Две суперзвезды "Немчиновки". "В мире науки" №8-9

Я часто проезжал по дороге, идущей между полями пшеницы. Останавливался. Любовался урожаем, потому что он всегда был обильным. Потом я узнал, что это поля «Немчиновки». А чуть позже судьба свела меня с двумя представителями этого знаменитого научного центра. Сначала это был Николай Васильевич Цицин (1898–1980), советский ботаник, генетик и селекционер, академик ВАСХНИЛ и АН СССР, потом — академик Баграт Исменович Сандухадзе, заведующий лабораторией селекции озимой пшеницы и первичного семеноводства Московского НИИ сельского хозяйства «Немчиновка».
Дистанция между этими встречами — более полувека. Тем не менее у моих героев оказалось много общего, ведь каждому из них пришлось начинать новый этап в истории легендарной «Немчиновки», которая только что отметила свой 90-летний юбилей.

Голод в Поволжье, Центральной России и Украине вначале 1920-х гг. забрал миллионы жизней, и надо было что-то предпринимать, чтобы в будущем избежать подобных катастроф. Спасти могла только наука, точнее, селекция сортов пшеницы, которые могли бы произрастать в тех районах России, где и почвы бедные, и морозы сильные. Появилось несколько исследовательских центров, где должны были работать ученые новой формации. Среди них был и студент Николай Цицин.

Мне посчастливилось встречаться с И.В. Мичуриным, — вспоминал академик Н.В. Цицин. — Тогда я был еще студентом. Мичурин водил по своему участку, рассказывал о своей работе, показывал результаты. А когда прощались, он вдруг начал расспрашивать нас о том, чем занимаемся. Я признался, что вот уже два года пытаюсь вывести новый сорт пшеницы, но результатов пока нет. «Скрестить пшеницу с пшеницей всякий сможет, — сказал Мичурин. — Вот если бы найти для пшеницы сильного производителя, тогда другое дело...». Слова, сказанные вскользь великим селекционером, натолкнули меня на поиски такого растения. Пырей — дикий сорняк, обладающий необычайной природной силой и названный в народе «огонь полей», привлек мое внимание. Однажды в совхозе «Гигант» я обнаружил не виданную мной ранее форму пырея. Вот тогда-то и появились первые пшенично-пырейные гибриды. Это случилось в Сальских степях.

Лаборатория отдаленной гибридизации — одно из старейших научных подразделений института, — уточняет академик Б.И. Сандухадзе. — Инициаторы ее создания Н.В. Цицин и Г.Д. Лапченко впервые в мировой практике разработали оригинальный метод получения принципиально новых сортов озимой мягкой пшеницы — пшенично-пырейных гибридов. Этот метод селекции и последовавшие за ним практические результаты обогатили отечественную биологическую науку новыми открытиями и достижениями в развитии теории и практики межродовой гибридизации.

Академик Н.В. Цицин создал Лабораторию отдаленной гибридизации, а Б.И. Сандухадзе начал работать в ней старшим научным сотрудником в 1969 г., чтобы через десять лет ее возглавить.

ПРОФЕССИЯ - СЕЛЕКЦИОНЕР

В Нечерноземье всегда не хватало зерна для выпечки хорошего хлеба. Спасали те районы страны, где были черноземы. Понятно, что биологи и специалисты сельского хозяйства искали разные способы, чтобы исправить это положение. И, конечно же, надежды были связаны с озимой пшеницей.

Две революции в селекции пшеницы случились в «Немчиновке». Они связаны с именами Н.В. Цицина и Б.И. Сандухадзе, двух великих селекционеров XX и XXI вв. В беседах с обоими я интересовался, что же характерно именно для ученого-селекционера.

Н.В. Цицин ответил так:

• Творчество, которое требует постоянного поиска, нестандартных решений, умения находить «иголку в стоге сена» и всегда быть любознательным. На мой взгляд, труд селекционера настолько интересен и неповторим, что он всегда будет востребован. И сейчас, и через полвека... В общем, всегда!

А Б.И. Сандухадзе добавил:

• Селекция — это отрасль растениеводства. С ее помощью выводятся совсем новые сорта с качествами, которые в природе чаще всего не встречаются: продуктивность, устойчивость к болезням. Такие качества можно улучшать бесконечно. Об этом я говорю с высоты своего опыта работы с озимой пшеницей.

Это природа или разум человеческий?

