Лет до ста расти нам без старости. "В мире науки" №8-9, 2017

Сколько лет жизни отведено человеку? Некоторые ученые считают, что ее средняя продолжительность составляет 80–90 лет, кто-то добавляет к этой цифре еще десятилетие, особо смелые считают, что ее можно довести до векового рубежа. Директор Санкт-Петербургского института биорегуляции и геронтологии Владимир Хацкелевич Хавинсон уверен: человек может прожить
110–120 лет. И у него есть тому веские доказательства.

Сколько нам жить осталось?

Всемирная организация здравоохранения постоянно радует нас, публикуя данные о росте средней продолжительности жизни. Статистика и правда выглядит тем радостнее, чем больший период охватывает. Палеонтологи и антропологи, исследуя
стоянки и захоронения древних людей, утверждают, что во времена бронзового и железного веков, а это примерно 2–5 тыс. лет назад, человек в Европе в среднем жил 30 лет. К XIII в. этот показатель вырос до 32 лет, к XVI в. — до 34, к началу XIX в. — до 37, спустя полвека дошел до 40, к 1900 г. — до 45, к 1965 — до 65, к 2000 — до 76. Значительную роль в таком росте сыграло снижение детской смертности и числа военных конфликтов, но даже если взять выборку из аристократов, уже перешагнувших 20-летний рубеж, то в XVI в. они в среднем доживали до 48 лет и чрезвычайно редко — до 70. Так что прогресс несомненен.
К сожалению, Россия по этому показателю не входит в число стран-лидеров. Более того, она и в первую половину рейтинга не попадает. В списке из 224 стран мы занимаем 153-ю позицию с показателем 70,8 лет. Чуть хуже нас — Молдавия и Непал (по 70,7 лет), чуть лучше — Казахстан (70,8) и Гондурас (71,1). Про нынешний год говорить пока рано, но в прошлом году дольше всего люди жили в княжестве Монако (89,5) и в Японии (85 лет), а меньше всего — в Гвинее-Биссау (50,6) и Республике Чад (50,2). Тем не менее, если вспомнить, что еще в 2008 г., меньше десятилетия назад, продолжительность жизни в нашей стране составляла 65,4 года, надо признать, что мы хорошими темпами движемся в правильном направлении.
Человеческую жизнь можно разбить на три совершенно конкретных периода: от рождения до способности к воспроизводству — детство, далее — зрелость, а после утраты этой способности — старость. Расцвет, активное функционирование и последующее угасание. В свою очередь, старость принято уже условно разбивать на три возраста: пожилой — 60–74 года, старческий — 75–89 лет, и 90–99 — возраст долгожительства. И вот тут начинается самое интересное.
Долгожители были всегда. И если средняя продолжительность жизни менялась, максимальный возраст долгожителей был всегда примерно одним и тем же. Судите сами по известным примерам: древнегреческий поэт и философ Ксенофан, родившийся в VI в. до н.э., прожил примерно 110 лет; философ Демокрит, V в. до н.э., — 109 лет; первый из скептиков, Пирон, — около 120 лет.
