Доброе сердце: Ренату Акчурину 69 лет.

Одному из главных действующих кардиохирургов России академику Ренату Сулеймановичу Акчурину 2 апреля исполнилось 69 лет. Взять интервью у Рената Сулеймановича оказалось не так просто: всю первую половину каждого дня хирург проводит в операционной.

ВНУТРЕННИЙ ФАКТОР

— Ренат Сулейманович, что сложнее — лечить сердце или душу?

— Наверное, душу. Это ведь многолетнее лечение. Бенджамин Спок писал: когда ребенок родился, вы уже опаздываете с началом его воспитания. Ребенка надо воспитывать еще в утробе матери, формировать душу. И мама — первый человек, который этим занимается. Так что с сердцем немного проще.

— В России среди основных причин смертности сердечно-сосудистые заболевания прочно удерживают первое место.

— Так дело обстоит везде, на всех континентах и во всех странах: и в Америке, и в России, и в Австралии. На сердечно-сосудистые заболевания приходится самая высокая доля смертности, почти 60%. И, несмотря на усиленную многостороннюю работу правительств разных стран, всевозможные профилактические мероприятия, тенденции к снижению нет.

— Профилактика эффекта не дает?

— Дает, но иногда не совсем тот. Хорошо работает реклама здоровой жизни. Например, в Финляндии народ понял, что трезвость и физическая активность приводят к долголетию, и поэтому перестал пьянствовать. Это уже победа. Снизилось ожирение и сразу упало число фатальных инфарктов. Подобное прослеживается и в России, хотя число операций с каждым годом растет.

Государство поднимает цены на алкоголь, и это тоже правильно. Если ты такой ценитель, купи лучше немного качественного напитка и оцени его вкус, а не заливай в свой организм спиртосодержащие жидкости низкого качества.

Так что профилактика постепенно приносит плоды. Самое главное — не снижать темпов и двигаться вперед. Не сокращать финансирование здравоохранения, что сегодня очень актуально, не уменьшать усилий по профилактическим мероприятиям, продолжить серьезную работу по формированию общественного мнения.

— То есть мы пришли к обратному: профилактика актуальнее и важнее лечения?

— Правильнее сказать, что она не менее важна, чем лечение. Нельзя забывать и о реабилитации после лечения. Больной, прошедший нормальную реабилитацию после операции на сердце, будь то коронарное шунтирование или замена клапана, чувствует себя гораздо лучше. И качество жизни у него повышается, и работоспособность растет.

— Вкладывать в реабилитацию для государства экономически выгодно?

— Совершенно верно. Сейчас Минздрав разрабатывает стандарты реабилитации.

— А в советское время как было?

— Тоже плохо, но с лечением было еще хуже, поэтому мы старались уйти от той печальной ситуации, когда на весь Советский Союз на 240 млн населения приходилось 10-12 тыс. операций на сердце в год. Сейчас в России делается порядка 50 тыс. операций на 140 млн. Это огромный скачок.

— Процентное количество заболеваний было примерно таким же?

— Абсолютно таким же. По продолжительности жизни мы выигрывали. В 1985 г. продолжительность жизни в России была на первом месте в Европе. Мужчины жили в среднем до 75 лет, сегодня – 62 года.

2015 г. объявлен годом борьбы с сердечно-сосудистыми заболеваниями. Значит, в этом году надо больше вкладывать во все звенья лечения, включая профилактику, лечение и реабилитацию. И это делается.

— Санкции не мешают?

— Самые страшные санкции — внутренние. Люди, которые ничего не делают, ссылаются на санкции и ждут у моря погоды по старому советскому образцу, ничего не добьются. Мало того что они сами бездействуют, они еще и других тормозят.

КАК ЖИТЬ ДОЛЬШЕ

— Насколько сложно устроен человеческий организм, часто ли он преподносит сюрпризы?

— Это потрясающая, удивительно хитро отстроенная саморегулирующаяся система. Он очень многое терпит от нас, когда мы его напрягаем, куда-то гоним. Например, злоупотребление во время праздников: кажется, как можно такое выдержать? А органы наши выдерживают, пока мы сами их не уничтожим непомерными и длительными нагрузками. Нужно соблюдать умеренность во всем, и тогда все будет нормально.

— Главный фактор риска сердечно-сосудистых заболеваний — это возраст?

