Исследование уральских специалистов направлено на изучение ситуации с международной трудовой миграцией на Южном Урале, которая может иметь важное значение для его социально-экономического развития
Во многих странах в качестве дешевой рабочей силы в различных секторах экономики часто привлекают иностранных граждан. Однако процесс внешней межстрановой трудовой миграции не всегда четко регламентирован, поэтому порой у принимающего общества формируются недоверие и негативные стереотипы по отношению к мигрантам. В этой связи нужен научный анализ исторического опыта решения миграционных проблем, межэтнического опыта сосуществования, стратегии миграционной политики, что поможет предупредить и разрешить межэтническую напряженность и конфликты.
Сотрудники ЮУрГУ (г. Челябинск) изучают формирование и развитие сообществ мигрантов из стран Азии на примере Южного Урала и восприятие этой проблемы принимающим обществом. По мнению ученых, миграция может являться ресурсом развития страны и региона. В нынешнем проекте по гранту РФФИ «Азиатский вектор миграций в Челябинскую область: историческая ретроспектива, прогнозы и риски» специалисты намерены выработать новые научные подходы и практические рекомендации в сфере региональной национальной и миграционной политики на основе комплексной характеристики миграций из Азии.
Андрей Александрович Авдашкин – кандидат исторических наук, старший научный сотрудник научно-исследовательской лаборатории миграционных исследований ФГАОУ ВО «Южно-Уральский государственный университет» (национальный исследовательский университет) (г. Челябинск) – рассказал о миграционной ситуации в уральском регионе, какие бытуют этнофобии в современном обществе и какова роль трудовой миграции в создании условий для экономического роста страны.
По словам Андрея Авдашкина, «актуальные вопросы трудовой миграции в уральском регионе такие же, как по всей России: нехватка рабочей силы, естественная и миграционная убыль населения. «Недонаселенность» уже начинает остро ощущаться на Урале, в Сибири и на Дальнем Востоке. В этой огромной части страны проживает примерно четверть населения. Давайте посмотрим, сколько у нас всего городов-миллионников. Из них на Урале всего четыре: Челябинск, Екатеринбург, Уфа и Пермь. Хотя есть и своя специфика. Длительное время компенсация естественной убыли происходила за счет международной миграции. Учитывая то, что Урал входит в полосу российско-казахстанского приграничья, значительная часть этого притока следовала как раз из Северного Казахстана. Например, в Челябинск приезжали в основном из Кустаная и Рудного (Кустанайская область, Казахстан). Следующей группой, заметной в структуре трудовых и международных миграций, стали выходцы из Таджикистана (в Челябинской и Свердловской области)».
Чем уральский регион так привлекает мигрантов?
«Близость фронтира, расселение на севере Казахстана преимущественно русскоязычного населения во многом определяли миграционные потоки в Челябинскую область. Это приграничный регион. На это влиял и длительный опыт кооперации между учреждениями и предприятиями в советское время, и близость Челябинска. К примеру, Челябинск и Кустанай разделяет всего 321 км, тогда как расстояние между Екатеринбургом и Челябинском составляет около 215 км, расстояние до Уфы – 420 км, а до Оренбурга и вовсе превысит 700 км. По причине транспортной доступности и наличия большого количества уже прошедших адаптацию знакомых многие выбирают именно Челябинск. Для «старта» приезжим из Казахстана вариант вполне приемлем.
Насколько могу судить о структуре миграции, на территории Челябинской и Свердловской области преобладают таджикистанцы. Кстати, Екатеринбург по определённым параметрам аккумулирует заметное для Урала количество мигрантов из КНР. В одном из районов города («Сортировка») даже есть небольшая локация, которую иногда называют «чайна-таун». Но это лишь образ для более красочного описания медиа. Просто там находится относительно небольшое количество зданий и объектов, где заметно присутствие китайцев и не более. В целом траектории интеграции мигрантов могут быть очень разными: сегодня интегрировался, завтра изменил свое отношение, изменился биографический контекст и т.д.», – пояснил Андрей Авдашкин.