Из тех, кто поближе к нам: последний кошевой атаман Запорожской Сечи Петр Калнышевский родился в 1691 г., а умер в 1803 г., прожив 112 лет; жена маршала Чан Кайши Сун Мэйлин почила в возрасте 106 лет; 112 лет прожил русский и советский поэт Саша Красный; 111 — американская писательница Фредерика Маас; 110 — австрийский математик Леопольд Вьеторис; и т.д.
Если взять людей не столь знаменитых, а известных исключительно своим долгожительством (документально  подтвержденным), то мы увидим, что возраст человека может доходить до 122 лет, как это было с француженкой Жанной Кальман. Известны более 1 тыс. человек, которые прожили более 110 лет, и эти данные подтверждены документально.
Из всего этого можно сделать оптимистичный вывод: человеческий организм может работать 110–120 лет, а возможно, и несколько больше. Великий физиолог и естествоиспытатель, нобелевский лауреат И.П. Павлов считал, что резервов
человеческого мозга, в частности памяти, может хватить максимально на 150 лет. После чего наступит банальное переполнение информацией. Многие на своих компьютерах и смартфонах сталкивались с ситуацией, когда «место на диске заканчивается, пожалуйста, удалите ненужные файлы». В человеческом варианте это может выразиться в том, что человек просто перестанет воспринимать новую информацию. Вряд ли кому-то такая «жизнь» может понравиться.
Максимальный барьер в полтора столетия еще в середине XVIII в. определил для человека и знаменитый французский биолог, математик и естествоиспытатель Жорж Луи Леклерк де Бюффон. Он посчитал у различных животных — у собаки, кошки, лошади, домашней козы, коровы и т.д. — соотношение периода роста скелета и средней продолжительности жизни. У всех оно оказалось примерно одинаковым и равным один к шести или один к семи. Учитывая, что человек растет до 20 лет, получаем продолжительность жизни в районе 120–140 лет.
Многие современные генетики и биологи путем различных современных расчетов приходят к тем же цифрам. Американский молекулярный генетик из Медицинского колледжа им. Альберта Эйнштейна Ян Виг в исследовании, результаты которого были опубликованы в октябре 2016 г., рассчитал, что для большинства людей максимальный возраст может составить 115 лет. Демограф из Нидерландов Йуп де Бир, проанализировав данные о женщинах-долгожительницах, вычислил, что реальная продолжительность жизни может достичь 125 лет. И подобных примеров масса. 
Условно говоря, сегодня человек имеет «гарантийный срок эксплуатации», равный примерно 70 годам, в то время как его ресурс рассчитан на 110–120.
Почему мы не вырабатываем этот ресурс? И как максимизировать эксплуатационный период нашего тела? Тут большее значение имеют даже не глобальные характеристики, а, казалось бы, мелочи, от которых эти характеристики и зависят.

