За пределами Стандартной модели. Интервью с чл.-корр. РАН Э.Э. Боосом

Несмотря на впечатляющую предсказательную силу Стандартная модель не может дать ответы на все физические вопросы. Но физики не унывают. Вполне вероятно, что Стандартная модель – это всего лишь часть более глубокой теории строения мира. Чтобы это выяснить, ученые анализируют реакции столкновения частиц в ускорителях и коллайдерах, в том числе в Большом адронном коллайдере. Сейчас БАК находится на модернизации. Его светимость будет увеличена. Что это значит для экспериментальной физики? И что нас ожидает там – за пределами Стандартной модели? Рассказывает директор НИИ ядерной физики имени Д.В. Скобельцына МГУ Эдуард Эрнстович Боос.

− Поговорим об экспериментальной физике и ускорительной технике. Какие установки позволяют совершать новые открытия?

− Начну с того, что на протяжении многих лет человечество мечтает проникнуть вглубь материи. Для чего? Чтобы проникнуть в глубины Вселенной. Как оказалось, физика микромира, то есть то, как устроен наш мир на самых малых расстояниях, теснейшим образом связана с вопросами о том, как возникла наша Вселенная и по каким законам она развивалась.

Парадоксально, не так ли? Чтобы понять огромный, необъятный космический мир, окружающий нас, мы должны понять, как на фундаментальном уровне устроены взаимодействия, которые управляют процессами на сверхмалых расстояниях.

Скажем, микроскоп позволяет увидеть структуры, которые мы не можем охватить нашим взглядом. Многие вещи попросту скрыты от нас из-за ограниченности нашего зрения. Нам кажется, что поверхность стола достаточно гладкая. Но если мы посмотрим на нее в микроскоп, то заметим, что она шероховатая и очень неровная.

Для того, чтобы заглянуть на предельно малые расстояния, используются другие «микроскопы». Их принято называть ускорителями или коллайдерами. В ускорителях пучок частиц, ускоренных до высокой энергии, взаимодействует с частицами неподвижной мишени. Тогда как коллайдеры представляют собой ускорители со встречными пучками, на которых осуществляется столкновение встречных ускоренных пучков заряженных частиц. При столкновении происходят реакции, рождаются продукты этих реакций, которые регистрируются в больших устройствах, называемых детекторами.

За годы развития физики высоких энергий создан целый ряд самых разных ускорителей и коллайдеров. В свое время в СССР в Протвине в Институте физики высоких энергий был создан ускоритель протонов У-70 − на тот момент самый мощный ускоритель в мире. В исследованиях на ускорителе У-70 принимали активное участие ученые из различных научных институтов и университетов России и международных научных центров. В этих исследованиях участвовали и ученые НИИЯФ МГУ. Это заложило основу для дальнейшего участия НИИЯФ и физического факультета МГУ в крупнейших международных коллаборациях на коллайдерах HERA (Гамбург, Германия), Tevatron (Батавия, США) и LHC (Женева, ЦЕРН).  

В настоящее время особой популярностью пользуется Большой адронный коллайдер (БАК или LHC) — самый мощный коллайдер в истории. Однако активно работают и другие установки, в которых сталкиваются не только элементарные частицы, но и тяжелые ионы. Исключительно интересный проект будущего коллайдера NICA реализуется сегодня в Дубне в Объединенном институте ядерных исследований. Проект NICA − это крупнейший международный проект, в котором и наш институт активно участвует. В проекте NICA будут сталкиваться преимущественно тяжелые ядра, в том числе, ядра золота. Изучая подобные столкновения, физики надеются проанализировать то, как была устроена Вселенная на первых стадиях ее развития.

Вернемся к Большому адронному коллайдеру. В настоящее время установка не работает, потому что идет так называемая модернизация, то есть усовершенствование и самого ускорителя, ускоряющих систем и детекторов. Научное сообщество надеется, что в 2022 году, возможно, с небольшой задержкой, БАК возобновит работу и принесет новые результаты.

Но парк ускорителей не ограничен большими машинами с высокими энергиями. Гораздо более широкое применение как в науке, так и в прикладных направлениях имеют более компактные ускорители на меньшие энергии. Например, в нашем институте работает группа научных сотрудников, разрабатывающая ускорители электронов под руководством профессора Василия Ивановича Шведунова − одного из мировых лидеров в этой области. Коллектив ученых изучает реакции взаимодействия электронов и образующихся при их попадании в вещество фотонов с различными атомными ядрами при существенно меньших по сравнению с БАК энергиях. Проводимые исследования позволяют выяснить различные аспекты структуры атомных ядер, изучить особенности возбужденных состояний, проводить анализ переходов с одних ядерных уровней на другие. Помимо чисто научного применения, у таких установок существует целый ряд практических приложений. В частности, в сфере безопасности. С помощью малых ускорителей специалисты производят облучение самых разнообразных объектов на предмет выявления запрещенных веществ.

