Наука это труд и счастье. "В мире науки" №10, 2018 год

Задача выпала мне сложная. Как рассказывать о великом ученом, бессменном президенте академии наук Украины, академике Академии наук СССР, Российской академии наук и Национальной академии наук Украины, дважды Герое Социалистического труда, лауреате Ленинской, государственных и международных премий, человеке, который известен во всем мире? И все это — Борис Евгеньевич Патон, с которым мне посчастливилось быть знакомым много десятков лет. Мы встречались в разные годы, беседовали обо всем, что волновало людей, и каждый раз, расставаясь, договаривались о новых встречах. Я преклоняюсь перед этим Человеком и Ученым, а потому так берегу воспоминания о прошлых беседах и надеюсь на новые...

Мне кажется, что фрагменты наших бесед в какой-то мере отражают ту великую роль, что играет в нашей цивилизации Б.Е. Патон, которого я именую Эверестом в науке.

НА РАБОТУ МИМО... ПАМЯТНИКА

• 

  У меня очень трудная задача.

• Почему?

• Для большинства людей, с которыми я общался, вы уже превратились в памятник. Бронзовый, величественный.

• Мне и самому не нравится, что его установили. Я сильно возражал, мол, не устанавливайте, пока я живой! Не послушались, сказали, что дважды герою положено ставить. Хожу на работу мимо памятника, не обращаю внимания, наверное, уже привык. А поначалу неприятно было. Да и не похож.

• Все-таки как убрать «бронзоватость» с Патона? Что для этого нужно сделать?

• Думаю, что этим заниматься не следует, так как в моей жизни ее нет. А на то, что происходит вокруг, не всегда стоит обращать внимание.

• Я давно не был на Украине. У меня создается впечатление, что теперь о прошлом вспоминают чаще.

• Главное, чтобы правильно и объективно оценивали прошлое. Воздается, например, должное академику С.А. Лебедеву, который создал первую в континентальной Европе вычислительную машину. Он это сделал на Украине, и хорошо, что об этом помнят. Потом он уехал в Москву. Здесь широко отмечалось столетие со дня его рождения, но о другой — московской — части его жизни не упоминали. Так нельзя!

• Помнят и чтят В.И. Вернадского.

• А как же?! Он же бог в науке, а не только великий ученый. Но иногда его слишком много, если можно так выразиться. Владимир Иванович всюду! Проспект, библиотека, премии, значок академии и многое другое — все носит его имя.

• Тут заподозрить национализм трудно, ведь В.И. Вернадский был русским человеком, не так ли?

• Октябрьская революция многое изменила в укладе людей. Многие интеллигенты бежали из Москвы, Петрограда, из Центральной России на окраины, где было спокойней. А некоторые направились на Запад. Проще это было сделать через Крым, где можно было сесть на пароход. В.И. Вернадский осел в Симферополе. Таврический университет тоже носит его имя. Он многое сделал для Крыма. Потом он попал в Киев. Около года был президентом академии, которую и создал. Человеком он был гениальным и энергичным, а потому везде оставлял яркий след. И, конечно же, в нашей науке.

• Ваш день рождения совпадает с днем рождения академии наук Украины. Символично, не правда ли?

• Все не так просто. Нигде раньше не писалось об истинной истории появления академии. А было так. Гетман Скоропадский своим декретом учредил Украинскую академию наук. И это произошло 27 ноября 1918 г. Но при советской власти нашли постановление наркомата, в котором значилось, что академия создается в феврале 1919 г. Что и стало официальной датой. Так было до того, как рухнула советская власть. И все вернулось на круги своя.

• Значит, сделали это в честь Патона!

• Меня все спрашивают, как могло случиться, что два дня рождения — 27 ноября 1918 г. — совпали. И тогда я решил добавить еще и свою внучку, которая родилась в ночь на 27 ноября. Произошло это в 1984 г. Так что теперь в нашей семье 27 ноября — большой день рождения!

• 

  Патон все-таки странная фамилия. Точнее, очень редкая. Как она появилась?