Мал пептид, да дорог

«Жизнь есть способ существования белковых тел» — такое определение предложил в середине XIX в. немецкий философ Фридрих Энгельс. Определение спорное, но большинством ученых до сих пор признанное. Действительно, любой живой организм на нашей планете — не что иное, как саморегулируемая колония огромных белковых молекул. Каждый белок — сложное и многофункциональное образование, состоящее из сотен и тысяч аминокислот. Но среди них есть и простейшие, состоящие менее чем из сотни аминокислот. Первым такие мини-белки исследовал в 1900 г. немецкий химик, лауреат Нобелевской премии Эмиль Фишер. Он же дал им название «пептиды», что в переводе с греческого значит «питательные», «переваренные». Такое странное название было связано с тем, что ученый посчитал их продуктом деградации и распада сложных животных белков в процессе пищеварения. В свою очередь, пептиды он разделил на короткие олигопептиды, состоящие менее чем из 20 аминокислот, и длинные полипептиды, в которых этих аминокислот от 20 до 100.

Долгое время ученые не рассматривали пептиды, как короткие, так и длинные, всерьез. Даже в энциклопедических словарях говорилось, что они «представляют собой промежуточные продукты распада белка в животных и растительных организмах». Только во второй половине прошлого века выяснилось, что эти мини-белки играют в жизни биологических организмов, к числу которых относятся и люди, важнейшую роль регуляторов — своеобразных мельчайших ключиков, открывающих большие возможности и помогающих нашим клеткам использовать свои резервы по максимуму.
В СССР в 70–90-х гг. XX в. фундаментальные исследования по пептидам были проведены научными коллективами под руководством академиков РАН В.Т. Иванова и Н.Ф. Мясоедова. Ряд исследований был выполнен под руководством
профессора В.И. Дейгина. Член-корреспондент РАН, президент Европейской ассоциации геронтологии и гериатрии (2011–2015), ­заслуженный деятель науки РФ, доктор медицинских наук, профессор В.Х. Хавинсон занимается пептидами уже более 40 лет. В 1992 г. он создал Санкт-Петербургский институт биорегуляции и геронтологии, вошедший в структуру СЗО РАМН.
По мнению ученого, в среднем современные люди стареют преждевременно, в то время как физиологический возраст старения — 90–95 лет. И одно из средств достижения этого возраста — пептиды.
Те самые «мелочи», с помощью которых ему удается настроить организм, открыть в его недрах второе дыхание тогда, когда первое уже начало иссякать.
«Жизнь на земле возникла в момент соединения аминокислот в короткие цепочки, называемые пептидами, и соединения их с ДНК, что и дало толчок к синтезу белков, — рассказывает В.Х. Хавинсон. — Поэтому именно пептиды с аминокислотами можно назвать основными кирпичиками нашего биологического мироустройства. За миллиарды лет возникли белки  несравненно более сложные и специфичные. Но и пептиды не потеряли своего значения. Исследования, проведенные в нашем институте и других научных учреждениях в России и за рубежом, убедительно доказали, что они выступают регуляторами активности наших генов».
Генный набор во всех клетках одного организма одинаков, у человека он включает в себя порядка 35 тыс. различных генов. Каждый из них регулирует и контролирует синтез определенного белка. Тем не менее разные группы клеток производят
свои специфические белки. Клетки печени — одни, гипофиза — другие, селезенки — третьи и т.д. Пептиды, выборочно попадая в целевые клетки, помогают им сориентироваться и запустить производство именно того белка, который данной клетке в данный момент и в данном месте необходим. Если белок нормальный и полноценный, все наши органы и системы функционируют хорошо, без перебоев. Такова, по словам профессора В.Х. Хавинсона, огромная роль пептидов — регуляторов синтеза белка, а следовательно, жизни. Кроме того, это своеобразные геропротекторы, регулирующие метаболические процессы на клеточном уровне. Пептиды заставляют стареющую клетку работать так, как она работает в молодом и здоровом организме. В результате восстанавливается биологическая и функциональная активность органов и тканей, нормализуется синтез белка.
Еще одно важное открытие, сделанное в институте, заключается в доказательстве универсальности пептидов. Полноценные белки, состоящие из 100 и более аминокислот, в силу сложности достаточно специфичны. Клетки печени коровы вырабатывают белки, очень похожие на те, что вырабатывает печень человека. Очень похожие, но, тем не менее, отличающиеся. Эти отличия «замечает» иммунная система и объявляет «чужаку» тотальную войну на уничтожение, оборачивающуюся мощной аллергической реакцией. А вот с пептидами такого не происходит, уж слишком они просты.
Соответственно, пептиды, выделенные из органов и желез самых разных животных или синтезированные промышленным путем, прекрасно подходят и человеку.
«Вся наша жизнь, — продолжает свой рассказ профессор В.Х. Хавинсон, — представляет собой взаимодействие двух информационных молекул — пептидов и состоящую из нуклеотидов спираль ДНК. Каждый пептид регулирует конкретный ген, поэтому нашему организму для полноценной работы необходимо разнообразие пептидов. Практически все они содержатся в пище, только в очень небольшой концентрации. В пожилом и старческом возрасте концентрация природных пептидов в организме постепенно снижается. Соответственно, снижается и клеточное белковое производство. Для того чтобы вернуть человека в молодость, необходимо восполнить ­создавшийся в организме пептидный дефицит. Для пожилого человека пептидные биорегуляторы — это те же витамины, без которых организм слабеет и дряхлеет».

