«Имея в виду, что по обстоятельствам дела, вытекающим из процесса, возбужденного прокурором, трехмесячным поросенком причинена смерть ребенку по имени Жиль, имевшему от роду полтора года; принимая во внимание данные следствия, произведенного прокурором; осмотрев и выслушав все, что касается указанного поросенка и обстоятельств дела, — мы присудили его к казни чрез повешение». Это — текст приговора свинье, сохранившийся в исторических источниках. Приговор был приведен в исполнение в 1499 году в аббатстве Святого Иосифа во Франции.
Ответчиком в суде могла оказаться не только свинья, но и собака, корова, стая крыс и даже колония майских жуков. Такова существовавшая очень долгое время практика европейского правосудия. Особенно много случаев известны в XIII-XVII вв. В книге историка Эдуарда Эванса (E.P. Evans) «Уголовное преследование и смертная казнь животных» описано более 200 случаев, и это только по сохранившимся источникам.
Чаще всего обвиняемыми по уголовным делам становились почему-то именно свиньи. Обычно их судили за причинение вреда человеку либо имуществу и чаще всего приговаривали к казни через повешение или сожжение. Но фигурантами дел могли стать и другие животные: сохранились свидетельства о процессах над собаками, лошадьми, быками. В 1474 году в швейцарском Базеле был осужден петух, причем по жалобе своего хозяина — он заявил в судебном заседании, что птица заключила договор с дьяволом, иначе как петух может снести яйцо.
Но процессы по гражданским делам выводят ощущение абсурда на новый уровень. В них ответчикам выступали даже не домашние животные, а целые колонии крыс или червей, как, например, в XV веке в Швейцарии, где прошел процесс даже не над жуками, а над личинками майских жуков. Обвинялись они в том, что повредили посевы. Долгий процесс закончился приговором судьи, согласно которому жукам следовало переселиться в другую местность, был выписан документ, дающий жукам право пользоваться участком и предписывающий людям передвигаться по этой территории с особой аккуратностью.
Подобными процессами обычно занимался церковный суд, и решение судьи часто было похожим — на самом деле, нереализуемым на практике. Судья мог предписать гусеницам переселиться куда-либо даже выдавал им охранную грамоту, чтобы никто не напал на них в процессе переселения. Только вот гусеницы не спешили исполнять приговор, странным образом… Среди решений церковных судов над животными встречаются и самые суровые — отлучение от церкви и предание анафеме. Впрочем, правомерность подобного подхода даже в те времена оспаривали некоторые священнослужители.
Подобных процессов только в сохранившихся источников описано так много, что можно сделать вывод, что было это делом довольно обычным. Более того, это вовсе не всегда повод для шуток о посмертной судьбе казенного поросеночка — животные далеко не всегда признавались виновными. Любопытный случай, например, произошел в 1750 году: ослицу обвиняли в безнравственном поведении, однако на суде животное было оправдано, поскольку оно «стало жертвой насилия» (боимся даже представить, что это значило на практике). На оправдательный приговор оказало влияние официальное письмо из женского монастыря, где говорилось, что монахини знали ослицу четыре года и что та «всегда проявляла добродетель».
Нередко животных-ответчиков признавали невиновными и благодаря стараниям защитников — суды над животными ничем не особенно не отличались от судов над людьми. На процессе обязательно выслушивали свидетеля, обвинителя и адвоката. Имя одного из адвокатов даже вошло в историю после его нескольких ярких речей на процессах в защиту животных. Это был французский юрист Бартоломе Шассане, который, например, ему удалось выиграть суд и по ходу дела оправдать неявку своих подзащитных — крыс, на которых жаловались жители — тем, что, не все из них слышали о суде. Но тогда суд постановил объявить о суде в каждом приходе — Шассане парировал аргументом, что крысы опасаются кошек и не могут добраться до суда без опасности для жизни.
Животные на судах могли выступать не только в качестве ответчиков, но и как свидетели. К примеру, в делах о кражах. Если в момент проникновения воров в доме была только собака, ее могли вызвать в суд. Как ни странно, животных иногда продолжают вызывать в суд в качестве свидетелей и в наше время. В 2007 году в США в этой роли выступил осел; хотя, наверное, можно в этом случае счесть его и вещественным доказательством, это как посмотреть. Так или иначе, спор между соседями разгорелся именно из-за этого животного, которое жило в сарае на границе участков и, по словам истца, создавало много шума и беспорядка. Прибывшего на суд осла судья счел достаточно спокойным, требования истца не были сочтены правомерными, и сторонам удалось договориться.
Тем не менее, сейчас мы воспринимаем подобные истории скорее как курьез. Как, кстати, и истории, когда животное выступало в суде истцом. Недавно Научная Россия писала о том, как самка орангутанга по имени Сандра отстояла свою свободу в суде. В заключении суда говорится, что Сандра полностью дееспособна, а значит, не должна содержаться за решеткой. Зоопарку предписано исполнить решение суда в течение 10 рабочих дней.
Строго говоря, в этом случае истцом выступила все же не сама обезьяна, а Ассоциация профессиональных юристов за права животных. Все же современное правосудие в этом плане слегка отличается от того, что действовало в XIV-XVII веках. Хотя и надо признать, что в основе решений средневековых судов и в основе решения современного суда в Аргентине одно и то же положение — о том, что животные имеют права и обязанности, подобно тому, как и человек имеет права и обязанности. Хотя в другом случае суд в Нью-Йорке в сходном случае опирался на идею, что осуществление прав сопряжено с ответственностью, и коль скоро обезьяна неспособна отвечать за свои действия, то и прав у нее нет.
Но вернемся в прошлое и попытаемся вкратце объяснить, откуда вообще взялись процессы с участием животных и какая философская и юридическая логика стояла за этой практикой. Как отмечает знаменитый медиевист А.Я. Гуревич в своем «Словаре средневековой культуры», ни в записях права, ни в протоколах судов, разбиравших дела о преступлениях животных, нет ни малейших намеков на фарсовый характер происходившего. Напротив, судебные преследования животных, по-видимому, полностью отвечали представлениям о праве того времени, когда они происходили, и тех слоев общества, которые были к ним причастны.
Ответ оказывается по-своему логичным. Не вдаваясь в детали средневекового понимания роли живой и неживой природы в рамках Божьего творения и ее отношений с миром людей, скажем лишь, что согласно представлениям того времени право регулирует отношения не только в человеческом обществе, но и за его пределами. Правосудие было не только процедурой и следованием закона, но и восстановлением справедливости. И даже если урон был нанесен неразумным животным, ничто не должно помешать ее торжеству.
Подозреваем, что и последующему пиру в честь этого события.
