Академик Халатников — наука и битвы​

Родился Исаак Маркович Халатников в годы лихолетья — Гражданской войны. Будущий академик появился на свет 17 октября 1919 г. в еврейской семье в Екатеринославе (ныне — Днепр), когда в город въезжали тачанки последователей Бакунина и Кропоткина. Позже Халатников будет шутить, что на развитие его интеллектуальных способностей повлияли происходившие на родине передряги. «В день моего рождения в город Екатеринослав входили банды Махно. Моя мама, схватив новорожденного меня, побежала прятаться — было известно, что, хотя бандиты сами толком не знали, за белых они или за красных, погромы они, тем не менее, иногда устраивали. И на всякий случай мама решила спрятаться. И в суматохе она несла меня головой вниз. Возможно, именно эта встряска сыграла роль в дальнейшем развитии моих умственных способностей» — пишет Исаак Халатников в своих мемуарах «Дау, Кентавр и другие».

В 1926 году Халатников пошел в школу с семилетним обучением, из которой легко выпустился, после чего решил поступать в химико-технологический институт. Борьба со всевозможными обстоятельствами: борьба в мирное и военное время, достается на долю Халатникова уже здесь. В возрасте четырнадцати лет в институт не принимали. В этой ситуации жаждущий знаний подросток пытается попасть в студенты через рабфак. Поскольку советская система образования благоволила рабочим, то слушатели рабфака становились студентами уже через девять месяцев курса. Чтобы пройти в институт этим путем, Халатников устроился токарем на ближайший завод. И здесь судьба приготовила неприятность: на рабочий факультет в таком юном возрасте тоже не брали. Однако затем жизнь дарит будущему академику неожиданный подарок: в Днепропетровске (так тогда называлась его родина) открывается первая школа-десятилетка.

Время, при этом, было тяжелое: Халатников с болью описывает Голодомор в своих мемуарах. «Представьте себе картину — на улицах лежат опухшие от голода мертвые и умирающие люди, и мы, тринадцати-четырнадцатилетние подростки, не только видели это своими глазами каждый день, но и сами ели не так часто, как хотелось бы».

Несмотря на все испытания, выпавшие на долю страны, Халатников с удовольствием учится, регулярно побеждает в олимпиадах по математике и сражается в шашки с одноклассниками. Несмотря на успехи в математике, он, в итоге, поступает не на математический, а на физический факультет. Оно только появилось в Днепропетровском университете благодаря академику Иоффе. «В университет приехала большая группа ленинградских профессоров. Среди них был Борис Николаевич Финкельштейн — приятель Ландау. И хотя учебников Ландау-Лифшица тогда еще не было, рукописи его лекций циркулировали среди студентов, и мы изучали теоретическую физику по конспектам лекций Ландау. Их красота произвела на меня глубокое впечатление, и я очень быстро решил, что буду физиком-теоретиком. И стал ходить на семинары Финкельштейна» — вспоминал позже Халатников.

Халатников, разумеется, просит Финкельштейна стать его научным руководителем. Однажды наставник дает юному физику совет: поехать за год до окончания вуза в Москву и попробовать сдать знаменитый теоретический минимум Ландау. Это позволило бы Халатникову стать аспирантом самого Ландау. «Прочитав рекомендательное письмо от Финкельштейна, — рассказывает Халатников, — он тут же меня проэкзаменовал — прямо на доске дал мне интеграл, который нужно было привести к стандартному виду. Я его тут же на доске взял. Это, должно быть, произвело на Ландау какое-то впечатление, потому что больше он не стал у меня ничего спрашивать, а только сказал: “Продолжайте сдавать”».

Халатников одержал очередную победу. Он стал девятым в истории, кто смог сдать минимум Ландау. Знаменитый физик пригласил молодого ученого стать своим аспирантом, когда тот закончил Днепропетровский университет в 1941 г.

Но тут происходит событие, которое поломало планы ни одному ученому, событие, сорвавшее с рельс привычную жизнь миллионов людей.

«Последний выпускной спецэкзамен по теорфизике в Днепропетровском университете я сдал в субботу, в июне. Помню, мы сидели с моим доцентом на лавочке на бульваре проспекта Карла Маркса, и я сдавал ему этот экзамен. Это было двадцать первого июня 1941 г.

А утром по черному радиорупору, которые, совершенно одинаковые, висели у всех на кухне, я услышал, что началась война».

Военную кафедру в университете Халатников не посещал. Там готовили летчиков, но его от этого освободили из-за хилого телосложения.