Молчание телят

Когда полвека назад ученый начинал свои исследования, он и представить не мог, во что это выльется.
«В 1968 г. мы с моим другом Вячеславом Морозовым были слушателями четвертого курса ленинградской Военно-медицинской академии им. С.М. Кирова. В то время мы увлекались теорией стресса известного канадского ученого, классика патофизиологии Ганса Селье. В соответствии с ней во время любого потрясения в первые 24 часа идет угнетение тимикоимфатической системы. Удар, стресс, операция — происходит угнетение иммунной системы. Это первая стадия общего адаптационного синдрома, стадия тревоги. Вторая стадия — резистентность, восстановление. И третья — либо выздоровление, либо, если стадия резистентности не наступает, истощение и смерть.
Представим, что солдат получил тяжелую травму или у него контузия. У человека лимфоциты в норме должны быть около 2 тыс., а у пострадавшего — меньше 500. Если солдат более или менее генетически нормальный, у него через двое-трое суток после операции начинается восстановление. Но у 30% пациентов, в зависимости от дефектов генетики, восстановление не начинается, наступает осложнение — инфекционное воспаление. Это бич всех клиник — послеоперационные воспалительные процессы. Люди умирают или лечатся месяцами. Вот мы и задумались, как помочь организму восстановиться.
Во время стадии тревоги прежде всего угнетаются две железы — тимус и эпифиз. Эпифиз человека — маленькая железа в центре мозга, всего 0,2 г, но она регулирует всю эндокринную систему. Это величайший орган, "третий глаз", центральный
пост всей эндокринной системы. Мы решили создать для усиления стадии резистентности препараты из тимуса и эпифиза животных. Работа пошла удачно, на шестом курсе, в 1971 г., мы получили первую премию на конкурсе научных проектов
слушателей академии — 50 рублей на двоих.
Первым нашим препаратом был тималин — регулятор иммунитета. Он как раз и усиливал стадию резистентности. Затем нам удалось выделить активное начало и синтезировать химически чистые пептиды (это исследование проведено совместно с академиком РАН В.Т. Ивановым и профессором В.И. Дейгиным). Мы обнаружили механизм взаимодействия пептидов с ДНК — они подходят к гену, как ключ к замку, встраиваются и дают импульс к синтезу белка. Так начались наши ­разработки. Впоследствии оказалось, что при стрессе страдают не только иммунная и эндокринная системы, но и другие органы. Мы начали делать препараты из разных органов животных с целью восстановления их функций уже у людей.
Совместно с Владимиром Анисимовым, тогда молодым сотрудником НИИ онкологии им. Н.Н. Петрова, а ныне профессором, членом-корреспондентом РАН, президентом Геронтологического общества РАН, мы начали первые опыты по продлению
жизни. Исходили из того, что старение — это хронический стресс. Только при обычном стрессе все происходит быстро, а при старении органы угнетаются постепенно, на протяжении многих лет.
При старении снижается синтез белка, наши же пептиды в большей или меньшей степени его восстанавливают. Поэтому, когда мы начали эксперименты на животных, нам очень быстро удалось добиться восстановления функций стареющих органов. Более того, удалось продлить жизнь животных до верхнего видового предела. Лабораторные крысы, которым вводились выделенные из эпифиза пептиды в возрасте двух лет, что соответствует 70–80 человеческим годам, становились похожими на молодых собратьев, имели блестящую шерсть, сохраняли сексуальную активность. Более того, к ним частично вернулась репродуктивная способность! А это значит, что из старости часть из них вернулась обратно в зрелость. Крысы, получавшие препарат, жили намного дольше, чем их собратья в контрольной группе. Животные становились еще и здоровее — их состояние улучшалось очень быстро. Все системы организма работали на оптимальном уровне для их возраста. Повторили эксперименты, каждый из которых длился два-три года, 25 раз. Результаты — те же! Проверили на обезьянах —
с тем же успехом. Мы поняли, что стоим на пороге мирового открытия». 

Нельзя сказать, что путь молодых ученых был усыпан розами и лилиями. Все новое в науке изначально встречается в штыки и подвергается сомнению. Таков ее основополагающий принцип — не верить, пока не докажут. К счастью, здравое зерно в новой теории нашли известные и уважаемые ученые. Молодых исследователей поддержали главный хирург Министерства обороны СССР академик А.А. Вишневский, директор Института экспериментальной медицины академик Н.П. Бехтерева, директор Института эволюционной физиологии им. И.М. Сеченова академик Е.М. Крепс, начальник Центрального военно-медицинского управления Минобороны СССР академик Ф.И. Комаров, заведующий отделом патологоанатомии Института хирургии им. А.В. Вишневского академик Д.С. Саркисов, автор элевационной теории старения доктор медицинских наук, профессор В.М. Дильман, один из основоположников советской и российской гемостазиологии профессор, заслуженный деятель науки РФ Б.И. Кузник (которому в сентябре 2017 г. исполняется 90 лет).
Большое внимание исследованиям В.Х. Хавинсона и В.Г. Морозова уделил основоположник клонирования ученый-эмбриолог Г.В. Лопашов из Института биологии гена РАН. Кстати, он прожил почти 98 лет. Все это вылилось в то, что во второй половине 1980-х гг. в Военно-медицинской академии, выпускниками и сотрудниками которой были В.Х. Хавинсон и В.Г. Морозов, открыли специальную проблемную лабораторию биорегуляторов, руководство которой поручили В.Х. Хавинсону.

