Последняя командировка рыцаря науки
один из главных советских и российских научных журналистов России и СССР Владимир Губарев скончался в возрасте 83 лет
«Владимир Степанович»… Нет, он не любил такой официоз. Саркастически улыбаясь, он говорил: «К чему это? Давай просто». И это «просто» было с ним совсем не сложно, несмотря на большую между нами разницу в возрасте (почти 30 лет) и ещё большую – в почётности. Как никак – лауреат Премии Ленинского комсомола (1974 год, я только во второй класс пошёл), Государственной премии СССР (1978), кавалер орденов, медалей, обладатель множества журналистских премий, притом – абсолютно заслуженных. Тысячи публикаций в самых главных газетах и журналах страны, десятки изданных в десятках стран книг, множество пьес, поставленных не только в СССР (России), но в Англии, Японии, Германии… Пожалуй, у него не было только двух вещей: забронзовелости и пафосности. Удивительно, но, зная его много лет, я только сегодня, из сообщения о кончине, узнал, что ему уже три года, как перевалило за 80. Всегда живой, весёлый, полный энергии он с таким солидным возрастом вообще не монтировался…
Недавно один хороший знакомый, известный российский журналист, ныне – депутат Госдумы, сказал мне, что придумал новый эвфемизм понятия "умер": почтил своим присутствием не только этот мир. Это определение полностью подходит к Владимиру Губареву. Действительно, он, не «умер» и не «почил», а скорее отправился в очередную и очень важную, длительную командировку.
Владимир Степанович (все-таки в третьем лице не могу называть его проще) рассказывал, что как-то постарался сосчитать число стран, в которых побывал, но после того, как оно перевалило за полсотни, запутался и оставил это занятие. Новое и неведомое его не просто влекло, а именно втягивало. Неслучайно, на месте Чернобыльской катастрофы он, спецкор газеты «Правда» по науке, оказался в числе первых. Правда, не через несколько часов, как пишут многие, а спустя двое суток. По его рассказу, он 26 апреля 1986 года (это была суббота) как раз работал над сценарием о чрезвычайном происшествии на АЭС, только не на Чернобыльской, а на Белоярской. Был такой малоизвестный случай за день до наступления 1978 года, когда из-за пожара в машинном зале обрушилась его крыша. И тут позвонил знакомый замминистра, Владимир Степанович, так и не назвал мне его имени, и рассказал, о том, что нечто подобное случилось на ЧАЭС. Губарев тут же позвонил одному из главных «архитекторов» перестройки, секретарю ЦК КПСС Александру Яковлеву, но тот строжайше запретил журналисту даже думать о Чернобыле. Однако партийный запрет его не остановил, и в понедельник, когда информацию о том, что на АЭС происходит что-то неординарное подтвердил правдинский спецкор на Украине и тассовка (сообщение ТАСС, предназначенное для определённого круга получателей, в данном случае – для журналистов «Правды») из Швеции (на западе информация об аварии появилась достаточно оперативно), Губарев улетел в Киев, а оттуда сразу отправился в Припять. И уже на месте в полной мере понял, в какое пекло добровольно окунулся. Но не испугался, не убежал, и уже через несколько дней рассказал о том, что сам увидел и узнал в родной «Правде». А чуть позже всего за неделю написал прогремевшую по всему миру пьесу «Саркофаг».
Кажется, он вообще ничего не боялся. В 1989 году, когда в стране ещё царили партийная идеология и воинствующий атеизм, он, сотрудник наиглавнейшей в СССР партийной газеты, делает для неё большое интервью с самим Римским Папой Иоанном Павлом Вторым. В статье, озаглавленной «Сады Ватикана» он не только не критикует Церковь, но даже пишет о неё в доброжелательных и сочувственных тонах. Разумеется, на заседании редколлегии публикацию, как политически незрелую, завернули, хотя за неё выступал главный редактор издания. Для того, чтобы переломить ситуацию потребовалось вмешательство самого Михаила Горбачёва, который попросил интервью всё-таки опубликовать. У Генсека ЦК КПСС на то были свои причины: в скором времени должен был состояться официальный визит руководства СССР в Ватикан. По результатам встречи в столице католичества было открыто дипломатическое представительство. Владимир Николаевич рассказывал, что его приглашали в него на работу, «но разве можно променять профессию научного журналиста на дипломатическую?» - добавлял он с неизменной улыбкой.
С ним было не скучно проводить по нескольку часов в автобусе в поездках по Беларуси, куда нас вместе посылали делать спецвыпуск журнала «В мире науки». Сам уроженец Могилёва (правда проживший там недолго) он очень любил Полесье и озёрные края синеокой. И живо рассказывал о знаменитых белорусах, с кем ему удавалось пообщаться. А таких было немало: академики Арцимович, Коптюг, Зельдович, Алферов… Говорить он мог бесконечно и так же бесконечно его можно было слушать, так что время пролетало незаметно.
Птенец «Комсомолки», в которой он за 15 лет прошёл путь от рядового журналиста до заместителя главного редактора, после чего перешёл в «Правду», Владимир Степанович да самой старости (хотя была ли она у него, старость?) так и не растерял того, что принято было называть «комсомольским задором». Как настоящий рыцарь науки он бесстрашно сражался за неё на всех фронтах, невзирая на своих могущественных оппонентов. Переживая за любимый советский космос, он в 1990-2000-хх написал о нём массу статей и книг, чем помог спасти отрасль от уничтожения. Его публикации о работе академических институтов помогали их руководству в эпоху безденежья оставаться на плаву и поддерживать научные исследования. В 2013-м патриарх отечественной научной журналистики резко выступил против реформы Российской академии наук, даже выпустил книжку «Убийство РАН: новейшая история науки в России».
С грустью он говорил о том, что именно наука, а точнее – верное к ней отношение, сделало СССР сверхдержавой, и что именно этого не хватает нам сейчас. Что никакие ракеты не взлетели бы, никакие реакторы не дали бы ток, никакие компьютеры не решили бы ни одной самой элементарной задачи, ни одна машина не проехала бы и метра, если бы их сначала не выдумали, в потом не спроектировали и не построили учёные и инженеры. И труд научных журналистов он расценивал в первую очередь ни как способ заработать на жизнь, а как социальное служение, призванное поднять авторитет занятий наукой. Сам он в этом служении был на высоте: можно смело сказать, что многие и многие молодые люди и в СССР, и в России определились с выбором «делать жизнь с кого» после прочтения книг и статей Владимира Губарева, в которых автор повествовал о наших великих учёных и об их открытиях. И Владимир Степанович Губарев вполне заслуживает место в ряду величайших пропагандистов российской науки, наряду с Сергеем Петровичем Капицей, Яковом Исидоровичем Перельманом, Константином Эдуардовичем Циолковским, Ярославом Кирилловичем Головановым.
Автор: Валерий Чумаков
Фото на странице и на главной странице сайта: Архив портала «Научная Россия»