— Гиподинамия. Это колоссальный фактор риска. Люди, которые сидят изо дня в день в одной позе, работают в кабинетах, не делают никаких упражнений, не занимаются собой, находятся в самом центре группы риска. Ведь все просто: встань, отойди от стола и сделай хотя бы десять приседаний — уже продлишь себе жизнь. Но ведь ты не сможешь этого сделать, если годами сидишь не двигаясь!

Немаловажный фактор — продовольственная корзина. Чем больше в ней животных жиров, тем хуже прогноз. Нужна растительная пища, нужны разгрузочные дни, нужно отказываться от большого количества углеводов.

— Есть углеводоманы — люди, которые безумно любят хлеб и едят его в неимоверных количествах. Выходит, они в числе первых претендентов на инфаркт или инсульт?

— Не всегда. Чем выше качество хлеба, тем меньше поправляется человек. Итальянцы это доказали: они едят макароны из твердых сортов пшеницы и не полнеют. А углеводы мягких сортов быстро включаются в цикл Кребса и превращаются в жиры, возникает избыточная полнота, переходящая в ожирение.

— Сейчас в любом спортивном магазине продаются шагомеры, специальные программы есть в телефонах и смартфонах. Все условия, только двигайся!

— Шагомеры в наличии, палки для шведской ходьбы тоже есть. Ходьба, кстати, очень хорошо развивает дыхание, а палки предохраняют человека от падений в зимний период. В среднем ежедневная нагрузка должна быть эквивалентна шести-семи километрам пешего хода среднего темпа. Для велосипеда — 15-20 км. Очень хорошо ходить на лыжах: едешь и любуешься природой. Тут можно километры не считать, а просто наслаждаться. Я родился в теплых краях, в Узбекистане, поэтому к лыжам как-то не приспособился, хотя умею кататься и на беговых, и на горных, и даже на водных.

— Вы сами спортом занимаетесь?

— Физкультурой по утрам. Плаваю два-три раза в неделю, проплываю несколько километров. Но мне гиподинамия не грозит, я почти весь день стою в операционной. Тут другая опасность: большая нагрузка на позвоночник, это тоже чревато сложностями.

РАБ ЛАМПЫ

— Работа хирурга с последним швом не заканчивается. Невозможно представить, чтобы врач вышел из операционной, переоделся и спокойно поехал домой. Хирург становится «рабом лампы»: ты не можешь просто так уйти от больного, которого сегодня оперировал, у тебя постоянно остаются какие-то сомнения, потому что ты знаешь, что в течение двух часов у него изменятся гемодинамика, движение крови, он расправится, согреется — и может начаться кровотечение. Ко всему этому надо быть готовым.

— На каком уровне сейчас находится наша кардионаука?

— В кардионауке слишком много практического. Во-первых, за последние десятилетия серьезно расширился диапазон хирургических вмешательств. Во-вторых, операции стали делать очень пожилые больные. Сработал эффект терапевтического лечения и профилактики.

— То есть раньше человек получил бы инфаркт еще в 50 лет, когда организм полон сил, а сейчас он спокойно изнашивает сердце до 80 лет?

— Можно и так сказать. Приходят чаще всего уже тогда, когда заболевание дошло до необходимости хирургического вмешательства. Но тут возникают ножницы между возрастом больного и возможностью сделать ему операцию. Как правило, это происходит после 80 лет. Такие больные у нас появляются все чаще и чаще — больше 10% от общего потока. Если вы посмотрите средний возраст оперированных в хорошей американской больнице типа Методистской больницы в Хьюстоне, то вы увидите, что средний возраст пациентов составляет порядка 78-80 лет. У нас пока около 70 лет, потому что мы оперируем, к сожалению, и молодых. Но у всех этих молодых россиян за плечами или курение, или злоупотребление наркотиками, алкоголем и прочей гадостью, или пищевые нарушения.

— На Западе такого нет?

— В таких масштабах давно нет. Там просто хорошая активная терапия приводит пожилых людей к черте, за которой уже лекарства не действуют и нужно решать вопрос в пользу операции. Чем старше пациент, тем меньше шансов на обычное терапевтическое лечение и тем больше — что он подвергнется операции в связи либо с дегенеративными изменениями клапанов, либо с атеросклерозом артерий.

ПУТЬ К СЕРДЦУ

— Было у вас такое, что вы видите: человека спасти невозможно, а он все равно выживает?

— Бывало несколько иначе. Приходишь в операционную — и понимаешь, что ты ничего не сделаешь. Но все равно оперируешь, и твой маленький труд сохраняет больному жизнь. Так случалось несколько раз. Многие говорят, что все можно посмотреть еще до операции.