«Мы разрабатывали препараты, повышавшие боеспособность личного состава вооруженных сил СССР. Работы велись под грифом "Секретно". Тогда в NATO пытались создать боевой лазер, разрушающий сетчатку глаза военнослужащих. Нам было поручено разработать средство, защищающее и помогающее восстановить глаз человека после такого воздействия. Для этого нам нужны были в больших количествах глаза высших животных. Руководство Военно-медицинской академии обратилось в Госкомитет СССР по науке и технике, и нам предоставили 200 тыс. глаз телят с Ленинградского мясокомбината им. С.М. Кирова. Мы выделили из них специфические пептиды сетчатки. Испытали сначала на крысах, потом на кроликах. Результаты — самые радостные. Получили разрешение Минздрава и начали испытания на людях. Препарат стал высочайшим достижением России, такого нет ни в США, ни в Европе. С его помощью лечат дегенеративные заболевания сетчатки, не только останавливая ухудшение зрения, но и частично восстанавливая его».

Одной из первых на себе испытала препарат мама В.Х. Хавинсона Анна Яковлевна, у которой были диагностированы сахарный диабет II типа и осложнение — диабетическая ретинопатия: «У нее резко снижалась острота зрения, что нередко происходит при диабете. Она, по сути, слепла. Мы начали вводить ей наш препарат, и зрение довольно быстро восстановилось. Сейчас она принимает его регулярно, и до сих пор зрение у нее хорошее, хотя маме уже 96 лет. Она принимает и другие наши препараты, нормализующие состояние организма, благодаря чему по-прежнему ведет активную, насыщенную жизнь, сама ухаживает за садом, любит заниматься цветами, внуками и правнуками. Она даже волосы до сих
пор не красит— у нее почти нет седины».

Некогда стареть

Вслед за препаратом из сетчатки последовали другие — из печени, поджелудочной железы, сердца, мочевого пузыря телят, семенников крупного рогатого скота. Оказалось, каждый из них восстанавливал нормальную деятельность соответствующего органа или системы у человека. Уже в 1990 г. группа В.Х. Хавинсона получила Премию Совета Министров СССР «за разработку и внедрение в промышленное производство, ветеринарию и здравоохранение новых высокоэффективных пептидных биорегуляторов». Шесть лекарственных пептидных препаратов, разработанных коллективом В.Х. Хавинсона,
вошли в Государственную фармакопею РФ. Некоторые из них до сих пор не имеют мировых аналогов. Важные исследования были проведены под руководством члена-корреспондента РАН В.И. Скворцовой с пептидами мозга при различных патологиях, что позволило впоследствии включить полученный препарат в стандарт лечения.
На протяжении нескольких лет пептидные биорегуляторы В.Х. Хавинсона (лекарственные препараты тимуса и эпифиза) применяли в киевском Институте геронтологии им. Д.Ф. Чеботарева Национальной академии медицинских наук Украины и в одном из петербургских домов ветеранов. Пациентами были люди в возрасте 65–80 лет. Клиническое исследование  продолжалось 15 лет. В результате смертность в группе принимавших препарат эпифиза снизилась на 45% по сравнению с контрольной. Еще одна группа пациентов принимала препарат, восстанавливающий иммунную систему. У них было отмечено восстановление функции иммунной системы, печени и ряда других органов. В ней также умерло меньше 40%. Наконец, в группе, принимавшей сразу два препарата, смертность оказалась ниже 30%. Статьи, в которых приведены результаты этих исследований, были опубликованы во многих авторитетных ­российских и зарубежных научных изданиях и вызвали огромный интерес не только у геронтологов, но и вообще у медиков, биологов и генетиков.
Дальнейшие эксперименты, проведенные в стенах не только Института биорегуляции и геронтологии, но и Института физико-химической биологии МГУ им. А.Н. Белозерского, Института физиологии им. И.П. Павлова РАН, в университетах Италии, Голландии, Испании, Германии, Австралии, Израиля, США и других стран, показали, что пептиды обладают высокой физиологической активностью при различных заболеваниях и патологических состояниях. Как оказалось, пептиды активны не только у животных, но и у растений. Так, в ИФХБ МГУ в лаборатории члена-корреспондента РАН Б.Ф. Ванюшина после
пептидной стимуляции генов семян урожайность Nicotiana tabacum выросла почти в пять раз.

