«Мои ученики — это моя семья»

Что такое экологическая биохимия? Что дает фундаментальной и прикладной науке исследование водных экосистем? В чем особенность карельской научной школы, работающей в этом направлении? Об этом рассказывает академик Нина Николаевна Немова, руководитель научного направления КарНЦ РАН, главный научный сотрудник лаборатории экологической биохимии Института биологии Карельского научного центра РАН.

— Экологическая биохимия — что это такое?

— Логично, что такое словосочетание вытекает из названий двух давно сложившихся общепризнанных научных направлений: биохимии и экологии. Задачи экологии — изучение взаимоотношений организма и среды, а биохимия изучает химические реакции, поддерживающие жизнедеятельность организма, другими словами, превращение органических веществ в энергию, необходимую для биосинтеза, выполнения химической, механической работы. В нашей науке работает много химиков, которые изучают химический процесс в организме, а соединение экологии и биохимии позволяет более детально раскрыть взаимоотношения организмов и среды на уровне биохимического метаболизма, в том числе вторичного. Это генетически закрепленный в эволюции процесс, и когда организм встречается с какими-то изменениями факторов среды или переходит на новую стадию развития, возникают новые задачи, требующие количественных и качественных изменений биохимического метаболизма. Это приводит к компенсации этих воздействий или к эволюционным преобразованиям, позволяющим организмам занимать новые экологические ниши.

Лично для меня все началось с биохимии. Я была очень послушным ребенком. В школе у меня лучше всего шли физика и математика, а когда пришла пора выбирать, куда идти дальше учиться, папа сказал идти учиться на биофак: «Женщине очень пригодится в жизни биологическое образование, потом можешь и другое получить». Сначала учеба шла ни шатко ни валко, училась на энтузиазме прошлого, а на третьем курсе начался предмет «Биологическая химия», я ее сразу полюбила и поняла, что это мое. Когда на третьем курсе нас распределяли по кафедрам, я попала на кафедру биохимии, а потом меня отправили на дипломную практику в лабораторию экологической биохимии. Она называлась «Биохимия липидов». Там я и задержалась на всю оставшуюся жизнь. Самое главное — когда есть интерес к предмету, в науке это важнейший фактор. Можно выучить, сдать, забыть, но когда тебе действительно интересно, тебя уже ничего не остановит.

— Тогда слово «экология» в названии лаборатории не фигурировало?

— Да. Лаборатория называлась «Биохимии липидов». Позже, когда спектр используемых показателей биохимического метаболизма при изучении влияния факторов среды на организм значительно расширился, ее переименовали в лабораторию экологической биохимии. Я считаю, что мне очень повезло: кроме того что в лаборатории был хороший, доброжелательный коллектив, руководил им замечательный учитель — профессор Виктор Сергеевич Сидоров. Виктор Сергеевич — выпускник кафедры биохимии МГУ, ученик известного биохимика, молекулярного биолога академика Андрея Николаевича Белозерского. Кандидатскую и докторскую диссертации он защищал в Институте биохимии им. А.Н. Баха РАН. У него была такая особая манера общения с учениками (надеюсь, что я ее переняла) — в свободной форме, без менторства, без излишней строгости, но и без панибратства. Он дал мне возможность поработать в лаборатории в разных направлениях: в группе, которая исследовала липиды, липопротеиды; в так называемой белковой группе, занимавшейся изучением лизосом (внутриклеточных органелл); в группе, предметом деятельности которой был протеолиз. Я в конце концов остановилась на протеолизе — у меня и кандидатская, и докторская, которую я тоже защитила в Институте биохимии им. А.Н. Баха РАН, связаны с протеолизом.

— А почему вы занялись водными организмами?

— Это же Карелия. 68 тыс. озер, 28 тыс. рек. Водные организмы особенно интересны для экологической биохимии тем, что это представители эктотермных животных, метаболизм, рост и развитие которых в значительной степени зависят от условий среды обитания и прежде всего температуры. Поэтому у них видовые и внутривидовые адаптации более разнообразны. Мы очень много работаем с гидробиологами, ихтиологами, физиологами, экологами из Института проблем экологии и эволюции им. А.Н. Северцова РАН, Института биологии южных морей им. А.О. Ковалевского РАН, Института биологии внутренних вод им. А.Д. Папанина РАН, Института океанологии им. П.П. Ширшова РАН и др.