— Ну да, ведь есть рентген, МРТ, КТ, анализы всех видов…

— До операции ты, конечно, ставишь диагноз с точностью 90%, почти все узнаешь о больном. Но открываешь грудную клетку, смотришь на это... Мы же имеем дело не со здоровыми сердцами, а с больными, которые иногда уже перенесли два или три инфаркта. Никакой сократительной функции, сердце едва бьется. Хочется все закрыть и уйти. Но не попытаться сохранить жизнь этого человека ты не можешь — и стараешься что-то сделать. Иногда получается.

— Я знаю, что вы участвуете в разработке гибридных технологий в лечении сердечно-сосудистых заболеваний, которые позволят не открывать грудную клетку.

— У нас есть несколько центров, которые занимаются гибридной хирургией сердца и сосудов. Усилия врачей могут привести к возможности выполнения в кардиохирургии малоинвазивного вмешательства.

— Малоинвазивное — это когда площадь вмешательства минимальна? Речь идет о лапароскопии?

— Лапароскопическая хирургия — один из видов малоинвазивного вмешательства, самый распространенный, но не единственный. Главная цель всех гибридных операций — радикальное уменьшение времени пребывания больного на койке, травматизма операции, ее объема, масштаба операционной травмы, быстрый возврат больного к работе и улучшение качества его дальнейшей жизни. Если все это удастся сделать, я буду считать, что главная моя задача в жизни выполнена.

— Как будут проходить операции, если эти разработки воплотятся в жизнь?

— Несколько лет назад умер мой большой друг, великий кардиохирург Майкл Дебейки. Он всю жизнь оперировал у других сердца и сосуды — и уже на девятом десятке сам нажил себе огромную аневризму аорты. Такие аневризмы сопровождаются драматическим расширением сосудов до 10-12 см в диаметре и возрастающей в геометрической прогрессии опасностью разрыва этой аневризмы, что и произошло с великим хирургом. Расширение, в свою очередь, приводит к прогрессирующей сердечной недостаточности. Сердце выбрасывает из желудочка в один удар 50-70 мл крови, а аневризма настолько велика, что поглощает весь этот выброс, и кровь дальше не идет. Развивается сердечная недостаточность. Плановая операция в этом случае сопряжена с огромным разрезом, в некоторых случаях — от угла левой лопатки до лобка. Косой длинный разрез через все тело. Ты постепенно латаешь эту огромную аневризму. Смертность при таких операциях достигает 10%.

— Помогает гибридная хирургия?

— Да. Она использует хирургический доступ в бедренной артерии. Вы открыли бедренную артерию, тщательно промерили с докторами все размеры этой аневризмы и решили, как ее перекрыть. Методом, который разработал еще советский хирург Николай Леонтьевич Володось в Харькове, вы вводите через бедро свернутый в жгут протез и расправляете его в нужном месте, перекрывая верхнюю и нижнюю шейки аневризмы – участки, за которые он может самофиксироваться. После этого кровь идет через нормальный диаметр, сердечный выброс соответствует диаметру протеза и у больного сердечной недостаточности нет. Огромный мешок вокруг поставленного протеза постепенно тромбируется и рассасывается. Это настоящий прорыв в лечении больных, о котором можно было только мечтать.

— Вы сказали, что Володось разработал этот метод еще в советские времена, т.е. больше четверти века назад. Почему его не начали использовать еще тогда?

— Причин много. Я не берусь кого-то судить, но, думаю, с одной стороны, ему помешали хирурги, которые привыкли делать операции по старинке. С другой стороны, мало кто верил, что это будет работать, хотя Володось уже тогда продемонстрировал хорошие результаты. Никто в промышленности не взялся производить эндопротезы для таких операций серийно. Возможно, виной тому была нищета нашего здравоохранения.

— Медицина в СССР содержалась по остаточному принципу.

— Именно так. Хотя народ все-таки был здоровым.

— В мире такие операции уже делаются?

— Конечно, они и осуществляются у нас. Но мы зависим от импорта, и он очень недешев. Средний эндопротез для замены отдела аорты обойдется в 10-18 тыс. евро. Если речь идет о замене аортального клапана, это уже 34 тыс. евро.

— Неужели такая трубочка может стоить дороже хорошего автомобиля?