В 2000 г. группой В.Х. Хавинсона совместно с учеными из Национального института старения США впервые в мире было изучено влияние коротких пептидов более чем на 15 тыс. генов. Было выявлено, что некоторые из пептидов почти в шесть
раз увеличивают экспрессию некоторых генов, что открыло путь к изучению влияния на геном.
Группой В.Х. Хавинсона был также синтезирован тетрапептид, который в два с половиной раза увеличивал длину теломер, что коррелировало с увеличением числа делений фибробластов человека на 42% по сравнению с контролем. Эти результаты были представлены на международном симпозиуме «Теломераза и теломеры», который проходил в США в Колд-Спринг-Харборе в 2002 г. Симпозиум проводили будущие лауреаты Нобелевской премии по физиологии и медицине 2009 г. Кэрол Грейдер и Элизабет Блэкберн, которые обратили большое внимание на доклад профессора В.Х. Хавинсона. Увеличение длины теломер было очень ярким результатом.
Как именно пептиды взаимодействуют с ДНК, пока точно не установлено. Есть гипотеза, которую сам В.Х. Хавинсон в своей монографии «Пептидная регуляция старения» формулирует так: «Регуляторный пептид распознает специфический сайт в двойной спирали ДНК, если его собственная аминокислотная последовательность комплементарна на достаточном протяжении последовательности нуклеотидов ДНК; другими словами — их взаимодействие специфично из-за совпадения
последовательностей». Однако до доказательства еще далеко. Сам автор признает, что собирать их придется еще много лет.
Сейчас перед учеными стоит задача зафиксировать физико-химическими методами процесс соединения пептида и участка гена. Работа над этим идет вместе со специалистами кафедры физики СПбГУ, Института высокомолекулярных соединений РАН и Санкт-Петербургского государственного политехнического университета. Необхдимо методами ядерного магнитного резонанса или другими показать, что пептид и участок гена соединились, как бы «сфотографировать» этот момент. Это станет доказательством того, что конкретный пептид взаимодействует с конкретным геном.
«Сила моего коллектива, — говорит В.Х. Хавинсон, — в том, что мы пытаемся на молекулярном уровне сделать то, что уже знаем на уровне человека, знаем, что и где искать. Я уверен, в XXI в. нам удастся добиться, чтобы 70 лет для человека
считались средним возрастом, а старость отошла за 90-летний рубеж. Мой отец в возрасте 60 лет страдал от спазма сосудов. Терял сознание, врачи говорили об атеросклерозе и предынсультном состоянии. Мы могли потерять его в любую минуту. К счастью, у нас уже тогда были биорегуляторы из тимуса, сосудов и эпифиза. После нескольких курсов в течение ряда лет отец прожил еще 30 счастливых лет и умер в 92 года из-за несчастного случая, упав с лестницы. Его сосуды, сердце,  внутренние органы при этом были в хорошем состоянии. Родители всегда были самыми моими верными пациентами. 

Мне самому немало лет, я принимаю препараты более 15 лет. Не скрою, надеюсь прожить еще долго. Хотя, конечно, на все воля божья. Моя физическая и психическая энергия позволяет это — я плаваю в бассейне, не ем лишнего, сплю по ночам и принимаю препараты. Многие мечтают: "Вот приму таблетку и буду жить до 120 лет". Вовсе нет. Одна таблетка не поможет прожить "по максимуму", это комплексное дело. Нужно достаточно спать, двигаться, не переедать, дышать чистым воздухом, пить чистую воду. Долголетие — это определенный уровень культуры. Только умный человек имеет шансы прожить долго. Желаю всем дожить до 120 лет!»

