девушек в сказках можно нечасто. А вот мизогиния, напротив, была распространена повсеместно: мачеха, изводящая невинную падчерицу, завистливая сестра, подруга-предательница или злобная ведьма ― эти образы кочуют из одной истории в другую на протяжении веков. Исключением стала сказка «Князь Данила-Говорила», где дочь ведьмы выручает незнакомую девушку.
Главная героиня Катерина вынуждена спасаться от преследований своего брата под землей. Случайно оказавшись в логове ведьмы, она встречает дочь злодейки, занятую вышиванием.
«Душечка, сеструшечка! Рада я тебе сердечно и привечу тебя и приголублю, пока матери нет; а прилетит, тогда беда и тебе, и мне; она у меня ведьма!», ― сообщает ведьмина дочь и рискует своей жизнью, чтобы спасти незнакомку.
Скооперировавшись, героини придумали, как избавиться от назойливой ведьмы: «девицы поскорей ее в печь посадили, заслонками закрыли, колодами завалили, замазали и засмолили, а сами пустились бежать».
Для обеих героинь история закончилась наилучшим образом, согласно канонам того времени: ведьма умерла, брат Катерины женился на ее новоиспеченной подруге, а ее саму «отдал за хорошего человека».
Эдвард Фредерик Брютнолл. Визит к ведьме. 1882 г.
Сказкой лечат психотравмы
Российский филолог и фольклорист Владимир Яковлевич Пропп (1895–1970), проанализировав огромное количество сказок и их архетипы, вывел этапы развития сказочного сюжета. Это знание оказалось особенно востребованным в одном из методов психотерапии ― сказкотерапии, предназначенной для помощи детям и взрослым. Истории клиента здесь рассматриваются как архетипический сказочный сюжет.
По В.Я. Проппу, путь главного героя (в неполном варианте) содержит в себе следующие этапы: рождение, жизнь в доме родителей, дорогу (выход из отеческого дома), встречу с помощниками и провокаторами, встречу с инициатором или самоинициацию, встречу с открытым злом, борьбу и победу. Для психотерапевта важно сначала установить, на каком этапе находится клиент, а затем оказать ему необходимую психологическую помощь.
В.М. Васнецов. Три царевны подземного царства. 1884 г.
Лечение сказкой как метод часто совмещают с так называемой песочной терапией, восходящей к Карлу Густаву Юнгу. В нашей стране психотерапевтические «песочницы» работают в Российском новом университете (РосНОУ), Институте практической психологии «Иматон», Московском институте психоанализа и многих других профильных организациях.
«Что бы нам человек ни поведал, это так или иначе соотнесется со сказочной историей. <…> Методология песочной сказочной терапии заключается в том, что любую клиентскую историю мы воспринимаем как мини-миф (клиента. ― Примеч. ред.) о себе, который проявляется в определенном этапе развития сказочного сюжета», ― рассказывала в лекции «Сказка как основа спасения» одна из авторов метода «Сказочная песочная терапия» кандидат педагогических наук Татьяна Михайловна Грабенко.
«В своей работе мы используем и построенные на песке композиции, и созданные из кинетического песка фигурки, и метафорические ассоциативные карты. С их помощью человек рассказывает прежде всего самому себе о проблеме или задаче, которую он пытается решать. Делает он это не вербально, а языком картинок, как если бы он создавал историю, рассказ в виде комиксов. Картинки позволяют проиллюстрировать, какую проблему хочет решить человек, с каким конфликтом он имеет дело и какого результата или решения ожидает. Ответы на эти вопросы необходимо предоставить с помощью созданных или подобранных изображений. За счет работы с визуальными образами человек извлекает из глубин подсознания не только то, что содержится на уровне логики и появляется в виде слов, но и то, что связано с эмоциями, то есть аффективную составляющую. Это увеличивает понимание субъективной значимости событий, принимаемых решений, различных обстоятельств, более полно раскрывает их смысл», ― объяснял в интервью корреспонденту «Научной России» доктор психологических наук, научный руководитель Гуманитарного института РосНОУ Александр Сергеевич Огнев.
Песочная психотерапия в РосНОУ.
Фото: Елена Либрик / «Научная Россия»
Ближайшая соратница Карла Густава Юнга Мария-Луиза фон Франц писала о том, что сказочные архетипы, представая перед нами в наиболее простой, чистой и краткой форме, дают ключ для осмысления процессов, происходящих в коллективной психике:
«Любой архетип по своей сути — не только одна из форм коллективного бессознательного, но и его отражение в целом. <…> В мифах, легендах или другом более развернутом мифологическом материале мы приходим к пониманию базисных структурных образований (паттернов) человеческой психики, постигая их сквозь культурные наслоения».
Мария-Луиза фон Франц подчеркивает разницу между волшебной сказкой и мифом, который в отличие от сказки более доступен для сознания и может служить мостиком к пониманию последней и погружению в «мир коллективного сознания конкретного человека». Ученые О.М. Корженко и О.В. Реш в своем исследовании «Женские образы в русских народных сказках» обращают внимание на то, что ранней формой большинства сказочных сюжетов выступает именно миф. В связи с этим они приводят слова В.Я. Проппа, о котором мы также упоминали выше: «Отношение сказки к мифу представляет собой большую проблему, которая занимает науку со времен ее возникновения и по сегодняшний день».
Известно тем не менее, что миф, так же как и сказка, может служить лекарством на пути преодоления индивидуальной и коллективной травмы. Мы знаем подобные примеры из истории нашей культуры и мирового фольклора. Так, например, в японском обществе периода Хэйан (конец VIII — начало XII в. н.э.) в мифологии широкое распространение получил феномен одержимости ― мононокэ. Только таким образом, в иносказательной форме, женщины того времени могли выразить свой протест и подавленные эмоции.
«Волшебная сказка переносит далеко в мир детских снов, в которых отражается коллективное бессознательное, но где нельзя остаться навсегда». Мария-Луиза фон Франц.
Иллюстрация: картина Ф.А. Малявина «Крик», 1925 г.
«Если проводить аналогии с отечественным материалом, то мы можем вспомнить феномен кликушества, когда только через эту одержимость молодая женщина могла рассказать о том, что тревожило ее и приводило в отчаяние, потому что других механизмов огласить свои печали и тревоги тогда не существовало. <…> Такое коллективное проживание травмы, которое было свойственно целой страте, позволяло выплеснуть подавленные эмоции, найти им некий выход. <…> Мононокэ периода Хэйан ― это не какой-то индивидуальный каприз или проблема индивидуального сознания. Эта проблема коллективная, масштабная, и решаться она может только коллективным прорабатыванием этой травмы», ― рассказала корреспонденту «Научной России» кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Центра азиатских и тихоокеанских исследований Института этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН Дарья Александровна Трынкина.
Мир сказок не стоит на месте. Женские образы эволюционируют, и особенно быстро это происходит в мировом анимационном кинематографе. Сегодня на смену покорным золушкам и жертвующим собой русалочкам приходят предприимчивая рыбка Дори, разыскивающая семью, принцесса-оторва Мерида из сказки «Храбрая сердцем», смелая Моана с острова Мотунуи и другие героини.
Фото в шапке текста и слайд на главной странице: Russia Beyond / Общественное достояние. Коллаж из картин «Крестьянка в кокошнике» (автор неизвестен), «Портрет женщины в кокошнике» (В.М. Васнецов), «У околицы» (К.Е. Маковский)
Превью на главной странице: иллюстрация к русской народной сказке «Василиса Прекрасная», выполненная И.Я. Билибиным в 1899 г.