— Конечно, может, ведь от этой «трубочки» зависит жизнь человека. Минздрав недавно принял решение, что такие закупки должны квотироваться, и с этого года распределяет квоты. Это уже большой шаг вперед, потому что доказать кому-то в Минфине, что это необходимо, сложно. Экономические трудности приводят к серьезным ограничениям.

— Программа предусматривает производство таких эндопротезов?

— Именно это мы и хотим сделать, чтобы не зависеть от импорта. Вот вам факт, который необходимо всем знать и работать в нужном направлении. Китайцы начали делать такие эндопротезы еще лет пять назад, когда подобные операции только начинались. Сегодня они могут предложить вам десятки вариантов эндопротезов, но не по европейской цене, а в два раза дешевле. Китайцы немедленно повторяют все, что делается интересного в мире. Они не стесняются этого, и мир их за это не преследует. Вам надо — и они вам принесут точную копию американского протеза, причем неплохого качества.

— Молодцы, что тут скажешь…

— Можно только позавидовать и перенять опыт, хотя бы частично. Нельзя все время раскланиваться с Европой и с Америкой в отношении прав на изготовление лечебных и медицинских вещей, когда у тебя гибнут люди. Не хотите ссориться — сделайте свое, если сможете. Если нет, тогда покупайте. Вопрос состоит в защите нашего населения. Это вопрос безопасности страны — не меньшей, чем военная, и значительно более актуальной.

СКОРО В 3D!

— Как вы оцениваете возможность использования искусственных органов – сердца, клапанов?

— Мне кажется, это направление не просто развивается, а идет семимильными шагами, так же как развивались в свое время сотовые телефоны. Каких-нибудь 20 лет назад мы понимали, что есть мобильники, но не представляли, что они могут стать такими необходимыми и незаменимыми.

— То есть качество изготовления и доступность искусственных органов растут?

— Не это главное, хотя и здесь достигнут несомненный успех. В связи с тем, что мы учимся создавать трехмерные скульптуры, осваиваем так называемый 3D-принтинг, появляется некогда совершенно фантастическая возможность выполнить и 3D-принтинг внутренних органов из биологической ткани. Вот эта задача сегодня становится все более реальной.

Я сторонник того, чтобы орган, который предстоит кому-то трансплантировать, был полноценным. Он должен обладать всеми свойствами нормального органа и развиваться в организме человека. Только тогда, по несчастью в отношении донора и по счастью в отношении реципиента, возникает возможность его трансплантации. Какой орган можно создать с помощью 3D-принтинга, еще неизвестно, но работы по этой части уже начались.

— Раз уж мы заговорили об этом: во многих странах принято, если человек при жизни не написал отказ от трансплантации, использовать не пострадавшие после катастрофы органы для пересадки и спасения людей.

— У нас такой презумпции нет. Она не принята по умолчанию. Тем не менее люди работают и пытаются создать в этой области какое-то приемлемое законодательство. Здесь очень многое зависит от культуры и от уровня развития базовой медицины. Если мы отъедем от столицы, то поймем, что до этого еще шагать и шагать. Надо вкладывать серьезные средства и требовать этого от руководства субъектов Российской Федерации. Развивать систему не на словах, не строить потемкинские деревни, а контролировать, чтобы были охвачены все пациенты, чтобы все в России могли пройти диспансерное наблюдение и использовать весь врачебный потенциал — очень, кстати, немаленький. Но когда это будет, трудно сказать. По крайней мере, все к этому стремятся или хотя бы думают об этом.

— Все ли?

— Нормальные прогрессивные люди должны об этом думать.

БРАТЬЯ ПО СЕРДЦУ

— Ваш прогноз в отношении сердечно-сосудистых заболеваний в мире и в России. Что нас ждет в ближайшее время?

— Думаю, сегодняшний тренд по сердечно-сосудистым заболеваниям останется. С 2000 г. в России построено порядка 10-15 высокотехнологичных федеральных центров, каждый из которых несет огромные нагрузки. Очень хорошее и правильное решение. Идеологию их создания выдвинули здесь, в кардиоцентре, в нашем отделении, еще в 1997 г. Пока трудно решается задача подбора персонала для них. Представьте себе автомобиль Rolls-Royce, в который посадили водителя уазика. Ему же еще надо научиться. Так что Rolls-Royce у нас уже есть, остается научиться им управлять. Кстати, молодежи приходит очень много, что радует. Они хорошо учатся, работают, делают большие операции. Они молодцы.

Беседовал Валерий Чумаков