— Основное направление экологической биохимии — это изучение биохимических адаптаций?

— Совершенно верно. У истоков этого направления стоят два очень известных американских биохимика, Питер Хочачка и Джордж Сомеро, которые написали монументальные труды «Биохимическая адаптация» и «Стратегия биохимических адаптаций», они переведены в издательстве «Мир». Это наша библия, хотя прошло уже много лет, но там определены задачи и основные законы и направления исследований биохимических адаптаций. А в нашей стране основоположником и «промотором» экологической физиологии и биохимии был Евгений Михайлович Крепс, академик, ученик Леона Абгаровича Орбели. В период Великой Отечественной войны он получил звезду «Герой Социалистического Труда» за работы, связанные с обороноспособностью страны, в том числе за исследования физиологии труда водолазов. В 1979 г. по инициативе Евгения Михайловича в программу очередного биохимического съезда в Ленинграде впервые была включена секция под названием «Экологическая биохимия». Как оказалось, она привлекла довольно много участников — исследователей, которые в той или иной мере занимаются этой проблемой. Е.М. Крепс — потрясающий ученый, я с ним была лично знакома. Когда отмечали 100-летний юбилей со дня его рождения, меня приглашали в Институт эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова РАН в Санкт-Петербурге, где он долгое время был директором. Я делала доклад — и научный, и с воспоминаниями о нем. Мой учитель В.С. Сидоров, последователь Е.М. Крепса, развивал это направление у нас в Петрозаводске. За рубежом это называется environmental biochemistry, но, на мой взгляд, понятие «экологическая биохимия» несколько шире.

— Но ведь адаптации могут быть не обязательно биохимическими?

— Да, разумеется, функциональные свойства живых организмов и их систем обеспечиваются разнообразными механизмами адаптаций, но все они в значительной степени обусловлены биохимическими адаптациями, а те, в свою очередь, молекулярно-генетическими механизмами, заложенными в процессе эволюции. Природа адаптивных изменений высоко консервативна вследствие необходимости сохранения биохимического единства перед лицом разнообразия адаптивных задач. Конечная цель — поддержание гомеостаза, обеспечение всех процессов жизнедеятельности организма, в том числе воспроизводства.

— Каким образом вы проводите свои исследования?

— Исследования включают работу не только в лаборатории, но и в полевых условиях по сбору необходимого биологического материала, что очень важно: от этого зависит и конечный результат биохимического анализа. Поэтому в большинстве случаев наши сотрудники, аспиранты сами принимают участие в совместных с другими специалистами экспедициях на водоемы. В зависимости от задач в исследованиях используется от 40 до 150 биохимических показателей метаболизма, что позволяет сравнительно детально ответить на то, каким образом организм справляется с воздействием изменяющихся экологических факторов среды. В настоящее время в исследованиях занято более 20 сотрудников и аспирантов лаборатории. Мы используем самые современные методы анализа, что дает возможность подробно ответить на вопрос: каким образом организм компенсирует воздействие тех или факторов? Это не только природные факторы среды (температура, кислород, соленость, трофика), это еще и антропогенные факторы, преимущественно тяжелые металлы, нефтяные загрязнения. Спектр очень большой.

— Расскажите о самых запомнившихся экспедициях.

— Экспедиции очень важны. Гораздо проще получить «ответ» организма на изменение какого-то одного фактора в условиях лаборатории или аквариального комплекса. Гораздо труднее, когда ты берешь материал непосредственно в водоеме, где действует комплекс факторов и необходимо выделить ведущий. Но это и гораздо интереснее в научном плане. Мы работали на самых разных пресноводных и морских водоемах, в разных географических регионах. В последние годы наиболее интересные, прорывные результаты получены по биохимическим адаптациям у морских организмов. Есть исследования на Белом, Баренцевом морях, в том числе в районе Шпицбергена. В свое время много работали с норвежскими биологами в Арктике. Недавно наши сотрудники с океанологами ходили в рейс до Антарктиды на четыре месяца, набрали интереснейший материал по адаптациям гидробионтов.

— Что это за материал?

