Перед российской наукой сегодня тоже опустился «железный занавес» — прекратились совместные проекты, заморозились привычные связи. Крупнейшие мировые издатели научных журналов приостановили подписку на свои материалы для российских организаций. Таким образом, наши учёные могут потерять доступ более чем к 97% научной информации.
А.М. Сергеев. Фото: Елена Либрик / «Научная Россия»
О том, удастся ли сейчас совершить технологический рывок, как это было во времена СССР, и как наука поможет государству в условиях мобилизационной экономики, АиФ.ru беседует с президентом РАН, академиком Александром Сергеевым.
Как уйти от зарубежных журналов
Дмитрий Писаренко, «АиФ»: — Александр Михайлович, нашим учёным могут перекрыть доступ к мировой научной базе. Кроме того, что это информационная блокада, именно публикации в зарубежных научных журналах считаются критерием успешности в науке. Очевидно, что от этой системы придётся уходить. Как?
Александр Сергеев: — Эта система была закреплена на самом высоком государственном уровне. Достаточно сказать, что в национальном проекте «Наука и университеты» учитываются публикации учёных в Q1 и Q2 (наиболее авторитетные категории международных научных журналов — ред.) как один из основных показателей успеха. Фонды, выдающие гранты, тоже ориентируются на эти публикации. Но ведь этот критерий ничего не говорит о том, а какая польза стране от того, что я вошёл в число, допустим, ста авторов, сделавших эту публикацию? А вошёл я туда, например, потому, что был приглашён на месяц поработать в зарубежный институт, где было проведено исследование. И был там далеко не на первых ролях.
При этом в Q1 и Q2, куда входят тысячи журналов со всего мира, насчитывается лишь около десятка российских. Получается, что абсолютное большинство приличных научных результатов, какие у нас есть, публикуются за границей в зарубежных журналах, а рейтинг отечественных изданий опускается всё ниже.
Сейчас мы должны изменить политику в отношении российских журналов. Необходимо выстроить так называемую «систему открытого доступа»: при ней мы никому ничего не будем отдавать на перевод, все права будут оставаться в нашей стране, но любой человек в мире сможет прочитать вашу статью в электронной версии бесплатно и сослаться на неё, если у вас получен хороший научный результат.
В правительстве уже два года лежит бумага — наше предложение, как это надо сделать. Его долго не замечали, лишь сейчас процесс начал двигаться. А ведь цена вопроса ничтожна: нужно по 10 миллионов рублей в год на один журнал. Зато мы сможем уйти от этой зависимости, поднять уровень российских научных изданий и автоматически повысить их качество.
— Академик Жорес Алфёров любил повторять, что советская наука совершила свои важнейшие прорывы благодаря противостоянию с США. Он даже немного грустил, что в наше время нет такой ситуации. И вот теперь она настала. Извлечём ли мы из неё пользу?
— Когда мы говорим о нашей науке и о том, какую роль она сыграла в советское время, мы обычно ссылаемся на её «золотой век», который наступил после войны. Тогда действительно было сильнейшее противостояние СССР и США, и в науке оно оказалось связано в основном с появлением новых технологий. Так возникла атомная отрасль, произошло освоение космоса... Было сделано очень многое, главное — обеспечен военный паритет. И государство хорошо понимало роль науки. Тогда зарплаты учёных на порядок превышали средние по стране, что являлось знаком особого отношения со стороны власти.
Алфёров был прав в том смысле, что существовало соревнование двух систем, в мире было два центра влияния. Конечно, друг за другом тогда пристально следили, и в это соревнование вкладывались огромные средства в обеих странах, что было беспрецедентно.
Что будет сейчас? Мир в конце концов наступит, мы всё равно восстановим связи с мировым научным сообществом. Конечно, делать это будет непросто — мы чувствовали в последние годы признаки охлаждения со стороны США. Но, как любил говорить тот же Жорес Иванович, Россия — это страна оптимистов, потому что все пессимисты из неё давно уехали. Значит, будем работать.
Сегодня главное — решить проблемы в инновационном секторе, это выходит на первый план. Мы не научились во многих случаях переводить в рыночный продукт те научные заделы, которые у нас есть. Сейчас, кроме осложнения в международном научном сотрудничестве, возникла проблема технологического занавеса. Как бы мы ни надеялись, что изменим логистику и будем ввозить то, что нам нужно, другими путями, не всё так просто. Американцы будут изо всех сил препятствовать модернизированной логистике. Мы это уже видим, они будут тормозить этот процесс. Но именно благодаря этому, если хотите, от безысходности, мы можем совершить рывок и наладить инновационный процесс, чтобы стать независимыми от импорта. Как раз сейчас у нас появился такой шанс.
Брать пример с оборонки
— У РАН есть конкретные предложения?
— Да, мы направили их правительству. Недавно я встречался с президентом и ему их тоже изложил. Первый вопрос, который мы обсуждали, касался нашей технологической независимости: что надо сделать для её достижения? Второе: как нам реорганизовать деятельность институтов? И третье — международное взаимодействие: как нам сохранить наработанные связи и продвигаться в развитии сотрудничества после того, как наступит мир.
Для нашей технологической независимости и безопасности нужно определить приоритетные научные направления. Что наиболее критично в данный момент? Это микроэлектроника, медицинская техника, малотоннажная химия, софт, искусственный интеллект, дистанционное зондирование Земли. Как их развивать? Мы предлагаем взглянуть, как выстроены инновационные цепочки в оборонно-промышленном комплексе, и позаимствовать их опыт. Ведь там они хорошо работают, обеспечивая обороноспособность страны.