• Я и сам не знаю точно. Думаю, повинен в этом Петр Великий. Он пригласил в Россию мастеровой люд из Европы. Мои предки строили корабли. А фамилия идет из Шотландии. По крайней мере, там много Патонов. Но они есть и в Америке. Разница только в том. что в одном случае пишется одна «т», а в другом— две. В 1960 г. был я в Англии. Нас повезли в Глазго на завод. Мы встретились с главным инженером, него фамилия была Паттон. Забавно было. Где-то я читал, что более глубокие корни у нас в Голландии.

• На Украине других Патонов нет?

• Не встречал.

• А в России?

• Раньше случалось встречать — родные сестры отца сохраняли фамилию. Сейчас не встречаю. Однако госархив в Петербурге и церковь хранят документы, а значит, и историю. Мой отец родился в Ницце в семье русского консула. Крестили его там. Мои коллеги из института однажды поехали во Францию, попали в Ниццу и там нашли церковь, в которой сохранилась запись за 1870 г. о рождении отца.

• Отец, насколько я знаю, критично относился к власти?

• До войны... Кстати, идея моста, который носит его имя в Киеве, появилась еще до войны. Уже тогда он думал сделать его сварным. Однако помешала война. Уехали на Урал, где занимались танками.

• 

  А после войны вновь вернулись к идее моста. Батя — мы его называем так до сих пор — настаивал, чтобы был сварной мост. В Москве и Ленинграде многие специалисты были против. Они ссылались на опыт Европы, где сварные мосты рушились. И тогда отец обратился к Н.С. Хрущеву, который был первым секретарем ЦК Компартии Украины.

• У них были прекрасные отношения, не так ли?

• Н.С. Хрущев очень гордился Батей, у них была взаимная симпатия. Никита Сергеевич собрал у себя совещание, выслушал все точки зрения, а затем стукнул кулаком по столу и распорядился: «Строить сварной мост!» Балки пришли из Днепропетровска, хорошую сталь дали, что в те времена было трудно сделать. Батя всего год не дожил до открытия моста, которое состоялось 5 ноября 1953 г. Хрущев был тогда первым секретарем в Москве. и он дал указание, чтобы этому мосту было присвоено имя Евгения Оскаровича.

• А чем этот мост такой особенный?

• Этот мост был не единственным. В Ленинграде есть сварной мост имени лейтенанта Шмидта. Но он был сварен вручную штучными электродами. К тому же фактически повторял конструкцию клепаных мостов. А мост в Киеве был запроектирован как сварная конструкция, и свыше 90% в нем было автоматической так называемой полуавтоматической сварки. Для того времени мост стал символом достижений сварки. Прошло полвека. По нормативам срок службы такого сооружения — 70-80 лет. Однако изначально мост был рассчитан на пропуск 10 тыс. автомобилей в сутки. Теперь же — до 80 тыс. машин в сутки. А потому мост подлежит реконструкции.

ПРОФЕССИЯ — ТРУДОГОЛИК

• Вы хороший начальник?

• По-моему, неплохой.

• А почему так считаете?

• Потому что к людям отношусь по-людски, а не по-хамски. Нельзя унижать достоинство человека. Скажу крамольную мысль: лучше работать с умным человеком, если известно, что он достаточно большая сволочь, чем с очень хорошим, добрым человеком, но дураком.

• Талантливые люди, как известно, весьма вредные...

• И особенно изобретатели!

• А какая черта собственного характера особенно не нравится?

• Есть такая, я ее унаследовал. Всю свою жизнь я трудоголик. И ничего другого у меня нет. Кроме, конечно, спорта. Но опять-таки он мне нужен для работы. Если бы не было спорта, нагрузку, которая падает на меня, я просто не выдержал бы...

• 

  А какой вид спорта?

• Ни водной области я не был профессионалом. Занимался водными видами спорта, несколько десятилетий катался на водных лыжах. Мне было 76 лет, когда я сломал тазобедренный сустав. Не случись этого, катался бы до сих пор. Кроме этого играл в теннис. Но теперь из-за запрета врачей у меня осталось только плавание. 40 раз переплывал бассейн туда и обратно. Получалось— километр. А потом перешел на 500 м.

• Итак, главный недостаток — трудоголик?

• Это одновременно и недостаток, и жизнь.

• Подчас трудно разделить в династии Патонов, где отец, где сын. Тем не менее у института началась совсем иная судьба, когда вы пришли. Как это случилось?

