Химия – это не только наука, но и искусство, и ремесло. Почему так важна преемственность, что делают школьники в академическом институте, какая связь между бальзамом Шостаковского и Институтом органической химии, что такое короткоживущие интермедиаты и почему без химии невозможна жизнь, – наш разговор с академиком РАН Михаилом Петровичем Егоровым, директором ИОХ РАН им. Н.Д. Зелинского, академиком-секретарем отделения химии и наук о материалах.
– Михаил Петрович, ваш рабочий кабинет выглядит как музей. Видно, что в нем витает история.
– Это правда. На фотографиях, расположенных вдоль стен, вы видите великих русских советских ученых-химиков, которые работали в этом институте. Наш институт – один из старейших в области химии, был организован в 1934 году. В основу института были заложены четыре школы выдающихся отечественных химиков – две московские (академика Зелинского и академика Чичибабина) и две петербургские (академика Ипатьева и академика Фаворского). Фаворский был у нас первым директором. В 1939 году его сменил другой выдающийся ученый, Александр Николаевич Несмеянов, который был директором института с 1939 по 1954 год. В 1954 году он создал свой институт –элементоорганических соединений, сегодня это наши соседи. Александр Николаевич, будучи директором нашего института, стал деканом химического факультета и ректором Московского государственного университета. Он строил одновременно это здание и здание МГУ на Воробьевых горах. У нас был даже один общий главный инженер. А потом он стал президентом Академии наук СССР. В годы его президентства Академия пережила расцвет.
– Тем не менее, институт носит имя академика Зелинского. Почему?
– Николай Дмитриевич Зелинский – это отец-основатель всей нашей науки, а Несмеянов – ученик Зелинского. Для нас очень важна преемственность. В последние годы как-то стало теряться такое понятие, как «научная школа». Все говорят, что в науке должны быть молодые. Это хорошо, это правильно, молодежь должна активно идти в науку, но химия – это не только наука, это искусство и ремесло, которое передается от учителя к ученику. В следующем году, в феврале месяце, мы будем отмечать 160 лет Николаю Дмитриевичу Зелинскому. Надеемся, что его сын к нам придет. Андрей Николаевич жив-здоров, он приходит на каждый наш юбилей. И это тоже преемственность.
– Расскажите, пожалуйста, какие традиции со времен Зелинского и Несмеянова в институте сохраняются?
– Вы знаете, чем хорош наш институт? У нас очень доброжелательная атмосфера. Вот я уже восемнадцатый год директор, но я не помню ни одного скандала. У нас все решается спокойно и конструктивно.
– Это традиция?
– Да, это традиция. У нас по-прежнему много талантливых людей. Причем речь идет не только о химии. Скажем, бард Сергей Никитин 12 лет проработал в нашем институте. У нас масса интересных поэтов, музыкантов. Был один аспирант, который блестяще защитил кандидатскую, а после этого уехал в Германию настраивать органы.
– Потрясающе. Давайте перейдем к инновациям, к чему-то принципиально новому, что вы привнесли в жизнь института.
– Я считаю, что институт – это центр мирового уровня. Один из примеров – как только случилась Камчатка, сразу обратились в наш институт. Мы были первыми, кто анализировал образцы воды и биоты после произошедшей катастрофы.
– Пришли к какому-то однозначному заключению, что это было?
– Да, мы пришли к бесспорному заключению, что это естественное природное явление – так называемый «красный прилив», когда начинают в большом количестве размножаются водоросли, они выделяют токсины, а когда они отмирают, начинают поглощать кислород. Вода, обедненная кислородом, способствует вымиранию донных рыб и моллюсков.
– То есть человек не виноват?
– Думаю, что не виноват, хотя Камчаткой надо заниматься, нельзя бросать её на произвол судьбы. Это совершенно очевидно, потому что там есть определенные области повышенного риска. И мы договорились, что будем делать систематическим образом.
– Михаил Петрович, как вы считаете, правильно ли сегодня преподают химию в школах?
– Это больной вопрос. Мы на сегодня забыли, что такое химия. Она вылетела из всех приоритетов, а вместе с тем мы с вами представляем собой единую фабрику, где ежесекундно проходят миллиарды химических реакций. Все, что на нас надето, что нас окружает – это химия. Уберем слово «химия» – и ничего не будет.
– Нас с вами не будет.
– Именно так. Но при этом почему-то о ней забывают. Вы знаете, какова у нас доля химии в промышленности? Один процент. А в развитых странах от 9 до 12%. Поэтому проблема не только в школе, хотя вы правы, что формирование приоритетов начинается именно там.
– Давайте остановимся на каких-то приоритетных направлениях работы института.