Но, если говорить о фундаментальной структуре материи на самых малых расстояниях, о взаимодействии частиц на расстояниях на 3-4 порядка меньших размера протона или нейтрона, то основная информация поступает сегодня от Большого адронного коллайдера.

− Когда говорят о его модернизации, упоминают, что будет увеличена светимость. О чем идет речь?

− У любого коллайдера есть две основные характеристики. Первая – это энергия столкновений. То есть та суммарная энергия, с которой сталкиваются две частицы, летящие друг на друга. Вторая характеристика – это светимость. Светимость говорит о том, сколько столкновений происходит в единицу времени на единицу площади. Чем больше произойдет столкновений, тем больше вероятность обнаружения интересующих нас явлений.

На коллайдерах, в том числе и на БАК, частицы группируются в определенные сгустки, которые называются банчами. На БАК в каждом сгустке примерно 10¹¹ протонов. Произведение количества протонов в сгустке на количество сгустков, летающих по кольцу, определяет то, как много столкновений ожидается. Очень важно при этом создать банчи с как можно меньшей  площадью поперечного сечения, повышая тем самым светимость.

− Это управляемый процесс или случайный?

− Конечно, это управляемый процесс. При создании пучков и наладке всей магнитной или ускоряющей системы специалисты стараются увеличить светимость насколько это возможно. Правда, при этом происходят различные, скажем так, побочные эффекты. Когда банчи сталкиваются, может происходить не одно столкновение двух протонов, а сразу несколько. В таких случаях приходится разбираться, в каком именно столкновении произошло то полезное событие, которое интересует ученых. Поэтому образуется некоторый дополнительный фон, на который тоже нужно обращать внимание. Получается, что при повышении светимости, повышается и сложность анализа для извлечения полезной информации.

− С Большим адронным коллайдером был связан один очень интересный миф, за которым стоит реальная вероятность. Он связан с так называемыми микро-черными дырами. Люди переживали на этот счет, тогда как ученые всерьез занялись решением этой задачи.

− Действительно, перед запуском Большого адронного коллайдера началась некоторая паника, в том числе в средствах массовой информации, особенно в желтой прессе. Недобросовестные журналисты писали, что во время запуска родится черная дыра, которая поглотит в начале детектор, затем сам коллайдер, потом Женеву, океаны, Землю и так далее. Но в ЦЕРНе, на самом деле, очень серьезно отнеслись к этой озабоченности людей. Была создана специальная группа, которая детально разобралась в этом вопросе.

Физическое обоснование ученых состояло в следующем: на Землю из космоса ежедневно прилетают самые разные частицы. В основном – протоны. Те же самые частицы, которые ускоряются в Большом адронном коллайдере. Энергии протонов, приходящих из космоса, могут быть самыми разными. В частности, есть протоны с существенно большей энергией, чем энергии столкновений на БАК.

Плюс ко всему, мы знаем спектры этих протонов и количество протонов с энергиями существенно большими энергий БАК. Таких протонов уже прилетело на Землю на много порядков больше, чем ожидаемое число столкновений протонов за время работы БАК. Как мы видим,  за время существования Земли высокоэнергичные протоны из космоса никак не повлияли на планету. И на самом деле ничего подобного не наблюдалось нигде во Вселенной, ни на Солнце, ни на других планетах и звездах. Поэтому группа из ЦЕРНа привела строгие научные аргументы в пользу того, что появление микро-черных дыр в столкновениях на БАК крайне маловероятно.

− Расскажите о своей работе на установке Теватрон. Каковы были цели проекта?

− Прежде всего скажу, что Теватрон – это коллайдер, который работал в Соединенных Штатах Америки до 2010 года. Мы с коллегами из НИИЯФ принимали участие в одном из крупных экспериментов на Теватроне − D0, (D-zero). Детектор D0 создали для анализа протон-антипротонных столкновений, проходящих на коллайдере при энергии 1960 ГэВ. Главным результатом работы коллаборации стало открытие так называемого t-кварка или топ-кварка − самой тяжелой из всех открытых до сих пор элементарных частиц. Масса t-кварка примерно в 173 раза превышает массу протона и сравнима, например, с массами изотопов золота. Это очень интересная частица, поскольку топ-кварк не обладает внутренней структурой, но, тем не менее, имеет массу достаточно тяжелого ядра. К 2007 году участники проекта измерили массу топ-кварка с точностью до 1%, а также изучили более 20 различных характеристик этой загадочной частицы.

− Есть ли предположения, почему масса топ-кварка такая большая?

− К сожалению, Стандартная модель не предсказывает массы. Поэтому ответа на этот вопрос мы не знаем. Но интересны некоторые численные совпадения, которые встречаются в наших исследованиях. Например, существует величина, которая создает энергетический масштаб всей Стандартной модели − так называемое вакуумное среднее бозона Хиггса. Поле Хиггса образует некоторый конденсат, вакуум, а сам бозон – это возбуждение над этим конденсатом. Так вот, если вы возьмете величину этого вакуумного среднего, поделите на корень из двух, то получите величину, численно близкую к массе t-кварка. А если вы возьмете вакуумное среднее и поделите на двойку, то получите значение близкое к массе бозона Хиггса. Но, конечно, это чистая нумерология, никаких научных данных за этим не стоит.