• Во время войны Батя крепко заболел — сердце, отек легких. Думали, что он погибнет. В.А. Малышев. которого Сталин называл «главным инженером Советского Союза», отправил отца в Кремлевскую больницу в Москве. Там его подлечили. Это был конец 1943— начало 1944 г. Батя приехал в Киев, но восстановить до конца свое здоровье не мог. У меня же было здоровье отменное, так как я активно занимался спортом. Отвлекусь немного. Тут можно и переусердствовать. Выдающийся кардиолог Н.М. Амосов считал, что организм надо грузить максимально. В этом мы с ним расходились. В конце концов он перегрузился, и его «эксперимент», как он сам называл свои упражнения, на мой взгляд, закончился неудачно. Я же считаю, что нагрузки должны быть умеренными, и надо заниматься игровыми видами спорта, чтобы было интересно. То есть физические упражнения без эмоциональной поддержки не дают нужного эффекта.

• Когда вы пришли к руководству института, многое изменилось, война была в прошлом. Надо было начинать что-то принципиально новое?

• Конечно. Мы занялись в первую очередь судостроением. А потом начали расширяться. Нам активно помогал М.В. Келдыш. Так получилось, что он стал президентом АН СССР, а я — президентом АН УССР. Мы были очень дружны. Он любил и ценил юмор, живо реагировал на острое слово, к месту рассказанный анекдот. При всем этом он действительно умел вжимать в 24 часа своих суток такое количество дел, которых другим хватило бы на несколько рабочих дней. Тем не менее для него это отнюдь не было фанатизмом и жертвованием жизнью. Это была сама жизнь. И довольно счастливая, если говорить объективно. Но неужели он обходился без жертв? Нет. Так не бывает, когда речь идет об организаторе науки. Тут неизбежна цепь отказов от своих личных интересов: с чем-то приходилось в своей собственной научной работе помедлить, какие-то исследования (над которыми хотелось бы самому поломать голову) отдать другим. где-то пренебречь личным престижем и, конечно же. личной славой ученого.

      КОСМОС ДЛЯ КАЖДОГО ИЗ НАС

• 

  Именно благодаря М.В. Келдышу, его инициативе и энергии я был привлечен к космическим исследованиям. К сожалению, чаще всего мы ограничиваемся опытными экземплярами. Был у нас прибор «Аргумент» для сканирования сердца и сосудов с помощью ультразвука. Он использовался на борту космических аппаратов, но в земные клиники, по-моему, так и не попал. А жаль! Побочных выходов от космонавтики очень много. Эта проблема обсуждалась даже на конференции Комитета ООН по использованию космического пространства в мирных целях. И, честно говоря, глаза разбегались от количества всевозможных предложений. На конференции было немало представителей бизнеса, конечно же западного. Надо понимать, что технократическая деятельность приобрела в конце XX в. такой размах, что влияет уже и на жизнь каждого человека, и на регионы, и на всю Землю как среду обитания человечества. По мнению большинства экспертов, глобальные изменения климата, связанные с парниковым эффектом, таянием льдов Арктики и Антарктики, образованием озоновых дыр и т.д.. требуют активного международного сотрудничества и энергичных действий. В общем. необходимо осуществить «миссию к планете Земля», то есть тщательно изучить динамику и причины глобальных климатических изменений. Если человечество намерено сохранить себя в XXI и XXII вв., то оно должно уже сегодня принимать энергичные меры для этого.

• Печальная картина.

• Наука оперирует фактами, а не эмоциями, а потому ученые предупреждают о мрачных перспективах и призывают к разуму политиков.

• У вас есть легендарный Днепропетровск...