Их единение. Мы работаем в довольно суровой зоне, и природа, как ни странно это звучит, мне помогает. Во время суровой зимы некоторые растения погибают, не выдерживают холода. Остаются крепкие, хорошие. Тем самым природа подсказывает, каким путем надо идти. И далее уже вступает в дело человеческий разум. Может быть, «хороших» растений окажется 100 или даже больше, но нужно отобрать именно то, которое станет родоначальником следующего сорта. Поэтому у нас селекционная работа в основном — это отбор и скрещивание. Я считаю, что селекция — это искусство.

Баграт Исменович, вы родились в Грузии?

Да. В Западной Грузии, Зугдидский район.

Но там озимой пшеницы нет.

Честно говоря, я не думал, что буду заниматься селекцией. В юности меня интересовали литература, история и философия. Вы удивитесь, но в шестом классе я дважды прочитал «Капитал» Маркса. Хотелось понять, как именно устроен мир. Но он был совсем другим, чем представлялось в книгах. Я ощущал себя гуманитарием, но в Тбилисский государственный университет не поступил. Мои школьные друзья поступали в сельскохозяйственный техникум, я заехал к ним. Посидели, поговорили. Меня приняли в техникум, окончил его с отличием, был направлен в Москву в Тимирязевку. В академии влюбился. Девушка была библиотекарем. Мы поженились. Вернулся в техникум директором опытного хозяйства. Проработал там год. Одновременно преподавал растениеводство. Все складывалось хорошо. Однако жене не подошел климат — большая влажность, высокая температура. Врачи порекомендовали жить в центральной полосе России.

Еще во времена студенчества я дважды бывал в «Немчиновке», мы смотрели опытные поля. 3 августа 1963 г. я сюда приехал. Проработал два с половиной года в лаборатории озимой ржи. В это время «Мироновская 808» вытеснила все сорта нашего института, ни один из прежних пшенично-пырейных сортов не смог с ней конкурировать. Именно тогда я и решил серьезно заниматься озимой пшеницей. До 1979 г. мы ничего не могли противопоставить «Мироновской 808». Этот сорт давал больше других на десять центнеров! Единственный был недостаток — высокоростность. Иногда поля «лежали» до колошения. В результате — падение урожайности до нуля. Что делать? И тогда я начал «ремонт» этого сорта. Есть короткостебельные сорта, они не полегают, но очень плохо зимуют, сильно вымерзают. Как их сделать зимостойкими? Я разработал схемы селекции. Короткостебельные постоянно насыщаю мироновскими. И так каждый год: отбираю зимостойкие и насыщаю мироновскими. Через несколько лет появились линии, которые зимуют на уровне «Мироновской 808», стебель укорочен и урожай на 10-15 ц выше. А как же с качеством? В академии мне говорили, что все равно эту пшеницу можно использовать лишь как фуражное зерно. Мол, в таких климатических условиях (во время налива зерна холодно и дождливо) ничего у меня не получится. Но я решил попробовать преодолеть и эту проблему. Испытывал разные варианты. Не буду вдаваться в подробности, скажу только, что однажды иду вдоль делянки и вижу, что зерно на ней полностью стекловидное. Неужели получилось? Бегу в хлебопекарню, отдаю на исследование. Белка оказывается на 3-4% больше. Я не поверил, потому что в последние 40 лет вместе с ростом урожайности упало качество зерна. Вот такая закономерность, не только у нас, во всем мире. Урожайность выше, качество — ниже. А у меня наоборот! Фантастика! Наследующий год все подтвердилось. У меня было всего восемь мешков. Одному знакомому председателю хозяйства в Ступинском районе я отдал четыре. Через три года он везет пшеницу на элеватор, в это время туда приходит машина из Ставрополья. Проводят анализы, выясняется, что наша пшеница намного лучше. Никто не поверил, что она выращена в Подмосковье!

Слух пошел в академии наук, что в «Немчиновке» случилось чудо и автор его — академик Б.И. Сандухадзе. Раскройте эту тайну.

Здесь действительно произошло важное событие — впервые был получен рекордный урожай озимой пшеницы. В сортоиспытаниях мы перешагнули рубеж в 100 центнеров с гектара, а отдельные номера дали 133,7 центнеров. В Подмосковье земли очень бедные, мало вносится извести, органических удобрений. И на таких землях мы получили отменный урожай.

И в чем же секрет успеха?

В селекции.

Многие зарубежные ученые в Канаде и Германии не верят, что в Подмосковье можно получать такие урожаи.

Я им говорю: приезжайте, посмотрите. За последние 40 лет резко упало качество зерна. Это проблема номер один во всем мире. Как сочетать высокий урожай с высоким качеством зерна? Мне только что из лаборатории принесли данные о белке. У наших сортов, которые дали по 120-130 центнеров с гектара, процент белка— 14,7-14,8. Это выше международного стандарта.

