Синтез фундаментального и прикладного. Интервью с В.В. Кведером к 60-летию Института физики твердого тела РАН

15 февраля Институт физики твердого тела им. Ю.А. Осипьяна РАН встретил свое 60-летие. У истоков создания института стояли выдающиеся ученые — Георгий Курдюмов, Юрий Осипьян, Чеслав Копецкий, которые хотели создать нечто большее, чем научное учреждение, занимающееся исследованиями в области физики. Они покинули прежние места работы и задались целью собрать молодых и опытных специалистов в новом месте, чтобы начать работу с чистого листа и вдохнуть жизнь в направление физики твердого тела. Им удалось построить институт на столпах взаимоуважения, взаимопомощи и свободы творчества по примеру ведущих институтов страны и мира. О том, как у них это получилось и как развиваются инициативы отцов-основателей ИФТТ РАН сегодня, рассказывает главный научный сотрудник, научный руководитель Института физики твердого тела им. Ю.А. Осипьяна РАН академик-секретарь Отделения физических наук Виталий Владимирович Кведер.

— В этом году институт отметил свое 60-летие. Сердечно вас поздравляю! Что это за дата? Откуда берет свое начало Институт физики твердого тела РАН?

— В 1961г. Председатель научного Совета АН СССР «Физика твердого тела» академик Георгий Вячеславович Курдюмов внес предложение организовать институт. Президент АН СССР М.В. Келдыш поддержал предложение и 7 июля 1962 г. вышло распоряжение Совета Министров СССР о создании Института физики твердого тела (ИФТТ). В итоге, Постановлением Президиума АН СССР от 15 февраля 1963 г. и был основан наш Институт.

Директором стал академик Георгий Вячеславович Курдюмов, а заместителем — академик Юрий Андреевич Осипьян, который взял реализацию на себя. Так совпало, что 15 февраля, в день рождения Юрия Андреевича, был создан наш замечательный институт. Получился удачный подарок.

— Какие задачи стояли перед основателями института?

— Физика твердого тела — обширная наука. Это ядерная физика, физика плазмы, оптика и т.д. И прелесть этой науки в том, что от фундаментальной части до прикладной — небольшое расстояние. Например, астрономия — это фундаментальная наука, ядерная физика есть и прикладная, и фундаментальная. А в физике твердого тела вы получаете фундаментальный результат, который почти сразу можно использовать на практике. 

Рене Декарт сказал, что мы занимаемся наукой либо ради практических удобств, либо ради ничем не омраченного наслаждения от созерцания истин. Фундаментальная наука не думает о практическом применении. Она основана на любопытстве: людям интересно знать, как устроена природа. И когда вы открываете для себя что-то новое, испытываете колоссальное удовольствие. А прикладная наука — это когда вы задумываетесь о пользе. И в физике твердого тела вы узнаете новое и довольно быстро находите этому применение.

Когда создавался наш институт, в основе была идея синергетики — чтобы в одном месте была и фундаментальная наука, и прикладная, и чтобы для этого были созданы оптимальные условия. Основатели приняли решение развивать физику твердого тела. И это не обязательно что-то твердое в механическом смысле. Это все, что нас окружает, — тела, которые сохраняют форму: и полупроводники, и конструкционные материалы, и магнетизм. Скажем, физика полупроводников — это тоже физика твердого тела. Г.В. Курдюмов и Ю.А. Осипьян посчитали, что это важное научное направление, и создали институт. 

Помимо синергетики, у них была еще одна идея — сделать реально хороший институт. Многое переняли у Института кристаллографии, Института физических проблем, когда еще был жив Петр Леонидович Капица. Мы взяли у них лучшее. И когда архитектор строил экспериментальный технологический корпус, Г.В. Курдюмов возил его в ФРГ, чтобы он работал по опыту лучших немецких институтов. 

Главной задачей было создание атмосферы. Наш институт уникален тем, что с самого начала была создана творческая атмосфера взаимоуважения, даже дружбы. В то время еще не было уставов, и мы первые написали свой. В нем сказано, как ученые должны общаться между собой. Он сохранился и по сей день. 

— Правительству не очень понравилась эта инициатива? 

— Не очень понравилась. Но он до сих пор у нас есть. Поначалу, когда людей принимали на работу, они обязательно подписывались: «С уставом ознакомлен, обязуюсь выполнять». 

— В своих воспоминаниях о становлении ИФТТ РАН Юрий Осипьян рассказывает, как непросто было в советские годы получить разрешение правительства на образование нового института. К тому же директор Института черной металлургии И.Н. Голиков не хотел отпускать Ю.А. Осипьяна.

— С одной стороны, основать новый институт было непросто, а с другой — очень просто. Как только Совет Министров СССР подписал указ, тут же построили корпуса. Когда в Черноголовке образовался филиал Института химической физики (сейчас — Институт проблем химической физики), нам временно предоставили корпус. 

— Такая поддержка.

— Да, и мы там работали, пока не построили собственный.  Построили очень быстро и тут же набрали ученых. Кого-то удалось уговорить бросить работу и переехать к нам. И люди приехали на энтузиазме с горящими глазами.  