• В Днепропетровске (современное название города — Днепр. — Примеч. ред.) находится один из крупнейших в мире ракетно-конструкторских центров — КБ «Южное». Здесь родилась ракета-носитель «Космос», а раньше серия носителей для обороны страны. Академик М.К. Янгель — один из пионеров ракетостроения, под его руководством и возникло современное производство в Днепропетровске. Ракеты Янгеля выводили на орбиты спутники по программам «Космос» и «Интеркосмос» — всего около 500 аппаратов. В 1983 г. появился экспериментальный океанографический спутник «Космос-1500». Весь комплекс оптической, радиофизической и радиолокационной аппаратуры спутника был разработан в Днепропетровске и научно-исследовательских институтах академии наук Украины в Харькове и Севастополе. Затем появился и космический аппарат «Океан». Сотрудникам институтов и КБ Днепропетровска. Харькова и Севастополя принадлежит приоритет в создании теоретических основ, методик и уникальной аппаратуры для дистанционного зондирования земной поверхности, морей и океанов из космоса. С помощью этой системы составлялись диагностические карты прогнозов ледовой обстановки в Арктике, проводились суда в проливе Лонга и в море Росса, когда там была тяжелая ледовая обстановка.

• Работали все вместе...

• Да, трудные, но прекрасные были времена — каждый старался внести свой вклад в развитие космонавтики. И не думали, что когда-нибудь ее придется делить.

• 

  Вы ведь увлекались космонавтикой не только как президент академии. Помните космодром Байконур, первый запуск вашего «Вулкана»?

• Это было в октябре 1969 г. на корабле «Союз-6». В Институте электросварки АН УССР была создана уникальная аппаратура для электронно-лучевой сварки, резки и пайки металлоконструкций в условиях открытого космоса— это случилось вскоре после первой автоматической сварки в космосе на «Вулкане». А потом с новой аппаратурой поработали на орбитах В.Н. Кубасов, В.А. Джанибеков, С.Е. Савицкая и другие прославленные космонавты. У нас в институте была отработана технология сборки в открытом космосе мощных ферменных конструкций, и первые сварочные аппараты доказали, что такие работы там возможны. Это был своеобразный пролог к настоящему времени, когда конструкторы уже реально размышляют о крупногабаритных конструкциях на орбитах.

• Я помню встречу под Киевом, ее вел академик М.В. Келдыш. Речь шла о полетах к Марсу и о создании больших станций в ближнем и дальнем космосе. То было время мечтателей...

• ...но не фантазеров, потому что многие проекты осуществлялись. Под руководством того же М.В. Келдыша, который уделял особое внимание развитию космических исследований в системе Академии наук СССР. И именно поэтому к проблемам космонавтики были подключены лучшие исследовательские институты Украины. Космической биологией у нас начали заниматься с 1975 г. по программе «Союз — Аполлон». Около 50 экспериментов было проведено по ряду международных программ. Несколько мощных институтов участвовало в программе «Космическая физика металлов» — это создание новых конструкционных материалов. Исследовались и многослойные элементы тепловой защиты «Бурана». Целый комплекс приборов для диагностики космической плазмы работал на «Прогнозах» и межпланетных станциях «Венера», постоянно велись наблюдения за Солнцем. В общем, наука Украины вносила весьма весомый вклад в развитие советской космонавтики.

• И теперь все изменилось?

• Очень многое, к сожалению. Американцы много говорят о полетах в космос, в частности о строительстве поселения на Луне.

• Это кажется сейчас фантастикой!

• Время летит быстро, а потому такие проекты довольно скоро становятся реальностью. Кстати, в фантастику я попал, когда впервые побывал на предприятии у С.П. Королева. Это было в 1959 г. Он показал мне сборочный цех, корабль Юрия Гагарина. Потом я был у него еще несколько раз. Однажды и «Союз» показал. Я запомнил именно это посещение, потому что С.П. Королев тогда начал фантазировать. «Мы сделаем с вами, — говорил он, — оранжереи в космосе, о чем мечтал Циолковский. Это будут огромные конструкции, и мы их будем сваривать в космосе!» Именно при нем начались наши совместные работы, в том числе и сварка в космосе. Он понимал, что она нужна для орбитальных полетов. При нем мы сделали первый аппарат, который запустили в 1969 г.

• Тогда в Центре управления полетами все беспокоились, что вы сделаете дырку в обшивке корабля?

• У нас был аппарат, у которого вращался столик с образцами для сварки. Однако что-то отказало, столик перестал вращаться. Луч прожег материал и начал сверлить обшивку корабля. Эксперимент, естественно, сразу же прекратили. Шуму было много, хотя реальной опасности не было, просто космонавты не заходили бы в этот отсек.

