Академик Алексей Розанов. Жизнь на Землю пришла из космоса

Утверждение о том, что жизнь на Земле возникла в океане, знакомое нам из учебников по географии, еще в конце прошлого века поставили под сомнение ученые из Палеонтологического института РАН во главе с академиком Алексеем Юрьевичем Розановым. Ученый уверен: жизнь не зародилась на Земле, а была занесена из космоса во время самой крупной бомбардировки метеоритами и кометами около 4 млрд лет назад. Об этом свидетельствуют найденные в метеоритах микроорганизмы. О жизни бактерий в холодном космосе, значимости фундаментальной науки и бактериальной палеонтологии — интервью с А.Ю. Розановым.

— Расскажите, как вы пришли в геологию? Чем вас привлекла эта наука?

— Так сложилось, что в моей большой семье было 11 геологов. Кто-то занимался полезными ископаемыми, кто-то исследовал нефть, кто-то изучал уран и т.д. Будучи школьником, я впервые попал в экспедицию. Это было в 1946 г., сразу после войны. Наш путь лежал из Москвы далеко-далеко в Домодедово, где, конечно, в те годы не было никакого аэропорта. И нам как раз предстояло найти место для строительства аэродрома. Так, на небольшой машинке Willys MB, на которых обычно разъезжали офицеры в армии, я в компании моего отца и трех других ученых отправился в первую экспедицию. Я увидел карьеры на берегу реки, рассматривал камни со следами живности. Так началось мое геологическое образование.

В следующий раз отец отправил меня со своими коллегами в экспедицию на Жигулевские горы, где планировали начать строительство Куйбышевской гидроэлектростанции. Я помогал собирать необходимые образцы. Стояла жуткая жара. И когда объявляли обеденный перерыв или просто перекур, я сразу падал и засыпал. В общем, геология с ранних лет была в моей жизни.

Но все же после окончания школы я собирался стать математиком. Больше всего меня привлекала геометрия. Когда я пришел в приемную комиссию МГУ на Моховой, мне сказали, что приема на эту специальность в этом году не будет. Я на них очень обиделся и отправился в соседнее здание, где тогда размещался Московский геологоразведочный институт. В те годы он считался вузом номер один в области геологии. Здесь преподавали самые крупные ученые-геологи.  

После обучения во МГРИ я попал в Геологический институт Академии наук СССР, где проработал 19 лет. А затем по приглашению директора Палеонтологического института Л.П. Татарина пришел работать в ПИН, где занимаюсь наукой по сей день. Но в силу неспокойного характера я продолжаю преподавать в МГУ, иногда читаю лекции в Государственном университете «Дубна». Помимо этого, я президент Всероссийского палеонтологического общества и председатель Межведомственного стратиграфического комитета, работающего в Санкт-Петербурге.

— Алексей Юрьевич, вы автор нового направления в науке — «бактериальной палеонтологии». Расскажите, что это за направление?

— На самом деле бактериальная палеонтология зародилась давно. Это направление посвящено исследованию ископаемых микроорганизмов размерами от 1 до 200 мкм. Первые попытки изучения ископаемых микроорганизмов предпринял известный геолог академик Н.И. Андрусов. Затем член-корреспондент АН СССР А.Г. Вологдин показал первые изображения организмов, исследуя породы Курской магнитной аномалии (КМА). Однако никто не отнесся к этому серьезно. Но самый главный вклад в формировании «бактериальной палеонтологии», конечно, внес В.И. Вернадский. Он считал, что никакие осадочные породы не образуются без участия бактерий. Так появились первые работы, в которых древние породы исследовались под световым микроскопом.

Через некоторое время мы с крупнейшим микробиологом академиком Г.А. Заварзиным решили легализовать это направление, поскольку почувствовали, что изучение органики с помощью электронного микроскопа откроет совершенно новый мир, о котором еще никто не знает. Так и произошло. Рассматривая разные породы, мы находили множество микроорганизмов. А круг интересов бактериальной палеонтологии постоянно расширялся.  

Например, сегодня коллеги из Санкт-Петербурга решили создать специальную программу по изучению древних толщ, которая будет полезна и с практической точки зрения, в частности для нефтяной геологии. Это позволит распознавать локализации нефтяных месторождений в древних толщах, залегающих очень глубоко.

В 1997 г. мы с Г.А. Заварзиным написали статью, опубликованную в «Вестнике Российской академии наук». Это событие ознаменовало «крещение» бактериальной палеонтологии. В те времена мне удалось получить для Палеонтологического института РАН несколько электронных микроскопов, поэтому доступ к технике у сотрудников института был абсолютно свободный в отличие от других организаций, где нужно было дожидаться своей очереди. Одна из моих сотрудниц каждые две недели приносила мне сотню снимков того, что она увидела в геологических породах.

В один прекрасный день ко мне пришел молодой сотрудник и предложил рассмотреть под микроскопом остатки Мурчисонского метеорита. Я посчитал, что это бессмысленное занятие. Однако он не сдался и все-таки изучил космический объект под микроскопом. Через какое-то время сотрудник принес мне фотографии — и мы увидели органику в метеорите.

Мы написали статью, но я подумал, что ни один журнал ее не примет. Целый год она лежала у меня на столе, пока однажды я не показал ее академику Н.П. Лаверову, в те годы вице-президенту Российской академии наук. Он уговорил главного редактора журнала «Геохимия» академика Э.М. Галимова опубликовать статью.

