«Экономика знаний» — что-то малопонятное, но феерическое! Новомодное это словосочетание прокатилось лет эдак десять назад по докладам высокопоставленных персон в качестве цели, к которой, как оказывается, нам всем надо двигаться, по названиям самых престижных форумов, по диссертациям и даже по студенческим рефератам. Прокатилось — и как-то утихло.
Правда, еще тогда, во время ликования от нововведения, логика простого здравого смысла сразу воспротивилась: я, допустим, передал другому идею, теперь она у него, но она, по-прежнему, есть и у меня. Если при этом кто-то кому-то платит, то тут, видимо, применима какая-то «неевклидова экономика», «неевклидова коммерция» — думалось тогда — наверное, передовые специалисты, в отличие от меня, темного, разбираются, ими разработаны какие-то особые технологии подсчетов!
Ан — нет! Ситуация варится уже лет пятнадцать вокруг одних и тех же вопросов, — сказал д.э.н. Анатолий Николаевич Козырев, зам. директора Центрального экономико-математического института РАН, делая на заседании Президиума РАН 23 декабря 2014 года научное сообщение «Экономика интеллектуальной собственности: измерения, мифология, математические модели». И это, оказывается, те самые вопросы, которые возникали сразу же в недоумевающем здравом смысле.
Это научное сообщение вызвало у членов Президиума РАН дискуссию и, чтобы добросовестно передать содержание поднятой темы, недостаточно ограничиться пересказом основного доклада, надо, пусть предельно кратко, но передать спектр мнений.
Академик С.М. Алдошин: поднятый вопрос — сложный и чрезвычайно важный для страны. Что из себя представляют, с одной стороны, результаты научной деятельности, и, с другой стороны — результаты научно-технической деятельности? Академия наук в прошедшие пять лет активно этим занималась, в частности, была созданаАвтоматизированная система АСУ РИД РАН — система учета результатов интеллектуальной деятельности Российской академии наук, в том числе, патенты также регистрировались в этой базе данных. В настоящее время ФАНО готовит свою, иную базу данных, и будет очень обидно, если база данных АСУ РИД РАН перестанет существовать, нужно всемерно ее поддерживать. Что же касается доклада А.Н. Козырева, то из всей широкой сферы аспектов темы в нем затронута лишь одна сторона — проблема патентов и их лицензирования.
Отвлечемся и поясним слово «лицензирование»: оно в разных контекстах имеет много значений, в патентном же праве патентной лицензией называется договор, в котором патентообладатель разрешает другому лицу, главным образом, на основе коммерческого соглашения, использовать принадлежащее ему изобретение. Вот она, торговая сделка на знаниях, стартовая точка «экономики знаний», столь самоочевидная, как кажется сначала, и приводящая к столь огромной путанице, как это позже выяснилось на практике.
Проф. А.Н. Козырев рассказывает: российские предприятия, по сравнению с зарубежными, патентуют очень мало — в сотни раз меньше. В американских учебниках даже прописано: если сомневаешься — патентуй, решение получено — патентуй. Там мощное патентное дело, есть фирмы, получающие до четырех патентов в день. Наши же не видят особого смысла в патентовании. Разве что, бывает, патент оказывается защитой от проверяющих или от сборов при экспорте. Так, при больших экспортных поставках, если интеллектуальная собственность принадлежит Российской Федерации, приходится платить большую сумму. Если же патенты оформлены на себя, можно парировать: мы интеллектуальную собственность РФ не используем, и уходить от сборов. Это — один из главных стимулов к патентованию.
Проф. А.Н. Козырев поразил слушающих указанием на горы мифов в сфере интеллектуальной собственности, успевших стать общим местом в экономической литературе по управлению нематериальными активами и инновациями, по определению эффективности науки. А разоблачили мифы новые сетевые технологии и появившиеся специальные средства финансового и патентного анализа типа QUESTEL и THOMSON INNOVATION, которые позволяют проводить прямое сканирование трафика в интернет, а также проводить изощренные измерения и исследования в экономике.
В литературе утверждалось, например, что имеет место преобладание в балансах американских и европейских компаний нематериальных активов. А оказалось, в среднем — это 1,01%, т.е. в 5 раз (но не в 50) больше, чем в РФ. Мифами оказались и утверждения об относительно низкой лицензионной активности при относительно высокой патентной активности российских организаций: в России лицензируются примерно у 1,39% патентов, а в США — 1,35%. Миф также, что в США патенты получают для того, чтобы потом лицензировать. А, оказывается, как и в России, совсем-совсем для другого. Причин до десятка, в том числе интересы отчетности и продвижения продукции на рынок. Для государства (и в РФ, и в США, и в Европе), которое платит учреждению бюджетные деньги, нужно представить красивую отчетность — внушительное число патентов для этой цели очень хорошо работает. То же — и для партнеров по бизнесу. И, между прочим, для поиска потребителя: сейчас поисковые системы, работающие в патентной сфере, столь изощренные, что тебя найдет один-единственный потребитель, которому нужно твое изобретение, и потому на широкую рекламу тратиться не нужно.