• К космосу вас привлек С.П. Королев. Это была его инициатива?

• Я сам очень хотел заниматься этим делом. Тогда космос был экзотикой, все стремились к нему. Мы были связаны с производством ракет, кораблей, спутников. Но то были совсем «земные» дела, а хотелось работать вне Земли. И С.П. Королев помог осуществить эту мечту.

• А ракетные дела начались у М.К. Янгеля?

• Мы начали работать в Днепропетровске, когда там был еще автомобильный завод. Потом приехал Михаил Кузьмич. Мы с ним эффективно работали. Он был избран в нашу академию. Но потом случилась трагедия — много народу погибло на Байконуре. Он так и не смог пережить случившееся. Его заменил В.Ф. Уткин. Прекрасный человек, и с ним мы сотрудничали активно.

• Еще был генеральный конструктор В.Н. Челомей.

• «Протон» был создан именно В.Н. Челомеем, а эта ракета спасает всю нашу космонавтику. Конечно, Челомей — выдающийся человек. А вы знаете, что он учился в Киеве? Он здесь и в аспирантуре был, но потом уехал в Москву, так же как и Сергей Павлович.

• Все крупные конструкторы прошли через Украину.

• И В.П. Глушко из Одессы. Там ему стоит бюст, а С.П. Королеву— памятник в Житомире. Домик, где он родился, превращен в мемориальный музей. А есть еще в Житомире второй музей — космоса. Итак, М.К. Янгель нацелился на военный космос, на стратегические ракеты и добился выдающихся результатов. В.Ф. Уткин продолжил его дело.

      И НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ АКАДЕМИЯХ

• Почему вы считаете, что система академий наук в том виде, в каком они существуют в России и на Украине, рациональна?

• Вначале 1990-х гг. на академию наук была предпринята мощная атака: мол, академия — символ тоталитаризма, наследие советской власти. Я доказывал и доказываю сейчас, что не нужно с порога отвергать то хорошее, что было в прошлом. В наших конкретных условиях не было никаких национальных лабораторий, крупных университетов, подобных тем, в которых развивается наука в Европе и Америке. У нас же еще в период Сталина появились исследовательские институты в рамках академии наук, и они стремительно развивались. Угробить нашу академию только ради того, чтобы копировать Запад, — это было бы преступлением. Уничтожить легко, здания институтов (а в Москве их много на Ленинском проспекте) приватизировать, и на этом можно было поставить на науке жирный крест.

• Но на Украине атака на академию и ее президента шла иначе?

• Нашлись доброхоты, которые пытались вернуть в нашу действительность те течения, которые наблюдались при создании академии в начале прошлого века. Тогда В.И. Вернадский был за развитие естественно-научных направлений в академии. Конечно, речь шла и о гуманитарных исследованиях, но все-таки они были на втором плане. Другие настаивали, чтобы академия целиком была гуманитарной. Была принята позиция В.И. Вернадского, и он стал президентом. После распада СССР наши местные деятели вспомнили об этой дискуссии. Тем более что на пьедестал был поднят М.С. Грушевский, а именно он вел споры с Вернадским. И уже в наше время попытались доказать, что М.С. Грушевский был прав и академия должна быть гуманитарной. Но всем было понятно: если бы такая точка зрения победила вначале XX в., то никакой академии на Украине не было бы. Впрочем, все это продвигали националисты: мол, и академия должна быть символом независимости Украины.

• Я не очень принимаю это слово. Я наполовину белорус, наполовину русский. За «независимость» Белоруссии или России я должен выступать?

• Я тоже этого не понимаю.

• А в паспорте что у вас значится?

• «Русский». А у брата— «украинец». Паспортистка так ему записала, ну а он и не возражал — в то время это не имело никакого значения. С этой записью он и умер. Мне же записали «русский», вот и получилось, что при одном отце и одной матери один брат — русский, а второй — украинец.

• И за это вас в начале 1990-х гг. критиковали?

• Особенно упрекали за то, что мы используем русский язык. Пришлось выступать на сессии Верховного Совета. Я сказал, что наука интернациональна. И как же на меня обрушились! Как я могу так говорить — ведь наука национальна! Да, я им отвечаю: есть языкознание, литературоведение, и это национальная наука. А потом спрашиваю их о естественных науках и прошу показать мне русскую и украинскую таблицы умножения. В общем, в то время атаковали меня отчаянно...