Какие по сей день бытуют тенденциозные стереотипы о миграции из стран Средней Азии и каковы к этому есть предпосылки?
«За довольно короткий период знакомства российского общества и государства с масштабными трансграничными миграциями эти стереотипы, образы и язык описания претерпели некоторую трансформацию. Если кратко: фокус негативных установок в последние 5 лет заметно сместился с «кавказцев» на выходцев из стран Азии (вьетнамцы, китайцы и среднеазиаты). Почему это произошло? Вопрос дискуссионный. Миграция из Азии стремительно вошла в общественно-политический дискурс в начале 1990-х гг. Но там основные сюжеты вращались вокруг идеи китайской экспансии, китайских рынков, «чайна-таунов». Даже челябинские издания писали о скором появлении чайна-тауна, многочисленных китайских мигрантах и др. К началу 2000-х гг. стало понятно, что чайна-таунов нет. Единовременная численность китайцев на территории РФ не превышала 250-500 тыс. Но при этом на фоне оживления экономики, интенсивного развития строительства в страну потянулись среднеазиатские трудовые мигранты. Таджикистан и Узбекистан стали основными поставщиками трудовых ресурсов для целых секторов российской экономики в условиях роста. В российском обществе, конечно, не без влияния медиа, сложилось представление о типичных чертах «гостей из Средней Азии». Из положительных характеристик назовем неприхотливость и работоспособность. Отрицательный спектр включает клановость, опору на неформальные практики, нелегальное пребывание, нарушение законов, неуважение местных норм и традиций и т.д. Пожалуй, вот максимально краткий исторический контекст формирования стереотипов», – ответил исследователь.
Какие существуют в современном российском обществе этнофобии?
«Их множество. Озвучу их краткий перечень. Миграция связана с ростом преступности – абсолютно нет, реальная доля преступлений, совершенных иностранными гражданами не превысит и 5%; миграция ведет к замещению местных жителей на рынке труда – нет, не ведет, заполняются только те ниши, куда местные не очень-то хотят идти работать; мигранты заселяют территорию нашей страны – нет, уже сейчас у России немало конкурентов на глобальном рынке трудовых ресурсов, постепенно жители Средней Азии осваивают другие рынки труда: Казахстан, страны Европы, США и др.; формируются мигрантские районы, анклавы – нет, специфика российского городского пространства такова, что мигранты примерно в равной пропорции распределены по городской застройке, есть лишь небольшие локации, где мигрантов живет чуть больше, чем в среднем по городу. Социологи, в частности Евгений Варшавер из РАНХиГС, называют их «места резидентной концентрации мигрантов». Кстати, недавно у его исследовательской команды вышла монография на эту тему («Мигранты в российских городах: расселение, концентрация, интеграция»). Рекомендую ознакомиться. Однако в российских городах, в том числе Челябинске, не формируется тех мигрантских районов или этнических кварталов, которые вызывают беспокойство общественности, которые красочно описаны в медиа и др. Здесь я остановился только на самых распространенных «страшилках». Ксенофобия в основном порождена минимальным числом прямых контактов принимающей стороны и мигрантов, отсутствием реального знания о них. Этот вакуум заполняется мифами и предубеждениями», – сообщил Андрей Авдашкин.
Каковы пути преодоления стереотипов и настороженного отношения к мигрантам в уральском регионе?
«Пути просты. Разъяснять позитивные последствия миграции, менять ракурс освещения миграции в медиа (ведь пишут исключительно негатив), создавать условия для повседневного взаимодействия различных групп мигрантского и немигрантского населения», – считает ученый.
На Урале одно время мигрантофобский дискурс в обществе развивался вокруг маршрутных такси и «китайских теплиц».