— Прежде всего, это водные организмы, преимущественно рыбы — морские, пресноводные. Например, в последней антарктической экспедиции, в которой участвовали мои ученики, изучали мезопелагических рыб Атлантики, а для них характерны вертикальные миграции, тесно связанные с трофикой. Собирали не только рыб, но и объекты их питания, в том числе зоопланктон, и в результате вышли на очень интересный для экологической биохимии материал, который уже проанализирован и частично опубликован. Этот материал имеет также биотехнологическую ценность.

— Как они могут быть задействованы в биотехнологии?

— Например, при изучении липидного, в том числе жирнокислотного состава водных организмов мои ученики-липидологи пришли к заключению, что у определенных видов и сегментов этих организмов повышенное содержание уникальных жирных кислот. Все мы знаем о полиеновых жирных кислотах: полиненасыщенных омега-3, омега-6. Но на самом деле немаловажное значение имеют моноеновые кислоты, а также определенные соотношения жирных кислот (индексы), особенно для лососевых рыб. Организмы, которые содержат такой комплекс веществ, могут быть потенциальным источником для получения препаратов жирных кислот. Есть довольно известная школа экологической физиологии и биохимии гидробионтов на Дальнем Востоке в Тихоокеанском институте биоорганической химии им. Г.Б. Елякова ДВО РАН, у них уже налажено производство с использованием биотехнологического потенциала водных объектов.

— Но чем интересны водные организмы именно северных водоемов?

— В процессе жизнедеятельности они встречаются с самыми разнообразными изменяющимися факторами: температурой, миграцией, соленостью, длительными периодами, когда нет доступа к пищевым ресурсам, и у них в процессе эволюции выработались биохимические адаптации, которые позволяют им компенсировать эти воздействия. Не углубляясь в биохимию, замечу, что в данном случае очень большое значение имеет липидный и жирнокислотный состав, особенно в биомембранах. Моя ученица Светлана Мурзина делала основную кандидатскую работу в Арктике. Она вместе с норвежскими исследователями изучала редкий, малоизвестный в науке вид рыб, который занимает двойную нишу в арктических трофических цепях, выступая одновременно в роли хищника и жертвы. На протяжении жизненного цикла они совершают вертикальные миграции: на одной стадии развития (взрослые особи) ведут донный образ жизни, на другой (молодь) — поднимаются в пелагиаль. Светлана очень четко показала, что важнейшую роль в адаптациях организма к этим условиям играет липидный состав, и прежде всего жирнокислотный состав биомембран.

— Что это за рыба?

— Лептоклин пятнистый, или люмпенус. Ученые обнаружили уникальное адаптивное образование — липидный мешок, состоящий из высокоэнергетической пищи. Липидные компоненты накапливаются в нем в форме триацилглицеринов для использования в процессах роста и развития в течение продолжительной арктической зимы.

— Вы говорили про большую роль мононенасыщенных жирных кислот. Что удалось об этом выяснить?

— Да, это достаточно интересное наблюдение. Я уже упоминала о роли этих компонентов у лососевых рыб. Другой пример. При совместном с ихтиологами Санкт-Петербургского университета изучении биохимических адаптаций у беломорской корюшки трехиглой в процессе миграции из пресной воды в морскую мы обнаружили интересные закономерности. Казалось бы, что такое корюшка? Вид, не имеющий промышленной, пищевой ценности. Мы обнаружили в ней достаточно высокое содержание моноеновых жирных кислот, которые наряду с другими назначениями обладают важным противовоспалительным действием. А потом наша сотрудница нашла научно-популярную статью: оказывается, во время Великой Отечественной войны, когда было много ранений, для их заживления использовали экстракты корюшки, что можно в определенной степени объяснить противовоспалительным эффектом моноеновых жирных кислот, содержащихся в высоких концентрациях в корюшке. Это тоже любопытный факт.

— Много лет вы работаете с лососевыми рыбами. Они-то имеют промышленную ценность?

— Да, безусловно. Мы очень много работали с лососевыми рыбами совместно с академиком Дмитрием Сергеевичем Павловым. Он нас увлек этой тематикой, и мы изучали биохимическую разнокачественность лососевых, которая выступает основой фенотипической разнокачественности. Работы были поддержаны грантом РНФ в течение пяти лет. Результаты мы потом применили, перейдя к исследованиям аквакультуры лососевых рыб. У нас на Севере Карелии есть заводы, где выращивают молодь, которую потом выпускают, и она должна перейти из пресной воды в морскую, для чего должны быть сформированы биохимические механизмы осморегуляции, чтобы она, перейдя в морскую среду, там выжила.