«Вскоре после начала войны я получил из военкомата повестку. В принципе с письмом Ландау я мог бы, наверное, уехать в Москву, но тогда это было как-то... неприлично. Дело даже не в патриотизме, а, наверное, в той примитивной приверженности дисциплине, которая отличала то время в целом».

Какое-то время Халатников пробыл в родном городе, наблюдая за всеобщей паникой и страхом десанта немецких парашютистов. Вскоре, из-за высшего образования, его отправили на офицерские курсы в Академию имени Дзержинского. Предполагалось, что Халатников будет учиться на воентехника. Однако знание физики привело юношу в высшую школу ПВО.

Учеба, как и вся жизнь Халатникова, легкой не была: «…из нас, людей сугубо гражданских, нужно за очень корокое время сделать строевых офицеров. Мы должны были много часов подряд маршировать с винтовкой наперевес.

Для меня это время было очень трудным физически. Стояло лето 1941 г., июль месяц. И весь этот июль я целыми днями маршировал с винтовкой в сквере напротив академии Фрунзе. А ночами сбрасывал немецкие зажигалки с крыши академии Фрунзе, потому что Москву каждую ночь бомбили».

Халатников закончил учебу к 1942 г. и стал проситься на фронт. Но произошло то, что часто происходит в армии: людей отправили не туда, куда они просились. Те, кто не изъявил желание отправиться на передовую, поехал в Сталинград (вернулись немногие). А Халатников, просившийся на фронт, поехал защищать от немецких самолетов небо Москвы: в то время вокруг столицы создавали второе — наружное кольцо ПВО.

Если в школе ПВО атмосфера была достаточно академическая, то здесь Халатников столкнулся с плохо знакомой культурной средой: «Первое, что я выучил, что на батарее нужно уметь очень крепко ругаться матом, иначе ничего добиться было невозможно. Пили, конечно, тоже страшно».

Описывая суровых командиров и солдатские истории, Халатников иронично определяет их «своими армейскими университетами». В 1943-м он становится начальником штаба полка. Организованность и четкость сыграли свою роль, начальство видело, что интеллигентному физику можно доверять.

Описывая свой боевой опыт, Халатников подчеркивает, что у немцев не было стратегической авиации, а к тому же им было известно о двух кольцах ПВО вокруг Москвы. Поэтому жарких боев на его долю не выпало. «…они зацепляли нашу зону только краем, поэтому я не могу ни похвастаться, ни рассказать, как я сбивал вражеские самолеты. Мы стреляли, отгоняли их от Москвы, но ни одного самолета я в своей жизни так и не сбил» — скромно отмечает академик.

И конечно, даже во время войны он не оставлял занятия наукой, например, учил английский. В качестве учебника выступал англоязычный препринт статьи Ландау и Капицы о сверхтекучести.

На долю Халатникова выпала непростая молодость, когда было нужно постоянно бороться. Война — это и есть самая сильная концентрация борьбы на свете. Но и после победы жизнь физика не отличалась рутинностью. Он принимает участие в советском атомном проекте, тем самым сберегая мир от ядерного дисбаланса. Но ни участие в советском атомном проекте, ни научный авторитет не уберегли от рассветшего тогда сталинского антисемитизма. Халатников вспоминает, что его приглашали принимать экзамены в Физтех, но на работу туда не брали.

Превозмогая трудности и стремясь к новым открытиям, вступая в непрерывную борьбу с испытаниями, которые поражали всю страну, Халатников трудился на научном поприще с заметным успехом. Исаак Маркович много занимался теорией сверхтекучести, в которую он внес основополагающий вклад. Им получены уравнения, описывающие динамику элементарных возбуждений в сверхтекучем жидком гелии.

Также Халатникову принадлежат фундаментальные результаты по квантовой электродинамике. В этих работах был найден знаменитый «Московский нуль»: заряд электрона должен быть равен нулю в пределе его нулевой массы. А его многолетняя работа в области астрофизики привела к открытию в космологических моделях колебательного режима поведения вблизи начальной сингулярности.

Кроме звания академика АН СССР(1984) он станет членом Лондонского королевского общества, заслужит несколько государственных орденов. Прожив яркую и долгую жизнь, он ушел из нее 9 января 2021 г., сделав много важных открытий в разных областях.

Фото на странице: Олег Кнорринг / ТАСС  ​

Фото на главной странице сайта: Евгений Халдей / ТАСС