• Но вы ведь очень крепкий человек, вас же согнуть невозможно.

• Они об этом не знали. Я с 1953 г. работаю директором Института электросварки, а с 1962 г. — президентом академии. Так вот, спрашивают: как же это вышло, что при всех советских вождях я оставался на своих должностях? А ответ простой: я работал. Вместе, конечно, со своим коллективом. И вожди понимали, что я вреда им не приношу, а польза большая. Если же меня куда-то выгнать, то дело развалится.

• Наука — это все-таки мощь государства?

• Нет науки — нет государства. Об этом руководители любят говорить, но очень мало делают для укрепления и развития науки.

      НУЖНА СВОЯ ТОЧКА ЗРЕНИЯ!

• — В Москве президентом Академии наук СССР стал М.В. Келдыш, а вас избрали президентом здесь. Требовалось реформировать науку в стране?

• Этого хотел Н.С. Хрущев. Но избрание Келдыша — это знамение времени. Он был выдающимся математиком, его вклад в космос, авиацию, атомную проблему огромен. И именно такого масштаба ученый должен был возглавить академию, которой по праву принадлежали эти выдающиеся достижения. Власти нужен был такой президент академии. Я тоже принадлежал к технарям.

• У власти к вам и к Келдышу было полное доверие?

• Конечно.

• 

  Помогало вам это?

• Безусловно. Во многом это определяло отношение власти к науке. И к нам прислушивались. Сильные мира сего иногда вынуждены были отступать. Например, был со мной такой случай. Речь идет о назначении президентом Академии наук СССР. М.В. Келдыш начал плохо себя чувствовать, работать как прежде не мог, а потому твердо решил уйти с поста президента АН СССР. Перед 1 мая меня вызывает к себе В.В. Щербицкий. Ему звонил М.А. Суслов, который сказал, что есть мнение о назначении меня президентом Академии наук СССР. Мол, это просьба генерального секретаря. Естественно, я согласиться не мог. В Киеве у меня институт, всю жизнь я здесь живу, тут академия наук, где я уже 13 лет президент. В общем, я твердо решил отказаться и поехал на прием к М.А. Суслову. Он мне говорит, что ЦК партии, Л.И. Брежнев и он считают, что мне нужно переезжать в Москву и заменить М.В. Келдыша, который очень болен. Я ему говорю об институте, о своей работе. Он перебивает: «Для вас мы здесь институт организуем!» Я ему объясняю, что Институт электросварки работает с 1934 г. и заменить его невозможно. Он настаивает на своем. И тут я вскипел: «Михаил Андреевич, на такой пост палкой не загоняют!» Он удивился дерзости, мне показалось, что такого сопротивления не ожидал. В общем, отпустил он меня.

• Так назначение и не состоялось?

• Больше меня не вызывали. А А.П. Александров свое согласие дал. Он был хорошим, достойным президентом академии. Очень прогрессивный человек, многое сделал для страны. М.В. Келдыш и А.П. Александров — два выдающихся президента Академии наук СССР, с которыми я работал и дружил.

      ЧТО ГЛАВНОЕ СЕГОДНЯ?

• Сейчас мы обязаны заниматься «остаточным ресурсом» конструкций и сооружений. Это проблема не только наша, но и западных стран. Так получилось, что очень многие объекты возводились в первой половине XX в. — был своеобразный бум в экономике. У нас это называлось индустриализацией. И вот теперь настало время, когда надо трезво и разумно оценить, насколько способны эти уникальные конструкции и сооружения работать. Возьмем, например, те же мосты. Они рассчитаны на 80 лет, но уже сейчас выходят из строя. Особенно это относится к автодорожным мостам. Все помнят, с какой помпой открывался метромост в Лужниках. Прослужил он намного меньше проектного срока. Стальная арматура вся проржавела, и мост пришлось практически полностью разобрать. Иначе он сам бы вскоре рухнул.

• Если бы только мосты...