Нам нужно по каждому из направлений создать площадку, во главе которой будет стоять условно генеральный конструктор. Это человек от реального сектора экономики, который знает возможности всех промышленных предприятий: где что можно изготовить, за какой срок и т.д. А со стороны науки определить научного руководителя — он будет максимально быстро определять, какие научные коллективы подключить, какие консорциумы создать и т.д. Этих людей необходимо облечь не только полномочиями, но и жёстким спросом, как это было в СССР. Тогда будут чётко сформулированы планы, и у нас заработают инновационные цепочки.
Например, Минздраву нужен отечественный магнитно-резонансный томограф. Главный конструктор от промышленности говорит: вот на этом предприятии мы его можем сделать, но вы, товарищи учёные, пожалуйста, доработайте вот это и это. Допустим, криорефрижератор для сверхпроводящей магнитной системы надо сделать, софт дописать. Тогда научный руководитель обращается в институты, которые этим занимаются, и те включаются в работу.
РАН должна организовать полное экспертное сопровождение в этих цепочках. Это не только какие-то советы, но и координация в процессе выполнения. И мы будем брать ответственность за результат.
— Кстати, о томографах. Они же все у нас иностранного производства. Есть ли какие-то собственные разработки, которые можно быстро внедрить?
— Есть очень интересный проект по МРТ в Физическом институте им. П.Н. Лебедева РАН. Разработка давно существует, её показывали медикам, они говорили: да, это не хуже импортной техники. Но сами покупали за границей. И до последнего времени этот томограф никому не был нужен. Сейчас петух клюнул, мы видим, что зашевелились, и уже есть предложения, как и что дальше с ним делать.
Другое направление, где учёные могут помочь, — химия, а точнее — катализаторы. В большинстве своём для крупнотоннажных современных производств они у нас импортные. И теперь, когда закончатся поставки, заводы просто встанут. А ведь мы много раз говорили, что способны разрабатывать собственные катализаторы, потому что химия у нас по-прежнему находится на высоком мировом уровне и есть прекрасные институты, которые этим занимаются.
К сожалению, в России почти полностью разрушена отраслевая наука. В академических институтах наука сохранилась гораздо лучше. Я считаю, что наши институты должны сегодня в определённом смысле заместить ту отраслевую науку, которая была утрачена.
Китайцы же смогли
— Смычку науки и промышленности у нас пытались наладить и раньше. Почему в военной сфере это получается сделать, а в гражданской — нет?
— Потому что в оборонке все звенья цепочки: от научного задела до танка, сходящего с конвейера, — контролирует государство. Там, если хотите, нет капитализма. Надо понимать, что для капиталиста главное — прибыль. Он анализирует, какой у него будет оборот, стремится как можно быстрее получить сверхприбыль. И если видит, что какая-то технология лучше развита у итальянцев или у китайцев, он лучше возьмёт её у них, а не будет вкладывать средства в проведение фундаментальных поисковых исследований российскими учёными. Так дешевле и быстрее, и капиталиста здесь не за что винить.
Недоработка государства заключается в том, что у нас так и не появились меры стимулирования, благодаря которым капиталисту было бы выгодно пользоваться отечественными разработками. Сейчас такие меры стали появляться в IT-секторе, но если мы хотим, чтобы инновационный процесс у нас заработал нормально, эти льготы надо распространить на всю науку.
— А за счёт чего китайцам удалось выстроить свои цепочки от знаний к технологиям? Пригодится ли нам их опыт?
— Китай действительно становится передовой научной державой, а в ряде технологий уже вышел на первое место. Они всё правильно рассчитали, там очень разумное участие государства в стимулировании инновационных процессов. Китайцы научились через свои крупные компании, вбрасывая деньги в научный сектор и высокотехнологичные разработки, получать новый продукт и сверхприбыли, после чего реинвестировать в науку. И цепочка у них закрутилась.
У нас тоже есть компании, которые научились работать в таком режиме. Например, крупный производитель труб — ТМК. Они знают, что на их рынке, чтобы выигрывать конкуренцию, нужно предлагать совершенно новую продукцию, и помогут им в этом учёные. Допустим, надо сделать трубу, которая будет работать на глубине 5 километров в агрессивных условиях среды при добыче нефти или газа. Они обращаются к учёным, дают им параметры этой среды, и те предлагают сплав, который будет её терпеть. Эта работа прекрасно налажена, создаются уникальные сплавы, а сверхприбыль снова вкладывается в науку. Такие компании у нас стали появляться, это и есть инновационная экономика.
Идём дальше. Давайте по-другому взглянем на реинжиниринг. Что в нём плохого? Почему это считается постыдным — покупать, разбирать и потом собирать своё? Весь мир так делает, в том числе американцы. Если они что-то не понимают, они закупают и смотрят, как это устроено. Нам тоже надо этим заниматься, чтобы двигаться вперёд.
— Проблема «утечки мозгов» вновь становится актуальной. Как остановить отток молодых учёных?
— Очевидно, если мы не создадим им здесь достойные условия, мы этот отток не остановим. Как аспирант может жить на 6-8 тысяч рублей? Нормальный уровень — это 85 тысяч, как им платят в Сколково. Тогда они будут жить и работать в России.
Второй вопрос — оборудование. Учёному важно работать на современном оборудовании. К сожалению, подавляющая его часть в наших институтах — зарубежного производства. Но при этом в России есть своё научное приборостроение. Приведу пример — секвенаторы. Это приборы, которые используются для анализа генома, но сейчас уже активно применяются и в медицинских клиниках. В нашей стране закупается около 200 секвенаторов в год. Из них около 35 — отечественной разработки Института аналитического приборостроения РАН в Санкт-Петербурге. Эти приборы пользуются большим спросом, и организациям, которые производят такое оборудование, конечно, надо оказывать поддержку.
Фото: Елена Либрик / «Научная Россия»