— Есть такая проблема?

— Да. На северных рыбоводных заводах существует такая проблема: подрощенное поколение молоди лосося зачастую представляет собой смесь пестряток и смолтов, и первые, не готовые к скату (несмолтифицированные), после выпуска в море обречены на гибель. Доращивание пестряток на заводе в течение еще одного года экономически очень затратно. От этого выше отход, хуже возврат. О качестве выпускаемой молоди в определенной степени может свидетельствовать биохимический статус особей. С этим посылом мы пришли к руководству Карелрыбвода и Выгозерского рыбзавода и нашли у производственников понимание и поддержку. Спасибо им за это. Мы изучили биохимический статус лосося от эмбрионального развития до выпускаемой молоди (смолтов). Затем провели эксперименты по введению дополнительного освещения в технологию выращивания молоди, а позже — по влиянию лазерного облучения на оплодотворенную икру.

— И что тогда изменилось?

— Биохимические исследования показали, что эти физические факторы (изменение освещенности и облучение лазером) способствуют появлению более крупных и жизнестойких особей, способных к конкуренции в реке, а затем в море. Эти исследования мы также проводили в рамках гранта РНФ.

Очень часто, когда занимаешься наукой, возникает какой-то побочный эффект. Когда мы работали на форелеводческом хозяйстве на Ладоге, нам разрешили привезти, разместить икру атлантического лосося и изучать эти эффекты в условиях этого, более южного региона Карелии. Сотрудники хозяйства предложили нам обработать лазером и икру форели. Интересный факт: когда на этом форелеводческом хозяйстве случилась паразитологическая эпизоотия, оказалось, что молодь, которая была при оплодотворении облучена лазером, в основном выжила, а остальная из этой же партии, к сожалению, в основном погибла.

— То есть можно это делать для профилактики инфекционных болезней?

— Да и не только. Иногда возникают такие побочные эффекты, которые имеют большое прикладное значение. Я могу привести еще много таких интересных примеров. Например, когда мы изучали влияние ртути на рыб из природных водоемов.

— Насколько часто вам приходится сталкиваться с фактами, когда адаптация не происходит и целые виды могут погибать?

— Как правило, толерантность, устойчивость организмов заложена эволюционно, каких бы параметров это ни касалось: хоть температуры, хоть антропогенных факторов. Но существуют пределы, в которых возможна адаптация. Конечно, если сила воздействия фактора или комплекса факторов превышают адаптивные возможности вида, мы видим негативный эффект.

— Вы с этим встречаетесь?

— А как же. Вернемся к той же ртути. Мы работали в рамках программы «Экологическая безопасность России». Так вот, есть эссенциальные и неэссенциальные тяжелые металлы. К последним относятся ртуть, кадмий, свинец, но есть, например, цинк, медь, которые нужны организму. Понятно, что неэссенциальные тяжелые металлы наиболее агрессивны. Что интересно: казалось бы, если брать локально Карелию, какое там производство? Но роза ветров так направлена, что все отходы промышленности из Европы, особенно из Китая, идут на север. Проблема эта существует и для Скандинавских стран, и для нас. Все это выпадает в виде осадков, а ртуть может быть десятилетиями связана с донными отложениями, но в условиях закисления водоемов (а наши северные выстилающие породы — кислые, так ледник двигался), микробиологического загрязнения неорганическая ртуть метилируется и превращается в органическую, и эта ртуть преодолевает мембранные, защитные барьеры в организме. Есть приспособительные механизмы, позволяющие связывать ртуть, уменьшить ее негативный эффект. Например, существует такая группа белков металлопротеинов, которые специфически связывают эти металлы, но ртуть далее транспортируется в почки и может долго не выводиться, производя свой негативный эффект. Есть много работ о влиянии ее на нервную, эндокринную системы.

— Вы имеете в виду организмы тех, кто потребляет такую рыбу?