По замечанию Андрея Авдашкина, «маршрутка (в последнее время такси) и теплицы являлись не единственными объектами, с которыми связывались фобии. На теплицах, наверное, стоит подробнее остановиться. Развал сельского хозяйства, запустение земель в какой-то момент совпали с переориентацией китайской миграции с рынков на строительный и сельскохозяйственный сектора. «Китайские» теплицы появлялись во многих районах нашей страны, наполняя рынок дешевыми овощами. Отсутствие должного регулирования их деятельности приводило к тому, что часто качество продукции оставляло желать лучшего. Массу претензий и тревог вызывало бесконтрольное применение удобрений, повреждение и загрязнение почв, водоемов и т.д. На тот момент идея чайна-таунов в городах стала несостоятельной и им «нашли» альтернативу на селе. Вообще чайна-таун в риторике наших медиа, чиновников и некоторых ученых превратился в удобную метафору для объяснения всех случаев присутствия китайцев. Причем неважно каких: студентов, трудовых мигрантов, туристов».
Примечателен феномен «этнического/мигрантского рынка» в России, который получил распространение в начале 90-х годов. За этим понятием стоит не просто численное преобладание тех или иных мигрантов в этих локациях: здесь строились социальные отношения как внутри мигрантских групп, так и с принимающим сообществом.
Какие стороны «Востока» раскрыл китайский рынок на примере Челябинского кейса?
«Пример «Китайки» в Челябинске не уникален. Аналогичные рынки действовали в Иркутске, Екатеринбурге, Москве, Новосибирске и других городах. Логика их развития примерно такова. На территории колхозного рынка или закрывшегося промышленного предприятия формируется вещевой рынок под открытым небом. Китайцы не являлись основной группой торговцев. «Китайским» рынок делала не история его развития, не этнический облик торговцев. Таковым его делало отношение принимающей стороны, мнение населения. Попадая на «Китайку» в Челябинске или «Шанхай» в Иркутске, посетитель сталкивался не только с китайцами, но и с выходцами из Средней Азии, кавказцами, цыганами, местными жителями, для которых рынок стал единственным способом выживания в тех условиях. Именно на таких рынках складывался первый опыт повседневных коммуникаций с мигрантами, застройка вокруг них быстро обретала имидж мигрантского квартала и т.д. «Китайские» рынки в разных частях страны часто выглядят очень похоже. Сочетание красного и желтого цветов в оформлении, стилизация кириллицы под иероглифы, помещение изображений пагод и драконов и др. При этом сами китайцы не составляют большинства среди торговцев, под этими внешними «вывесками», говорящими о китайскости, продают товары из Кыргызстана, лепешки из тандыра и т.д. Например, «Китайский» рынок в Челябинске служит одной из основных площадок деловой активности выходцев из Средней Азии. В пространстве рынков возникает эдакий собирательный образ Востока. Сами эти рынки стремительно исчезают. Сегодня в центре Челябинска до сих пор работает рынок «Восточный город» (когда-то он тоже входил в кластер китайского рынка). В последнее время речь идет о преобразовании этой территории в гастропарк, но не с целью убрать «этнический рынок», а для дженитрификации этого пространства», – указал ученый.
В настоящее время уральские ученые работают над проектом по гранту РФФИ «Азиатский вектор миграций в Челябинскую область: историческая ретроспектива, прогнозы и риски», который возглавляет старший научный сотрудник лаборатории миграционных исследований, заведующая кафедрой социологии ЮУрГУ Елена Ивановна Салганова. Исследователями даны комплексные характеристики этнических групп, прибывших из стран Азии (история формирования, особенности динамики в советский и постсоветский периоды); определены причины и факторы миграционного притока; показана степень влияния данных сообществ на социально-экономическую ситуацию и выявлены современное состояние, проблемы, причины и источники ксенофобских настроений принимающей стороны. Уральские специалисты проследили комплекс задач как в исторической динамике, так и на современном этапе. Как подчеркнул Андрей Авдашкин, «мы попытались увидеть не просто отношение местного населения к мигрантам (проведен социологический опрос 2500 респондентов). Большое внимание уделено включенному наблюдению, глубинным интервью, исследованию местных медиа, архивным документам за постсоветские годы. На основе привлеченных источников нам удалось получить комплексную картину миграции в регионе, а самое главное – услышать «голос» самих мигрантов, понять их взгляд на ситуацию».