За впечатляющей численностью патентов скрывается и немало чудес. Например, один человек из города Иванова подал на патентование больше, чем весь Санкт-Петербург, при этом оказывается, его деятельность — салаты. В авиации один наш патентный лидер-изобретатель, как выяснилось, патентовал игрушечные самолеты. Чем дальше в подробности — тем более открывается причудливая картина, т.е. любую цифру в сфере интеллектуальной собственности надо расшифровывать.
х х х
Об огромных смысловых завалах в данной теме рассказал академик С.М. Алдошин. Было много дискуссий в Академии наук — ставить ли патенты на баланс и ставить ли в их реальной стоимости? Не повлечет ли это дополнительного налогообложения? Инструкции — бухгалтерская и по бюджетному учету — противоречат друг другу. До сих пор проверяющие, в зависимости от их подготовки, либо требуют их постановки на учет и, если этого нет, наказывают институты, а другие проверяющие, наоборот, недоумевают — зачем вы поставили их на учет, если не используете в своей деятельности?
Далее, если ставить патенты на баланс по рыночной стоимости, то их требуется оценить, а работа это стоит очень дорого. Но нужна ли она? Оценили патент по рыночной стоимости, потратили деньги, поставили на баланс — и в организации появляется виртуальная прибыль, т.е. за «воздух» мы должны живыми деньгами заплатить налоги. Эта проблема на сегодня так и не решена, даны поручения данную проблему снять, но для бухгалтера и для проверяющих проблема остается. Когда же дело доходит до продажи лицензий, то оценивать нематериальные активы придется заново, поскольку рыночная оценка действительна лишь несколько месяцев. Но проблемы только возрастают. Если мы оцениваем интеллектуальную собственность меньше, чем по текущей рыночной ситуации, то у проверяющих сразу вопросы — нет ли тут злоупотребления, почему это вы занизили стоимость при продаже? Если же мы ее оцениваем выше, то сразу следует требование дополнительного налогообложения.
С продажей лицензий еще больше путаницы. До последнего времени считалось, что интеллектуальная собственность, как и все имущество Академии, находится у институтов Академии в оперативном управлении, т.е. не принадлежит институтам. Парадокс: институт является патентодержателем, а Роспатент утверждает — вы патентом распоряжаться не можете, в том числе, не можете заключать лицензионные договоры. При заключении лицензионого договора он должен уйти в доход вне бюджета, поскольку в тех видах расхода, которые были разрешены Академии и ее институтам, понятия лицензионной платы нет, и продажа лицензий была просто заблокирована.
Сейчас ситуация и еще усложнилась: по законодательству с осени 2014-го года нематериальные активы не являются имуществом, и вообще не понятно, чем же они являются. Если они не имущество, то куда их отнести — поэтому на учете их нет. Т.е. все нематериальные активы, которые созданы, в том числе, и в бюджетных организациях, с осени этого года просто зависли, никто не знает, как с ними поступать. Нагромождение осложнений, между тем, продолжается. В федеральных целевых программах, которые наши институты выполняли, госзаказчик, а это орган исполнительной власти, требовал либо закрепить эти патенты за органами исполнительной власти и дальше было непонятно, что он будет с ними делать, либо давалось разрешение это сделать институту, но, как правило, у института были соисполнители, также создававшие эту интеллектуальную собственность, однако требовалось, чтобы оформил и поставил ее на баланс именно головной институт. И далее требование: если институт в течение такого-то времени не может лицензировать т.е. коммерциализировать эту интеллектуальную собственность, тогда госзаказчик в лице органа исполнительной власти ее забирает. Но что же он будет с ней делать? — Не понятно никому. Итак, кому, все-таки, должны принадлежать результаты интеллектуальной деятельности — госзаказчику, институту, который является исполнителем, или исполнителям физическим лицам — вопрос до сих пор дискуссионный. В США, кстати, это, в основном, физические лица.
Проф. А.Н. Козырев. Противоречия в инструкциях не случайны, их невозможно исправить, потому что бухгалтерские или налоговые работники имеют свои корпоративные регламенты — как должен осуществляться бухгалтерский учет или начисляться налоги. Когда их по поводу интеллектуальной собственности обвиняют в неграмотности, они обращаются к своему экспертному сообществу, а каждый эксперт знает лишь кусочек — одни хорошо знают бухучет, другие занимаются оценкой, юристы объясняют, что все надо делать по закону, и также оказываются правы. Вся эта мельница крутится, ничего не выдавая.