— Да. ВОЗ определила референсную зону, обозначающую, сколько в неделю можно употребить рыбы из загрязненного ртутью водоема. Например, в Швеции есть озера с рН соляной кислоты, в которых рыбы нет. В закисленных озерах зачастую остается только окунь: он, как оказалось, самый толерантный, самый выживающий. Но, накапливая ртуть, он становится тугорослым и остается достаточно опасным для возможного потребления. Так что, если, например, озеро закислено, надо быть осторожным при употреблении рыбы в пищу.

— Откуда мы знаем, из какого водоема рыба, которую мы покупаем в магазине?

— Вы правы, это непростой вопрос. Например, известно, что морская рыба накапливает меньше тяжелых металлов. Кстати, этой проблемой мы тоже не сами занялись, ею нас заинтересовали ихтиологи и физиологи из Института биологии внутренних вод им. И.Д. Папанина РАН в Борке Ярославской области. У них очень интересные работы по определению содержания ртути в волосах, где она накапливается больше всего. Этой работой руководит доктор биологических наук Виктор Трофимович Комов, он располагает большой информацией по этому вопросу.

— Виктор Трофимович брал у меня пробы волос. Действительно, содержание ртути в них оказалось выше нормы, а я так люблю рыбу!

— Это закономерно. Очень интересен механизм миграции ртути в арктических системах — в этом направлении работали и мы, и норвежцы. Выявлена связь с периодами солнечной активности. У северных эктотермных организмов, кстати, механизмы адаптации разнообразнее, чем у южных и эндотермных. Им приходится встречаться с факторами низкой температуры, низкой трофности, солености. Но при этом у них эволюционно выработались механизмы, которые позволяют им с этим справляться, и организм достигает необходимого гомеостаза, компенсирует возможные эффекты. При этом следует отметить, что, несмотря на суровые условия среды, арктические экосистемы, особенно морские, демонстрируют высокую продуктивность и сравнительно высокое биоразнообразие.

— Неужели выше, чем где-нибудь в тропиках?

— Коллеги из Мурманского морского биологического института РАН показали, много работая в Арктике на северных водных организмах, что у них скорость процессов метаболизма действительно выше. Если вернуться к экологической биохимии — она интересна еще и потому, что мы изучаем возможность адаптивного ответа на комплекс факторов. Мы работаем не только на Севере. У нас серьезные исследования проведены в рамках гранта РНФ на аквакультуре лососевых рыб в Северной Осетии. Там же совсем другой комплекс экологических факторов, другой состав воды, питания…

— Почему вам интересны эти работы?

— Там сфера деятельности санкт-петербургского предприятия, и они, занимаясь товарным производством форели, заинтересованы в такого рода работах. Мы изучали, помимо воздействия освещенности на рост и развитие лососевых рыб, влияние режима кормления, состава кормов на рост и развитие рыб. Зная исследования нашей научной школы, многие обращаются к нам при решении своих задач. Иногда приходится даже отказывать, потому что физически не хватает времени, хотя бывают интересные предложения.

— В чем уникальность вашей школы?

— Уникальность любой школы, начиная с античных времен, — это возможность передавать идеи и знания следующим поколениям. При этом должны быть не только взаимосвязи, когда учитель влияет на ученика, но и обратная связь, когда ученик влияет на учителя. Это очень важно для школы.

Я как руководитель всегда учусь у них. Даже когда готовлю доклады на конференции различного уровня и у меня презентация уже готова, я говорю соавторам: «Давайте разберем все до мелочей, может, я чего-то не уловила».

Конечно, для научной школы — это не только научные и творческие отношения, это даже чисто человеческие отношения, основанные на доверии. Когда ко мне приходят студенты (а я много лет возглавляла кафедру биохимии в нашем университете), я сразу вижу, у кого есть интерес к работе. Я их приглашаю в лабораторию. Задача моя не в том, чтобы заставить заниматься наукой, а в том, чтобы заинтересовать. Сейчас наша школа так сформирована, что  сотрудников «элегантного возраста» осталось человек пять. В основном идут новые поколения — мои аспиранты, им уже за 50, 40, 30, а сейчас пришли новые студенты. Все защищаются. Кандидатские — обязательно. Докторские сложнее, но и их защищают.

Специфика нашей школы связана с теми задачами, которые мы решаем. Биохимики, которые к нам приходят, должны знать не только процесс определения того или иного вещества, владеть методами, они должны понимать экологические задачи. Они почти все участвуют в экспедициях. Мы много сотрудничаем с разными родственными по тематике институтами. В этом тоже специфика. Я считаю, что те, кто ездит «в поля», — это особая группа, она охватывает не только творческие и научные связи, но и такие понятия, как поддержка, помощь друг другу. Это тоже очень важно для существования школы.