Наша страна должна гордиться не только космическими конструкторами и создателями атомной промышленности, но и великими селекционерами, такими как П.П. Лукьяненко, В.Н. Ремесло, И.Г. Калиненко и многие другие. И сейчас работают прекрасные ученые, специалисты высочайшего класса, но их имена широкой общественности неизвестны. Заверяю вас, в разных районах страны есть прекрасные селекционеры. Почему именно на них я концентрирую ваше внимание? А дело в том, что селекция — самый дешевый способ поднятия урожайности сельскохозяйственных культур.

Сегодня это звучит сверхактуально.

Чтобы в наши дни получить хороший урожай, нужны сорт и техногенные факторы. Сорт — это дешево. Приехал ко мне специалист, заплатил копейки и получил четыре мешка зерна. Он размножает их, и это ему ничего не стоит. А техногенные факторы — это уже миллиарды.

Что такое «техногенные факторы»?

Это защита растений, пахота, удобрения — все, что сопутствует росту растений и их урожайности. Однако у этих факторов есть предел возможностей. Например, они не могут обеспечить зимостойкость, устойчивость к болезням.

А химия?

С ее помощью можно кое-чего добиться, но следует помнить об экологии. Почвы перенасыщены вредными веществами. На Западе это давно знают, а потому буквально завалили нас разными веществами, которые уже многие годы не приносят пользы. Мы же выводим сорта, которым не нужно никаких препаратов. У меня появились сорта, которые я абсолютно ничем не обрабатывал перед посевом. И. представьте, мучнистой росы нет, ржавчины нет, других болезней нет... Качество зерна очень хорошее. Хлеба не полегают, что очень важно.

Мы сейчас создаем сорта, у которых несколько десятков признаков. Главные: урожайность, качество зерна, устойчивость к болезням. По урожайности — причем не только в этом году, но и уже четыре года подряд — 110-120 центнеров с гектара. А что было 40 лет назад? 45-50 центнеров.

Кстати, некоторые фермеры в Англии получают сейчас 150 центнеров с гектара. У них условия получше, чем у нас. Но я поставил себе цель не только догнать их, но и получать до 200 центнеров с гектара.

Фантастика?

Она должна стать реальностью.

Может показаться, что мой собеседник несколько преувеличивает, — есть же пределы и человеческих возможностей, и селекционной работы. Наверное, с этим следовало бы согласиться, если бы не работы предшественников Б.И. Сандухадзе, его самого. В одной из своих научных работ академик цитирует выдающегося ученого Н.И. Вавилова: «Ни по одному растению не проведено столь обширной селекционной работы, как по пшенице. На примере пшеницы можно видеть наглядно современное состояние теоретической селекции и генетики, можно проследить пути современной селекционной работы <...>. Тысячелетия над пшеницей сознательно и бессознательно работали поколения селекционеров». И заключает: «Современные сорта озимой пшеницы селекции НИИСХ ЦРНЗ в начале XXI в. занимают миллионы гектаров во всех областях Центрального Нечерноземья, тогда как вначале XX в. возделывание этой культуры имело очаговый характер».

Портрет Н.И. Вавилова висит в кабинете академика Б.И. Сандухадзе, и он по праву считает себя одним из учеников великого ученого.

ИСТОКИ СОЗДАНИЯ НОВОГО СОРТА

Академик Н.В. Цицин тоже считал себя учеником великого Вавилова. Но открыто признаваться в этом не мог — ведь в начале его исследований в стране царила лысенковщина. Сразу после печально знаменитой сессии ВАСХНИЛ 1948 г. для генетиков и селекционеров наступили тяжелые времена. Приходилось хитрить и лавировать, чтобы идти намеченным путем. Особенно трудно было селекционерам «Немчиновки» — ведь большинство из них не разделяли взглядов Т.Д. Лысенко.

Вам приходилось контактировать с Лысенко?

Постоянно. Он старался контролировать всех селекционеров. Но мне было легче — я стал директором Главного ботанического сада Академии наук СССР. И были экспериментальные поля в «Снегирях». Там я был хозяином. А селекция — дело долгое, трудоемкое...

От первого опыта, первого успеха до появления сорта — большая дистанция?

Так и было. Прошло много лет, прежде чем мы сдали в государственное сортоиспытание новые сорта. Это «Восток», «ППГ-48» и другие. Освоение новых сортов идет постепенно. Вот, например, «Восток». В 1963 г. в Кустанае было высеяно 2 тыс. гектаров, а в 1964 г — уже 20 тыс.

И как часто появляются новые сорта?