Трудности при оценке прав интеллектуальной собственности и при ее учете в составе нематериальных активов связаны с фундаментальным алгебраическим свойством информации — «идемпотентностью» ее сложения: образно говоря, «да» и еще раз «да» означает «да» и ничего больше. Но это противоречит правилам обычного сложения, лежащего в основе бухгалтерского учета и противоречие это, в принципе, не поддаются точному решению, а часто приводят к бесполезной трате времени и ресурсов. Вот и получается: измерения в экономике интеллектуальной собственности и математические модели с использованием получаемых данных должны заменить экспертные мнения, основанные на мифах. Таков путь построения экономики, основанной на знаниях.
Кстати, в экономической теории есть пример — маяк — указывающий на плодотворный путь поиска решения. Длительное время считалось, что услуги маяка не могут быть частным благом, маяки должно строить государство, потому что добровольно никто не будет платить за услуги маяка. Но оказалось, что в давние времена в Англии маяки строились именно в частном порядке, в том числе в самых неудобных местах, и при этом проблемы с оплатой не возникало. Оказалось, что капитан это не тот человек, который будет ездить зайцем, капитаны пришвартовывались, сами приходили и расплачивались с владельцем маяка. Это поучительный пример: не только уголовное преследование или штрафы могут обязывать платить за общественное благо, есть и другие стимулы. Для нас важно знать природу и механизмы этих стимулов, поскольку спутниковое телевидение, связь, навигация, дистанционное зондирование земли и т.д. и т.п. — быстро развивающиеся информационные услуги, обладающие, как и те маяки, свойством быть публичным благом, поставляемым в частном порядке.
Что касается постановки патента на баланс. На мой взгляд, американцы поступили лучше всех — они свои патенты оценили по одному доллару. Основанием для учета любого такого актива на балансе обычно является наличие затрат на его приобретение или создание — иначе говоря, на балансе отражаются не активы как таковые, а связанные с их приобретением бухгалтерские операции.
Сейчас ситуация может измениться, потому что важную инициативу проявила Валентина Ивановна Матвиенко: в начале декабря в Совете Федерации приняли массу хороших предложений — чтобы при постановке патента на баланс он не облагался налогом, чтобы нормально проходили лицензионные платежи, в том числе бюджетным институтом и т.д., словом, проблемы, о которых сейчас говорил Сергей Михайлович, снимаются, т.е. для Академии наук Советом Федерации предложены идеальные решения. Но нельзя не видеть, тут же возникают другие проблемы — появится огромное количество всякого жулья, которые будут ставить на баланс огромные суммы, чтобы потом их амортизировать и так уходить от налогов, т.е. взбунтуется Минфин и все это прикроет.
Академик С.М. Алдошин: у темы есть еще и иной аспект. Становится актуальным проект Министерства промышленности и торговли РФ о создании инжиниринговых центров. Многие патенты институтов Академии наук не коммерциализуются еще и потому, что они не доведены до состояния, когда бизнес может их купить. В Академии наук много говорилось — вокруг институтов Академии наук необходим «инновационный пояс», способный доводить патенты до состояния промышленного применения — и тогда будет понятно, кто их может купить.
х х х
Неожиданно на заседании Президиума тема интеллектуальной собственности вызвала и совершенно альтернативный ход развития.
Академик А.И. Арчаков: сейчас в нашей стране господствует точка зрения, что те же самые люди, которые генерируют знание, должны генерировать и интеллектуальную собственность — но она неверна! Соответственно, претензии, которые сейчас предъявляются и высшим учебным заведениям, и научно-исследовательским институтам — необоснованны. Интеллектуальная собственность это превращение знаний в деньги. Но это совершенно другой процесс, нежели генерация знаний. Фундаментальная наука, по определению, занята генерацией знаний, а прикладная наука — генерацией технологий и продуктов. Мировой опыт показывает, что интеллектуальную собственность должны генерировать фирмы и компании, раньше в СССР — это были прикладные институты, без этого невозможна диверсификация экономики, производство хороших продуктов, превосходящих заграничные. Наша позиция должна быть именно такая: претензии к Академии наук в плане интеллектуальной собственности — необоснованны!
Академик В.Л. Макаров. Все больше и больше убеждаюсь в мнении, которое не всем понравится. Началось все с того, что были знания, но деньги из них не делались. Но процесс шел именно в эту сторону — все больше знаний превращались в деньги, придумали ноу-хау, патенты, лицензии, экономику знаний, т.е. чем больше знаний превращаем в товар, тем лучше. Все это приведет к тому, что знания будут нефундаментальные, а это, на самом деле — не знания, поэтому надо организовывать движение и в обратную сторону. Конечно, наши институты должны заниматься наукой в широком смысле этого слова, т.е., в том числе, и прикладной ее частью, имея прикладные лаборатории. Но надо поддерживать и организовывать обратный отток — от акцента на рынок обратно к акценту на фундаментальные знания.
Фотографии: архив портала "Научная Россия"