• Возьмем те же тепловые электростанции. На 80-90% изношено оборудование. Его нужно убирать, заменять, ремонтировать. В подобном же состоянии железные дороги, многие промышленные предприятия. Естественно, государство, а наше в особенности, неспособно сразу заменить все объекты, которые становятся очень опасными. Поэтому нужно научно обоснованно подходить к каждой конструкции и определять ее судьбу. Это и состояние металла, и качество сварных соединений, и множество других факторов. Причем нам намного труднее, чем тем же американцам.

• Почему?

• Например, они построили атомную станцию в Пенсильвании. В корпус реактора они сразу же заложили «образцы-свидетели». Что это такое? Дело в том, что корпус реактора рассчитан на 30 лет, а затем его эксплуатировать нельзя. Вернее, требуются длительные и тщательные испытания. Американцы предвидели будущую ситуацию, и им давать рекомендации было легко: в их распоряжении были конкретные данные. Мы же, к сожалению, задумываемся только о сегодняшнем, а потому и приходится тратить денег намного больше, когда приходит будущее. В общем, создана у нас специальная комиссия по оценке состояния конструкций и сооружений. Средств на такую работу требуется много, ответственность величайшая. Но кто кроме ученых способен выполнять такую работу?

• Насколько я знаю, оценкой состояния конструкций вы занимались очень давно. И, в частности, в атомной энергетике.

• Конечно. Ведь 45% электроэнергии у нас вырабатываются на АЭС. После закрытия Чернобыльской станции осталось 13 реакторов. Но у нас нет инфраструктуры, которая обеспечивала бы их нормальную работу.

• Вы имеете в виду топливо?

• И его тоже. Нет системы захоронения, нет производств, связанных с переработкой топливных элементов. — все это находится в России. Есть уран, но его явно недостаточно для работы энергоблоков. Мы стоим сейчас перед необходимостью создавать атомную промышленность, включая и хранилища ядерных отходов. Начинать, естественно, надо с науки. Принято решение, что Харьковский физико-технический институт передается обратно в академию наук, и теперь он должен стать Национальным центром атомной науки и техники. Иного выхода нет. поскольку нам суждено продолжать развивать атомную энергетику. Реакторы будут выходить из эксплуатации, и их нужно замещать.

• Вы стали сторонником атомной энергетики?

• Для Украины нет иного выхода, и я вынужден считаться с реальностью и искать выходы из нее.

• Как вы думаете, уже в полной мере оценены последствия Чернобыля?

• Нет, конечно. Даже мы с вами, прошедшие эту трагедию с самого начала и до нынешнего дня, в полной мере не можем оценить все ее масштабы, хотя знаем о ней больше других.

• Теперь Украина и Белоруссия остались один на один с последствиями катастрофы?

• Да, только мы с белорусами... В 1990 г. при распаде СССР не оценили масштабы случившегося. Может быть, при разделе страны следовало больше думать о таких трагедиях, как чернобыльская, а не о борьбе за власть. Но прошлого уже не вернешь.

• И что теперь будет с Чернобылем?

• Скажу честно: фактически ничего не сделано. Затрачено огромное количество денег, а воз и ныне там. Какие только «научные обоснования», «экспертизы», «проекты» ни делались! На них затрачены колоссальные средства, а толку никакого. Это очень большое зло, и его надо преодолеть в кратчайшее время. Мы настолько понимаем проблему саркофага, что есть возможность ее решить. И иного нам не дано.

• Меня удивляет позиция властей Украины. Мне жаловались специалисты в Москве и Санкт-Петербурге, что от их услуг отказываются в Киеве, предпочитая западных специалистов. Это большая ошибка!

• У нас с Курчатовским институтом отношения хорошие, но, безусловно, они должны быть теснее. Лично я не понимаю, почему так по-дурацки (извините за непарламентское выражение!) складываются отношения между Россией и Украиной. Они должны быть совсем иными, братскими.

На этом наши беседы с Борисом Евгеньевичем Патоном не закончились. Мы договорились встретиться. поговорить о новых методах сварки, о работах под водой, о сварных конструкциях в космосе и Антарктиде и, конечно же, о судьбе академий наук России и Украины. Надеюсь, что наша новая встреча состоится уже скоро.

С юбилеем, дорогой Борис Евгеньевич! 

Беседовал Владимир Губарев