— Чем удалось их заинтересовать? 

— Тем, что мы начинали с нуля, начинали хорошо, и у нас была позитивная атмосфера, сохранившаяся до сих пор. А в здоровой атмосфере приятно работать. Это очень важно, когда вы приходите в институт как на праздник. В этом заслуга Ю.А. Осипьяна и руководителей Института физических проблем им. П.Л. Капицы, у которых мы многое переняли. Юрий Васильевич Шарвин принимал активное участие в написании устава, хотя он к нам не перешел. 

На первом листе устава много подписей — много хороших людей прошло через нас. И нам удалось сохраниться. Если посмотреть статистику численности научных сотрудников, у нас как было 200 человек, так и есть. Хотя в тяжелые 1990-е гг. люди уезжали за границу, мы растили новых. 

— Это говорит о здоровой атмосфере и сплоченности. 

— Во-первых, хорошая атмосфера очень важна в первую очередь для молодых людей. Во-вторых, все молодые сотрудники нами же обучены. Много наших студентов из Физтеха, где изначально выстроена знаменитая «система Физтеха» — это когда ученых для себя готовят ученые. То есть профессор — доктор наук, а его студенты работают уже с третьего курса. Обучение у станка — единственный способ вырастить ученых. Помимо Физтеха, у нас есть кафедра физфака ВШЭ, которая тоже работает по системе Физтеха, и своя магистратура. 

Львиная доля людей, работающих у нас, нами же выращены. Они с молодого возраста росли в этой атмосфере. 

— Они остаются у вас?

— В 1990-е гг. часть разъехалась. Но, поскольку обучение у нас хорошее, многие уезжали за границу, а потом возвращались. Я сам немало времени провел в Германии, Японии, Швеции. 

У нас много молодежи. Мы специально вывешиваем в институте портреты молодых ученых, чтобы их все знали в лицо. 

— Эта система подготовки ученых для себя окупается? 

— Да, хотя часть студентов уходят от нас после окончания. Но мы стараемся готовить для себя, ведь, когда делаешь для себя, делаешь хорошо. И те руководители, в том числе за границей, которые потом забирают их работать, остаются довольны. 

— Давайте поговорим про направления работы института. Какие сегодня ведутся исследования, чем можете поделиться?

— Мы работаем почти по всем направлениям физики твердого тела. Это физика полупроводников, а именно полупроводниковых наноструктур. Важная часть физики полупроводников делается на специально изготовленных наногетероструктурах, у нас есть эта технология. Есть нанолитография, мы можем делать для себя образцы хорошего качества. 

Фактически мы покрываем всю современную физику полупроводников. С одной стороны, это интересно с точки зрения фундаментальной физики, с другой — находит применение и в будущем будет применяться для квантовых устройств. Кроме того, мы занимаемся сверхпроводниками. В целом полупроводниковая область исследований достаточно развита в институте. Мы публикуем больше 200 статей в год, их все не пересказать. 

С другой стороны, сегодня востребованы водородная энергетика, солнечные батареи. Три лаборатории нашего института работают в этих направлениях, занимаются водородной энергетикой, топливными элементами, электролизерами. Это тоже скоро пригодится. 

Мы активно занимаемся инженерией дефектов в полупроводниках. Это тоже важно для развития солнечной энергетики, ведь основной источник энергии для будущего человечества — солнечные элементы. Их производство удваивается каждые два года. То есть это быстрорастущая область.

Кроме этого, занимаемся конструкционными материалами для высокотемпературных применений и т.д. Опять же покрываем почти всю физику твердого тела. 

Естественно, сотрудничаем и с другими институтами. В том числе с западными. 

— Удалось ли сохранить такое теплое сотрудничество с другими институтами, как это было при создании ИФТТ РАН, когда вам даже выделяли корпуса? 

— Сейчас в этом нет необходимости, у нас все свое. Но тем не менее все работают в своих областях и взаимодействуют друг с другом. Например, в новосибирском Институте физики полупроводников им. А.В. Ржанова СО РАН умеют растить полупроводниковые компоненты, которые мы не умеем. Поэтому обмениваемся: они что-то дают нам, мы им. Физика — наука кооперативная. Многие образцы у нас были из-за границы, в основном из Германии. Сейчас, конечно, взаимодействие угасло. Но, думаю, все еще вернется. 

— Из-за отсутствия международного сотрудничества возникли какие-либо проблемы с оборудованием или всего хватает? 

— Понятно, что сейчас санкции. Есть проблемы и с закупками, и с запчастями.  

— Они остро ощущаются? 

— Пока мы обходимся. Катастрофы не случилось, потом научимся делать все сами.  

— Давайте поговорим о том, как институт впервые появился в вашей жизни, поделитесь первым воспоминанием. 