Ежегодно можем сдавать один-два сорта. И ничего странного в этом нет. У нас в «Снегирях» апробируются сотни готовых «кандидатов», и вполне естественно, что каждый год рождаются новые сорта. Много лет назад шли разговоры о том, чтобы селекционеры выводили сорт за два-три года. Я уверен, что создать по-настоящему хороший сорт за это время невозможно. Иногда нужно работать десятки лет. И у селекционера должен быть конвейер, а потому главное — задел. В селекции подчас происходят удивительные вещи! Хотите еще одно «чудо»? Вот колос, похожий на метелку пырея. Да. он невзрачный на вид, но если у обычной пшеницы зерна белые, рыхлые, то у этой плотные, зеркальные. Они чем-то напоминают алмазную крошку. Я назвал этот сорт «усатая пшеница», очень уж мягкие у нее «усы»... Если высевать три с половиной центнера зерна на гектар, то на поле вырастает зеленая щетка. Она закрывает землю, сорняки забиваются, гибнут. Урожай очень высокий!

КАКОЕ НАС ЖДЕТ БУДУЩЕЕ?

Коллеги по академии наук по достоинству оценили труд Б.И. Сандухадзе. Ему была присуждена престижная Демидовская премия.

— Каждый год я высеваю около 120 сортов, смотрю, какое зерно, как вызревает, как развивается, — говорит Б.И. Сандухадзе. — Чтобы получить хороший результат, надо взять у разных сортов все лучшее и перенести эти качества в новый сорт. Работа, конечно, кропотливая, но совершенно необходимая для селекционера. Буквально каждое зернышко нужно рассмотреть, изучить, определить его будущее. И это нужно делать постоянно, из года в год. Ведь обычно сорт держится пять лет, а потом его надо менять, так как появляется ржавчина. А у меня сорта, которые живут уже 30 лет. Ни у одного селекционера в мире нет ничего подобного. Четыре месяца на полях лежит снег. Но зимой мы не отдыхаем. Я выращиваю еще один урожай пшеницы, посеял ее в сентябре в горшках. На улице проходит яровизация, а 20 ноября я заношу горшки в теплицу. В середине января получаю новый урожай. 18-20 февраля сею в «поле» — там у меня подогрев, потом тепло отключаем, когда на улице три-четыре градуса — идет яровизация. Это уже весна, апрель. Мы получаем второй урожай. В других странах у селекционеров есть возможность совершать такой круговорот два - три раза. Ведь чем больше поколений, тем больше получаем хороших свойств — идет насыщение нужных признаков. В общем, удалось ускорить ход селекции вдвое, и это чрезвычайно важно для тех условий, в которых нам выпало работать.

И все-таки очень интересно: как случаются открытия?

—Убираю с 15 делянок урожай — все привычно, нормально. И вдруг на 16-й делянке вижу «стекловидное» зерно — необычное, крупное. Душа возрадовалась — ясно, что в моем распоряжении нечто очень хорошее, важное, перспективное. Я сразу рванул в лабораторию, чтобы определить белок и качество. Удача! Наследующий год все подтверждается — значит, рождается сорт.

Я создал новый сорт, назвал его «Немчиновская 17». Он абсолютно устойчив к полеганию, у него очень хорошее качество зерна. Недавно мне позвонили из Воронежской области и сообщили, что такого качества зерна у них еще не было. Продовольственным зерном хорошего качества можно полностью обеспечить людей. Причем мы не заражаем землю разными химическими веществами. Мы сеем пшеницу, а она не всходит. Дело в том, что на землю обрушивается огромная нагрузка из пестицидов и почва уже не выдерживает. У нас же земля сохраняет свою исконную сущность, главную ценность — плодородие. Такое впечатление, будто сам сорт о своей земле заботится, не позволяет ей истощаться.

Но рядом с вашим институтом я видел поле, заросшее бурьяном.

Эту землю у нас отняли. Ни одного метра нам здесь не оставили. Вот она и заросла бурьяном. Я просил хотя бы на год мне ее отдать. Нет, не разрешили. Дали нам землю возле Внукова, но и ее сейчас отнимают. Требуют, чтобы мы платили налоги. Более 100 млн нам насчитали. Угрожают: если не заплатим, то счета закроют.

Как известно, ваши поля забраны под Сколково. И сколько вам заплатили за это?