Какие в настоящее время наиболее актуальные для уральского региона (Челябинской области) формы внутренних и внешних миграций?
«Внешняя миграция – это перемещения из Средней Азии. Внутренняя – отток населения в другие регионы, в особенности, молодежи. Это тревожная тенденция. Именно амбициозные и квалифицированные молодые специалисты служат драйвером роста современных мегаполисов. Сложная экологическая ситуация в большинстве регионов Урала и Сибири приводит к тому, что данные территории теряют население. Плюс общее падение уровня жизни способствует тому, что люди ищут перспективы уже в других частях страны или уезжают в дальнее зарубежье. Если говорить о международных миграциях в регион, то преобладают выходцы из Казахстана (в основном русскоязычные) и таджики. В последние годы в России сложилась четкая иерархия отношения к мигрантам. «Приемлемы» для принимающей стороны по данным ФОМ в основном приезжие из Беларуси, Казахстана и Украины. Негативное отношение: Средняя Азия, Китай, в меньшей степени Закавказье. В целом уровень мигрантофобии в российском обществе вырос с 2013 года. Достаточно сказать, что в последние год-два Челябинск, Пермь и Новосибирск характеризовались как города, где больше всего не любят мигрантов. Состояние межэтнических отношений в регионах азиатской части России вызывает тревоги у экспертов. Посмотрим, как ситуация будет развиваться дальше», – обозначил Андрей Авдашкин.
Какова роль международной трудовой миграции в социально-экономическом развитии уральского региона?
«Она огромна. Как я уже сказал, компенсируется убыль населения, обеспечивается приток рабочей силы в строительный и аграрный сектора. При этом численность иностранной рабочей силы не превысит 3-5% от экономически занятого населения. Вот простые данные. За первое постсоветское десятилетие международная миграция позволила возместить более половины (!) естественной убыли населения Челябинской области», – ответил ученый.
Каким образом, на ваш взгляд, можно изменить ракурс восприятия международной трудовой миграции у принимающего общества?
«Во-первых, совместное обучение детей мигрантов и немигрантов в школах, активная работа с этими детьми, консервативными семьями. Во-вторых, деятельность национально-культурных объединений и НКО (например, хорошая практика интеркультурный футбол: я сам даже принимал участие еще в школьном возрасте в таких матчах и реально оценил эффект), или реализация проектов, направленных на включение мигрантов в информационную повестку не только как «проблему» или «угрозу», а как обычных людей со своей биографией, индивидуальностью и др. Как вариант, реализовать просветительский проект, нечто вроде «Лица города» – показывать мигрантов, их семьи, истории и др. Вообще создавать условия для стабильных повседневных контактов, общей деятельности. Тогда выяснится, что общего у мигрантов, скажем, из Таджикистана, и местных жителей намного больше. Как можно менять ракурс восприятия? Внушать тезис о том, что миграция – это ресурс развития территорий, чем более успешен регион или страна, тем больше он притягивает мигрантов. Развенчивать негативные стереотипы о миграции. Пандемия коронавируса привела к росту смертности, снижению международных миграций в Россию. Придется как-то восполнять эти потери и естественный прирост этого сделать, увы, не сможет. Привлечение мигрантов – вопрос стратегический для нашей страны», – выразил мнение Андрей Авдашкин.
Итак, важно понимать, что трудовая миграция – не просто рабочая сила, оказывающая заметное влияние на демографическую обстановку, но она компенсирует естественную убыль, наполняет рынок труда, способствует притоку в общество амбициозных людей, создает предпосылки межкультурной коммуникации, что должно тоже учитываться принимающим обществом.
Все фотографии и картинки предоставлены Андреем Авдашкиным