Андрей Николаевич Богатырев,
член-корреспондент РАН, доктор технических
наук, профессор:

В СССР действовала такая организация — Государственный комитет по науке и технике. Я в ней занимал должность заместителя начальника управления по вопросам агропромышленного комплекса. В один прекрасный день ко мне на прием с письмом от начальника Военно-медицинской академии члена-корреспондента АН Г.М. Яковлева пришел молодой подполковник. «У нас, — говорит, — родилась идея по выделению из органов животных пептидов и применению их в качестве биорегуляторов в медицине». Я говорю: «Хорошо, все это очень интересно, но при чем тут наше управление? Мы же занимаемся сельским хозяйством». А он отвечает: «Понимаете, нам для работы необходимо животное сырье. В частности, нам очень нужны глаза для выделения пептидов из сетчатки». Он очень увлеченно стал мне рассказывать про исследования в области пептидов, про свои наработки. Все с цифрами, с результатами экспериментов, вполне доказательно. Мне его идеи показались здравыми. Я пошел к председателю нашего Госкомитета академику В.А. Кириллину, предложил ему поддержать работы В.Х. Хавинсона, и он дал согласие. Мы выделили финансы, что позволило создать проблемную лабораторию, набрать людей и получить сырье для работы. Производство препаратов мы организовали на базе Ленинградского мясокомбината. Там был завод по производству лекарственных препаратов из органов животных. И В.Х. Хавинсон, используя то, что раньше большей частью шло в отходы, разработал более 30 препаратов. Я, по его совету, попробовал на себе ряд препаратов. Не в качестве лечения, а для профилактики, в том числе для повышения иммунного статуса. Два раза в год проводил такую пептидную профилактику и об этом не жалею. В свои 82 года чувствую себя прекрасно.

Борис Федорович Ванюшин,
член-корреспондент РАН, доктор биологических
наук, профессор, заведующий отделом молекуляр‐
ных основ онтогенеза Института физико-химиче‐
ской биологии им. А.Н. Белозерского МГУ:

Направление, в котором работает В.Х. Хавинсон, — очень интересное и перспективное. Оказалось, что его пептиды не только действуют на клетки животных, но и стимулируют рост и развитие растительных клеток. Казалось бы, зачем пептиду бронхов, который работает на уровне клеток бронхиального эпителия, связываться с ДНК растений? Но, оказывается он стимулирует их рост и развитие, в том числе и таких каллусных культур, как каллусы табака. Причем эти пептиды, что очень важно, регулируют экспрессию генов. Откровенно говоря, когда я познакомился с В.Х. Хавинсоном, я не очень верил в то, что его эндогенные пептиды могут обладать функциональным физиологическим действием.
Сомневался до тех пор, пока сам вместе с моими сотрудниками не убедился, что они действительно работают. И в этом смысле они — очень интересные и перспективные производные, которые могут быть использованы и в клинической практике, и в биотехнологии, в том числе в сельскохозяйственной, как регуляторы роста и развития растений. Мы проверили: прорастание они стимулируют весьма резко. Дело ученого — не доверять, а проверять. В науке это обычная вещь. Когда человек делает что-то новое, ему первым делом говорят: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». И только потом, после многочисленных проверок, экспериментов, исследований, анализа и т.д., ему сначала начинают немножко верить, а спустя годы принимают его открытие как непреложный факт. Я доволен сотрудничеством с В.Х. Хавинсоном, потому что оно открыло нам глаза на, как казалось, малозначимые молекулы, пептиды экзогенного происхождения. Сейчас уделяется много внимания пептидометрии, пептидологии, пептидомике, потому что пептиды наряду с гормонами обладают очень ярко выраженным стимулирующим и регуляторным действием. Поэтому, по моему мнению, это
направление очень перспективное.

Подготовил Валерий Чумаков