— В 1966 г. я стал студентом Физтеха и начиная с третьего курса трудился в Институте физпроблем, в лаборатории Петра Леонидовича Капицы. После окончания института надо было куда-то отправляться работать. Я поинтересовался, дадут ли квартиру в Москве, — ответили отказом и предложили поехать в Черноголовку. В 1972 г. я переехал и попал в Институт физики твердого тела к молодому директору Ю.А. Осипьяну. Сначала работал стажером-исследователем, аспирантом, младшим научным сотрудником, старшим научным сотрудником, ведущим научным сотрудником, заведующим лабораторией, замдиректора, а с 2002 г. по 2017 г. директором. Теперь продолжаю как главный научный сотрудник. То есть работаю в ИФТТ РАН фактически всю жизнь, иногда выезжая за границу. У нас практически каждый сотрудник выезжал на пару месяцев по работе. Это очень полезно, потому что фундаментальная наука — международная. Общение с западными коллегами было важно и для нас, и для них. 

—Расскажите о Ю.А. Осипьяне. Каким он был? 

— Он был очень приятным человеком, иначе бы не создал такой институт. Он понимал, насколько важна хорошая атмосфера, и всячески ее поддерживал. Никогда не было никаких конфликтов, с ним было приятно общаться, я до сих пор помню его советы. Он как-то сказал: «Ты знаешь, Виталь, если ты чего-то не хочешь, не делай». Это хороший совет. И у него было много мудростей. Он, например, говорил: «Если не хочешь идти на работу — не ходи, рано или поздно захочется». Вы можете посидеть три дня дома, надоест — и пойдете на работу. 

У нас было принято работать «в охотку». Он никогда не требовал, чтобы мы приходили к 8:00. Когда захотите — придете. Сотрудники приходили в десять утра, но и сидели до десяти вечера. Была вольная система. Ведь в науке работаешь ради удовольствия, а когда получаешь удовольствие, никого не надо заставлять, люди работают от души. И так было устроено. 

Когда я пришел к нему, он сразу взял меня в свою лабораторию. Когда Юрий Андреевич стал директором, он передал лабораторию мне. А когда директором стал я, тоже передал ее дальше, Сергею Ивановичу Бредихину, который занимается топливными элементами. 

— Перешла по наследству. 

— Да. И у Юрия Андреевича было много таких морально-этических установок. Есть институты, где заведующий лабораторией или директор подписываются под всеми статьями, даже не читая их. У нас так не принято. Автором статьи можно стать, только если вы действительно ее писали. 

В нашем институте всегда было понятие репутации. Сейчас, к сожалению, насаждается идея, что самое главное — количество статей, индекс цитируемости. Но это бессмысленно. Человека нужно ценить не за то, сколько у него статей, а за то, что он делает. Это и есть репутация, и она зарабатывается годами, а потерять ее можно за пять минут. И эта идея репутации всегда была в институте, есть и сейчас. 

Самое ужасное, что может быть в науке, — это ложь. Если вы наврали, другой человек прочитает статью — и все дальнейшие исследования пойдут наперекосяк. В физике это случается нечасто, но бывают скандальные случаи. Есть такое понятие «не воспроизводится» равносильное слову «врут». Написано: смешать ингредиенты по определенной схеме, и получится такой-то результат, а на деле не воспроизводится — автор преувеличил свои успехи. 

Мораль и репутация важны в нашем институте. И это насаждалось отцами-основателями с самого начала, они были очень порядочными людьми, нам повезло. 

— 60 лет — это больше полувека. Технический прогресс не стоит на месте, повсеместно внедряются инновации, лаборатории оснащаются. Если оглянуться назад: сильно ли изменился институт и удалось ли сохранить его первоначальный дух?

— Дух сохранился, атмосфера тоже. Оборудование и раньше было хорошим, и сейчас нам удается его обновлять. Есть вполне приличные нанофабрикации, электронный литограф, чистые зоны. В области материалов у нас есть уникальные вещи. Наш институт — единственное место, где можно работать с тугоплавкими металлами. Мы чуть ли не монополисты в области изготовления молибденовых сплавов, которые сейчас очень нужны. 

Наша сила в том, что мы многое создавали на самодельных установках. Это важно, потому что при работе на стандартных установках получаются стандартные вещи, а если необходимо сотворить что-то новое, то лучше это делать на самодельной установке. 

— Сейчас это практикуется?

— Практикуется. Мы создаем свои установки. Однажды в Москве я встречался с Хироси Амано, лауреатом Нобелевской премии за создание синих светодиодов, и он рассказал, что они совместно с Исаму Акасаки и Сюдзи Накамурой смогли создать светодиоды, потому что не было денег на стандартную установку: «Если бы у нас были деньги, мы бы купили эту установку и ничего на ней бы не вырастили. Денег было мало, и мы сделали самодельный станок». Это из той же оперы. Даже если мы покупаем стандартную машину, мы переделываем ее, чтобы были такие возможности, которых нет у других. 

— Чего бы вы хотели пожелать людям, которые трудятся на благо института? 

— Получать удовольствие от работы. А чтобы получать удовольствие, надо получать результат. Потому что удовольствие — это когда ты видишь что-то, чего другой еще не видел. Пусть у них будет больше такого удовольствия.