— Вся ваша жизнь связана с Карелией. Вам когда-нибудь предлагали переехать?

— Да, я заслуженный работник наук Республики Карелия, национальный кадр. Переехать предлагали. В частности, неоднократно приглашали в Калининград, в Красноярск. В Красноярске очень хорошая группа гидробиологов, гидрофизиков, которые пришли в биохимию, занимаются преимущественно изучением роли полиеновых жирных кислот. Член-корреспондент РАН Михаил Иванович Гладышев и его ученица член-корреспондент РАН Надежда Николаевна Сущик активно рекламируют это направление, связанное со значением полиеновых жирных кислот в механизмах передачи из водных экосистем в наземные, а также как биоактивных добавок в пищу и при сердечно-сосудистых заболеваниях. Мы с ними тоже хорошо сотрудничаем.

— Так почему вы решили никуда не уезжать?

— Это тема для меня не обсуждается. Куда я без своих учеников и как я их оставлю? Когда тяжело заболела ковидом три года назад, они переживали за меня и, когда уже выкарабкалась, пришли меня навестить. Я пошутила: «Что, испугались за мамку?» От этого никуда не денешься — отношения не только научные, а еще и человеческие. Мои ученики — это моя семья. Впрочем, они сами уже достаточно состоявшиеся ученые, и мне кажется, что они даже больше мне нужны, чем я им.

— А чем вас подкупает природа Карелии?

— Я и мое поколение студентов начинали с участия в полевых экспедиционных исследованиях в Карелии. Мы очень много ездили на озера — это красота же неописуемая! Но, кроме красоты, у нас стояли чисто практические задачи: мы много работали на водоемах, которые подвергались воздействию производств, в частности алюминиевого производства, бумажной промышленности. Мы изучали состояние ихтиофауны, биохимический статус рыб под влиянием всех этих выбросов. Мы много работали в Костомукше, где железорудное производство, — как экологические биохимики изучали токсикологические эффекты на биоту водоемов.

Помню, я была студенткой, мы ездили в экспедицию на Выгозеро, там тоже производство, и, когда мы сделали отчет и с ним пошли в Министерство экологии, они сказали, что с этим отчетом надо идти в прокуратуру. Такого рода работа имеет, кроме фундаментальной ценности, совершенно четкий практический эффект. Мне очень нравится, как говорил академик Жорес Иванович Алферов: «Я считаю, что вся наука прикладная, только приложения могут быть востребованы или сейчас, или через десятилетия». Если ты занимаешься фундаментальной наукой, особенно в нашей области, она непременно выльется в прикладные наработки.

— Насколько важна роль личности для такой школы, как ваша?

— Есть такие направления науки, особенно в области математики, каких-то других точных наук, где очень много зависит от одной личности. А есть такие, как та наука, которую я представляю, где одной личностью не обойдешься. Обязательно должна быть компания, коллектив. Экологическая биохимия — это в основном взаимоотношения как между метаболическими путями в самом организме, так и между организмами на уровне веществ вторичного метаболизма. Так и в научной школе — специфика взаимоотношений на всех уровнях играет важную роль, хотя личность невероятно важна. Виктор Сергеевич Сидоров, мой учитель, очень много сделал для развития нашего научного направления. Очень благодарна ему за то, что он взял меня на работу в лабораторию по окончании университета. Но очень большое значение имеют и те, кто рядом. У меня хорошие, талантливые ученики, я ими очень довольна. В следующем году у меня аспирант защищает кандидатскую, и он будет двадцатым. Пять докторов. Отношения с учениками в основном творческие и доброжелательные. Мой первый аспирант и докторант Вячеслав Анатольевич Мухин — сейчас директор Полярного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии в Мурманске. Моя ученица, профессор Татьяна Олеговна Волкова, руководит в ПетрГУ кафедрой, которую я ранее возглавляла. Моя ученица Светлана Александровна Мурзина, доктор наук, возглавляет лабораторию экологической биохимии. Поэтому я не беспокоюсь о будущем экологической биохимии в Карелии, у меня есть достойная смена.