После публикации поднялся страшный гвалт, потому что примерно за полгода до этого Дэвид Маккей опубликовал в США результаты исследования органики, найденной в антарктическом метеорите с Марса. Статья была опубликована в Scientific American и других научных изданиях. А когда об этом доложили президенту США Биллу Клинтону, тот выделил $16 млрд для NASA на дальнейшие поиски внеземной жизни. 

Дэвид Маккей узнал о наших результатах и рассказал о них астробиологу Ричарду Гуверу из Центра космических полетов им. Маршалла в Хантсвилле. Он тут же приехал в Москву, и с этой встречи начались совместные работы, продолжавшиеся в течение 15 лет.

Так зародилась мощная международная команда, изучающая органику в космических объектах. А несколько лет назад к нам присоединились коллеги из Дубны. Вместе с сотрудниками сектора астробиологии лаборатории радиобиологии Объединенного института ядерных исследований (ОИЯИ) мы изучали метеорит Оргей, считающийся осколком древней кометы.

Исследуя метеорит, мы обнаружили не просто живой организм или целые колонии микроорганизмов, в том числе зеленые водоросли, представителей эукариот, а даже нечто похожее на споры грибов.

— О чем может свидетельствовать наличие в метеоритах таких разных микроорганизмов?

— Метеориты, подобные Оргею, имеют кометное происхождение. В них содержится материал, который старше Земли. А это значит, что они жили на планете земельного типа и произошли не на Земле.

— Тогда мы перейдем к самому главному вопросу. Вы предложили теорию о том, что жизнь появилась не на Земле и не в воде, а на суше благодаря тому, что был принесен материал извне. Как вы пришли к такому выводу?

— Да. Это несомненно так. Отмечу, что люди, которые занимаются происхождением жизни, уделяют много внимания изучению аминокислот, ДНК, РНК и т.д. Но современные теоретики строят свои концепции, не учитывая условия, которые существовали на планете. А это чистейшая геология.

В свое время академик А.И. Опарин предложил очень изящную теорию происхождения жизни. При этом главным условием возникновения жизни было наличие воды на Земле. Но океана-то не было. А как я догадался, что его не было? Потому что нет осадочных пород от момента зарождения Земли. Если бы Земля была покрыта водой, то обязательно образовались бы осадочные породы. Вода на Земле появилась значительно позже, после последней мощной метеоритной или кометной бомбардировки.

Другой важный аргумент состоит в том, что в самых древних осадочных породах земли обнаружены эукариоты, и это означает, что жизнь в более простых формах возникла значительно раньше, чем предполагалось.

Вернемся к бактериальной палеонтологии. Ее практический аспект состоит в исследовании крупнейшего и совершенно уникального Томторского редкометалльного месторождения. Здесь найдены редкие элементы, которые используются при создании композитных материалов и т.д. Для сравнения: обычное содержание редких элементов составляет десятые или сотые доли процента, в случае Томтора речь идет о нескольких процентах, а иногда и о десятке процентов. Бактериальная палеонтология показала, что это месторождение сформировали бактерии, обитавшие в мелководных, вероятно, пресноводных бассейнах.

— То есть микроорганизмы могут влиять даже на такие масштабные процессы?

— Конечно. Все осадочные породы так или иначе связаны с деятельностью бактерий. В этом В.И. Вернадский был абсолютно прав. Мы лишь подтвердили его выводы.

— А какие теории приняты сегодня научным сообществом?

— Научное сообщество все время выплескивает множество соображений, значительная часть которых абсолютно бесполезны. Но, как я неоднократно повторял, импортозамещение и попытки сделать не хуже, чем на Западе, — это игра в догонялки.

При этом существует область науки, без которой не будет движения вперед, — фундаментальная наука. Поэтому я призываю не мешать людям заниматься фундаментальными исследованиями. Нельзя заставлять ученых писать отчеты, оценивать их результаты в наукометрических показателях, что я считаю преступлением и против науки, и против собственной страны.

Конечно, в фундаментальной науке обязательно зарождаются идеи, ведущие к прогрессу, и те, которые не приносят результатов. Это неизбежно. Но, возможно, пройдет 50 лет, и окажется, что и среди отвергнутого было нечто важное и интересное.

Как оценить, принесет ли фундаментальное знание какую-то пользу? Очень просто. Новое знание приводит к рождению новых парадигм. Это знание попадает в учебники, справочники и энциклопедии.

Важно то, что бактериальная палеонтология располагает к сотрудничеству и междисциплинарным исследованиям. Я не смогу назвать специальности, с которой у нас нет точек соприкосновения. И в целом, когда речь идет о фундаментальной науке, всегда можно найти огромную пользу от сотрудничества лингвистов с физиками или лингвистов с биологами и т.д. Этим и интересна фундаментальная наука. Обнаруживаются совершенно неожиданные вещи, которые могут быть пригодны и в других областях.

Нельзя забывать об общечеловеческих ценностях, формирующих и саму среду любого ученого. Скажем, если человек умен, но не читает никакой художественной литературы, ему будет трудно взаимодействовать с другими людьми, даже в собственной среде.

Междисциплинарные исследования существовали всегда. Вспомните древних мыслителей. Все они были удивительно широко образованы и реализовывали свой потенциал в разных областях. И, конечно, междисциплинарность позволяет работать с ведущими учеными из разных стран, что вносит значимый вклад в развитие мировой науки.