– У нас три основных направления. Первое направление – это собственно органическая химия. Мы разрабатываем принципиально новые методы так называемой «зеленой» химии, то есть химия, которая не наносит вреда окружающей среде. В этой связи мы изучаем реакции, например, в среде двуокиси углерода. Это, по существу, реакции в огнетушителе, где нет никаких органических растворителей. Это так называемые реакции в сверхкритических флюидах, происходящие с помощью органокатализа. Со школьной скамьи мы знаем, что большинство химических реакций требуют катализатора. Как правило, это соединения переходных металлов (платина, палладий). Это токсичные элементы, а органокатализ – это катализ малыми органическими молекулами, который дает возможность достигнуть практически то же самое, что и с помощью тяжелых металлов, но, в отличие от них, это нетоксично.
Второе направление – это катализ. Без катализа сейчас никуда не денешься. Это и нефтепереработка, и переработка природного газа, в том числе, сопутствующего добычи нефти в полезные продукты, и энергетика. Сейчас мы работаем над проблемой, связанной с получением принципиально новых батареек – не литий-ионных, а на основе кремния и германия.
Ну и, наконец, направление, связанное с синтезом лекарств и вакцин. Совсем недавно наши сотрудники разработали вакцину против золотистого стафилококка. Это первая российская вакцина такого рода. А разработанный в этих стенах бальзам Шостаковского – препарат, обладающий антимикробными, противовоспалительными и регенеративными свойствами – до сих пор продается в аптеках. Михаил Федорович Шостаковский тоже был нашим сотрудником, в моём кабинете висит его портрет. Если я начну перечислять все лекарства, которые мы сделали, потребуется слишком много времени.
– Михаил Петрович, давайте остановимся на тех фундаментальных исследованиях, которыми занимаетесь лично вы.
– Я занимаюсь изучением короткоживущих частиц – интермедиатов. Что это такое? У всех нас есть телефоны, другие гаджеты. Без них наша жизнь уже немыслима. Это все полупроводниковые материалы. Для того чтобы их получать, надо иметь некие предшественники, и эти предшественники должны разлагаться таким образом, чтобы получать либо, например, монокристаллический кремний, либо поликристаллический, либо аморфный. Мы изучаем механизмы разложения органических соединений, с тем чтобы регулировать процесс нанесения пленок германия, кремния или того и другого вместе. С одной стороны, это абсолютно фундаментальные вещи, с другой стороны, они имеют вполне конкретные приложения. Те константы, которые мы получаем, безусловно, могут быть использованы при расчете промышленных процессов.
– Какие планы у вашего института?
– С одной стороны, мы самодостаточные, у нас все есть. У нас, наверное, один из лучших в стране приборных парков. В этом году мы приобрели первый в России прибор ионно-циклотронного резонанса, очень дорогой и очень полезный. Он себя проявил наилучшим образом, когда случилось несчастье на Камчатке. У нас есть Центр коллективного пользования, и любой человек может воспользоваться любыми имеющимися в нем приборами. Мы работаем с 60-70 организациями – не только российскими, но и зарубежными. Более того, мы, наверное, единственный институт, где очень дорогие приборы доступны студентам.
– Чего же вам не хватает?
– Не хватает стабильности и покоя. Если бы постоянно не менялись правила игры, работать было бы намного легче. Тогда я мог бы сказать, что нам всего хватает. Наверное, наша главная задача – поддерживать свой статус центра мирового уровня. Не опускать планку. Обычно каждый год мы проводим порядка шести конференций, причем многие из них международные. К нам приезжают практически все Нобелевские лауреаты по химии. У нас есть журналы. Институт является соучредителем восьми лучших химических журналов, причем два из них топовые. Поэтому у нас молодежь, не выходя из здания, может прийти в редакцию любого журнала и представить свою статью.
– Михаил Петрович, у вас невероятно много молодежи, причем, как мне показалось, есть ребята совсем юные, чуть ли не школьники.
– Молодежь делает наш институт живым, развивающимся организмом. Мы постоянно подпитываемся молодежью. Тридцать лет назад в институте была создана так называемая система непрерывного химического образования. ИОХ стал инициатором создания Московского химического лицея. Это школа, где три последних класса отданы углубленному изучению химии, а также физики и математики. У них есть свой театр, они часто и с удовольствием выступают.
Одновременно в этом же году был создан высший химический колледж. «Порт приписки» этого колледжа – Российский химико-технологический университет имени Д.И. Менделеева. Это элита, победители олимпиад.
Лет десять назад мы сделали такую же группу на химфаке, а в прошлом году организовали химический факультет при Высшей школе экономики. Система непрерывного образования состоит в том, что, начиная со школы, ребята идут в лаборатории, а студенты с первого курса обязаны быть приписаны к той или иной лаборатории, вести научную работу. Когда студенты защищают диплом, как правило, у них минимум три публикации. Рекорд – 22 публикации.
– Теперь понятно, почему у вас так много молодежи.
– В прошлом году через наш институт прошло 700 человек – школьники, студенты, аспиранты. Мы не останавливаемся на достигнутом и продолжаем привлекать талантливую, творческую молодежь. Ведь, как я уже сказал, химия – это не только наука.
Михаил Петрович Егоров, академик РАН, директор ИОХ РАН им. Н.Д. Зелинского