Ничего не заплатили. Забрали поля — и все! Если бы я был частным селекционером и имел бы два-три гектара где-нибудь на Западе, то давно был бы миллионером. А мы работаем на государство. Точнее — на многочисленных посредников, которые, подобно сорнякам, разрослись на наших полях в несметных количествах. Власть призывает наших крестьян каждый год: сейте! Но ограничивается только призывами. Крестьянин не знает, что получит осенью. Это с бразильскими и иными фермерами заключаются договоры, в которых все расписано до копейки. У нас же такого нет — крестьянин работает в темноте, не только в прямом смысле этого слова, но и в переносном. Власть должна навести порядок в этой области, и тогда у нас будет изобилие не на словах, а на столах.

О чем вы мечтаете?

Получать 150 центнеров с гектара. Цифру 144 я уже зафиксировал. Я с детства работал в поле — выращивал сою, кукурузу. Тогда мне было восемь лет, и шла война. Мы работали от зари до зари. Эта привычка осталась на всю жизнь. Честно говоря, меня удивляет, когда люди появляются на делянках в разгаре утра, ближе к обеду, чем к рассвету. Так работать в сельском хозяйстве нельзя!

А почему так трудно работать именно с пшеницей?

У нее 130 тыс. генов. У «папы»— 130, столько же у «мамы». Различные комбинации дают разные результаты. А количество комбинаций бесчисленно — вот почему у селекции нет границ. Надо постоянно быть в поиске.

Создается иллюзия, что вы легко прошли по научной лестнице вверх: пришли сюда, пристрастились к селекции — и все у вас пошло хорошо.

Эх, если бы это было так! В мире есть четкое представление о селекции и селекционерах. Это особый мир, который живет по своим законам. Главное — опыт. За первые 20 лет, что я работал здесь, я ничего не вывел. А потом начал допускать меньше ошибок в исходном материале. Где-то к 60 годам я набрал форму, по-настоящему стал селекционером. А если посмотреть на других ученых, то мы легко убедимся, что молодых крупных селекционеров просто нет. Возраст для селекционера — важная составляющая. Отчасти это можно сравнивать с медициной. Вас привезли на операцию, и вы, конечно же, доверитесь тому хирургу, который оперировал много, а не новичку. Опыт для ученого — это гарантия того, что он найдет верный выход из любой ситуации. Когда я публично выступаю, то говорю: если селекционер может ходить, не трогайте его, а помогайте. 

Чиновники нынче считают иначе: мол, ученых преклонного возраста нужно отправлять на пенсию...

Они ошибаются. По крайней мере, в отношении селекционеров. С таким подходом к нашей области науки мы останемся без новых сортов, а, следовательно, без хорошего сельского хозяйства. Для селекции очень важно знать, что происходит в мировой науке. Надо внимательно следить затем, как работают коллеги. Можно вывести хороший сорт, но где-то есть лучше — значит, этим нужно обязательно воспользоваться. Надо собирать коллекции сортов и их использовать. Свои сорта нужно обогащать новыми генами, и тогда успех обязательно придет. Каждый год я высеваю около 350-400 коллекционных номеров из Америки, Франции, Канады, Германии, Турции, других стран. Изучаю эти сорта, выбираю лучшие, и те признаки, которых не хватает нашим сортам, стараюсь им придать. Это кропотливая работа, но абсолютно необходимая.

И вы даете коллегам из других стран свои сорта?

Конечно. Это плодотворное сотрудничество, и связи у нас обширные. Опыт у меня большой, а потому сейчас ежегодно я могу давать два-три сорта. Конечно, испытания и отправка материалов отнимают много времени, но делать это нужно.

В вашей лаборатории много сотрудников?

Шесть человек. Из них четверо с большим пенсионным стажем. Это очень ценные сотрудники. И двое-трое молодых. Но поверьте, не от количества сотрудников зависит селекция, а от умения наблюдать и видеть в мире природы то, что вам необходимо. Если это происходит, то ученый состоялся. А возможности у нас большие.

Что вы имеете в виду?

Нашу страну — Россию. Сейчас мы получаем 100 млн т зерна. Наши ученые и специалисты способны удвоить урожай, у них есть такие возможности. А через 10-15 лет — утроить. Для этого необходимы усилия правительства и властей всех уровней. Сейчас в мире производят порядка 650 млн т зерна, а нам по силам производить половину этого количества.

Звучит фантастически.

Сегодня мы занимаем пятое место по производству зерна. Впереди Канада, Германия, Франция, Америка. А мы можем быть первыми. У нас огромные массивы земли, на ней можно использовать новую технику и благодаря этому производить самое дешевое зерно в мире.

Мечты?

Это не мои слова, а одного из руководителей Всемирного валютного фонда, и слышал я их не здесь, а в Германии на одном из конгрессов по хлебу. И он прав. Природные условия России позволяют нашей стране быть лидером по зерну.

Подготовил Владимир Губарев