Самая романтическая наука

Научный сотрудник Главной (Пулковской) астрономической обсерватории РАН Александр Мосенков о Вселенной, необычных галактиках и о различиях в организации отечественной и европейской науки

- Расскажите, чем занимается ваша лаборатория, смотрите ли вы в эти большие телескопы?

- Мы занимаемся скорее обработкой данных, полученных с наземных и космических телескопов.

Лаборатория динамики Галактики изучает совершенно разные объекты − экзопланеты, астероиды, различные звездные системы в составе нашей галактики Млечный путь.

- Каким был ваш путь в астрономию, что в ней привлекало?

- Я стал увлекаться астрономией с раннего детства: читал энциклопедии и справочники. Вскоре я перешел в школу с углубленным изучением математики и благодаря хорошим учителям поступил в Санкт-Петербургский университет на отделение астрономии.

- А почему именно астрономия?

- Астрономия, как говорят сами астрономы, это романтическая наука, и все астрономы отчасти романтики. Можно было бы пойти в сферу физики, математики. Но тянуло к возвышенному, высокому, тому, что не познано. В астрономии еще много нерешенных вопросов. Сегодня это передовая область, которая объединяет другие сферы науки.

- Что дает это изучение галактик, всей Вселенной?

- Кому что. Наверно, кому-то интересно увидеть красивые картинки, показывающие взаимодействие огромных систем на огромных масштабах. Кто-то пытается изучать темную материю. Сейчас это вызывает много вопросов. Но ответить на них можно лишь благодаря всестороннему исследованию эволюции Вселенной.

- Ваша диссертация была посвящена галактикам, видимым под большим углом, то есть с ребра. Расскажите, что это за галактики такие и как вы их изучаете?

- Даже наша галактика Млечный путь тоже наблюдается с ребра, потому что мы находимся в одном из ее рукавов, то есть в плоскости диска. Считается, что наша галактика – это типичная спиральная галактика, и таких галактик на самом деле много во Вселенной.

75% галактик ближней Вселенной составляют спиральные галактики, и, соответственно, некоторые из них мы наблюдает с ребра. Это позволяет изучать их вертикальную структуру. Есть галактики, которые мы наблюдаем плашмя, тогда мы можем видеть их спиральную структуру. В случае с нашей галактикой, мы можем наблюдать и анализировать вертикальную структуру звездного диска и балджа Галактики.

- А какую из этого можно получить информацию?

- В своей диссертации я изучал как раз вертикальную структуру диска. Некоторые галактики бывают очень длинными, вытянутыми вдоль большой оси – как иголки. А бывают очень толстые галактики. Есть даже галактика, которую называют «гамбургером», потому что она выглядит толстой и не похожа на остальные. Поэтому нам интересно изучать, почему галактики бывают очень тонкими или очень толстыми, что влияет на их толщину.

Также в каждой спиральной галактике, в том числе и в нашей, в центре можно наблюдать так называемую Х-структуру, проходящую через центр галактики. Это связывают, в частности, с существованием некой перемычки — бара, который с ребра выглядит как буква Х.

- Какие телескопы используются для изучения таких галактик?

- Мы используем как наземные, так и космические телескопы.

- Насколько я знаю, у вас был опыт работы в Европе. Расскажите, какие существуют явные отличия от организации науки в странах Европы и в России?

- Самое главное отличие связано с поддержкой ученых и научной среды. При этом финансирование осуществляется на конкурсной основе. Это реальный конкурс. Это настоящая конкуренция. Чтобы получить грант, нужно подать заявку, пройти конкурс, и если ваша заявка одобрена, вы работаете в выбранной научной сфере над своим проектом. В
России подобное финансирование на конкурсной основе предоставляют, в частности, Российский научный фонд и Российский  фонд фундаментальных исследований.

Если говорить об организации науки в Европе, то, прежде всего, поражают организованность и активное взаимодействие научных коллективов.  Западные коллеги стараются максимально повысить научный потенциал той проблемы, которой они занимаются. Всё это происходит в условиях постоянной конкуренции, что подстегивает их работать более интенсивно. Это характерно не только для Европы, но и для Соединенных Штатов Америки, Японии, которые стремятся увеличить свой КПД. Как правило, они каждый день методично работают над своими исследованиями.

В России тоже находятся энтузиасты, которые посвящают немало времени своей работе, но зачастую, эта работа не оплачивается. Я думаю, именно на таких энтузиастах держится очень многое в нашей стране.

Главное здесь – это понимание того, что нужно продвигать науку, не топтаться на месте. Для этого, конечно, нужны финансирование, современные научные программы, телескопы, суперкомпьютеры, чтобы решать сложные задачи. Под это выделяются огромные деньги на Западе. И это двигатель их науки.

- А почему вы вернулись?

- Это хороший вопрос. В Европе наука живая. Поэтому мне было интересно там работать. Но духовно мне ближе Россия. И, конечно, хотелось сделать что-то для отечественной науки. Это интересно и сложно одновременно. В России огромный фронт работы, поэтому пока я вижу себя здесь.

- А вы продолжаете общаться с европейскими коллегами?

- Мы постоянно обмениваемся опытом, пишем совместные работы.

-  В отечественную науку идут молодые ребята?

- Мне сложно сравнивать с тем, что было, например, лет 10 назад. Сегодня я преподаю, общаюсь со студентами и, да, можно сказать, что люди стремятся в науку, несмотря на низкие  зарплаты.

- Как вы считаете, к чему сейчас стремится современная астрономия?

- Конечно, загадок у Вселенной множество. Сейчас нам важно объяснить наблюдательные факты в рамках существующих теорий о формировании нашей Вселенной.