− То есть это, скорее, совпадение?

− Думаю, да. Но до конца пока не ясно. То ли это случайное численное совпадение, то ли за этим стоит нечто такое, чего мы пока не понимаем. Но мы точно знаем, что если бы массы частиц были бы не такими, какими они получились, то эволюция Вселенной развивалась бы совершенно по-иному.

− Также сотрудники НИИЯФ принимают участие в проекте CMS − одном из 4 экспериментов на Большом адронном коллайдере. Расскажите подробнее о задачах эксперимента.

− На самом деле, сотрудники института принимают участие во всех четырех экспериментах БАК: ATLAS, CMS, ALICE и LHCb.

Универсальный детектор CMS был рассчитан на работу в условиях высокой интенсивности и оптимизирован для поиска бозона Хиггса. Но он также позволил регистрировать очень многие эффекты, предсказываемые Стандартной моделью, проводить прецизионные измерения характеристик различных процессов.

Сотрудники НИИЯФ МГУ проделали большой объем работ как по разработке, созданию, монтажу и тестированию экспериментальной аппаратуры, так и по развитию теоретических и компьютерных моделей протон-протонных и ядро-ядерных соударений. Наши ученые создали алгоритмы реконструкции физических объектов, которые были внедрены в программное обеспечение экспериментов на БАК.

Конечно, самым главным результатом, достигнутым на сегодняшний день в экспериментах на Большом адронном коллайдере, стало открытие бозона Хиггса в 2012 году. Но помимо этого, конечно, было сделано очень много самых разных и наблюдений, и открытий. Но открытие бозона Хиггса можно считать эпохальным событием. Это то, что обогащает наше знание об устройстве микромира.

− А что вы почувствовали, когда узнали об открытии бозона Хиггса?

− На самом деле мы, как и многие другие ученые, занимались моделированием процессов с участием бозона Хиггса задолго до того, как он был открыт. Стандартная модель предсказывала существование этой частицы и все его взаимодействия. Ученые не знали только его массу. А это и есть самое сложное. Потому что в каждой области масс этой частицы ведущими оказываются, как говорят, разные моды рождения и распада.

Вообще с открытием бозона Хиггса связаны разные драматические события. Перед остановкой коллайдера LEP-2, который, к слову, занимал тоннель Большого адронного коллайдера, установка работала на энергии примерно 210 гигаэлектронвольт, то есть 210 масс протона. И вдруг на массе примерно 114 ГэВ появился некий всплеск в реакциях, где ожидался бозон Хиггса. Мировое сообщество столкнулось с дилеммой: то ли продолжить работу на коллайдере LEP-2 и набрать статистику по подобным событиям, то ли закрыть и перейти на следующий уровень и начать эксперименты на БАКе. Это было очень сложное решение для ЦЕРНа. Но в итоге LEP-2 все же остановили и сосредоточились на строительстве Большого адронного коллайдера.

Логика была такая: если бозон Хиггса действительно располагается на этом уровне энергий, то никуда он не денется, а мы-то его откроем, просто на несколько лет позже. При этом если работы по Большому адронному коллайдеру приостановятся, то стоимость проекта увеличится в разы. В результате это решение было правильным, а масса бозона Хиггса в итоге составила примерно 125 ГэВ, а не те 114, на которые возлагали первоначальные надежды.

− В одном из своих выступлений вы назвали Стандартную модель одним из самых важных достижений науки. При этом до сих пор остаются явления, которые Стандартная модель объяснить не может. Например, гравитацию. В чем здесь подвох?

− Да, совершенно верно: Стандартная модель, как квантовая теория поля, позволяет предсказать не только эффекты многих процессов, но и квантовые поправки. И в некоторых случаях предсказания Стандартной модели делаются с точностью до десятых долей процента, а то и точнее. Эта та теория, которая позволяет последовательно улучшать предсказательную силу, рассчитывая все более высокие порядки в разложении по малым константам взаимодействия.

С другой стороны, действительно, есть целый ряд эффектов, которые Стандартная модель никак не может описать. И, в частности, это связано с тем, что гравитационные силы – та значимая сила природы, которая удерживает нас на Земле, проявляется на масштабах огромных тел. Но, когда речь идет о маленьких частичках с очень маленькой массой, сила гравитационных взаимодействий оказывается на много порядков меньше, чем те взаимодействия (сильные, слабые, электромагнитные), которые составляют основу Стандартной модели. В этом смысле гравитация, действительно, не вписывается в эту схему.

Поэтому физика нуждается в иной модели. В частности, Эйнштейн много времени и сил потратил в попытке объединить электродинамику и гравитацию. И не только он. Тут и там возникали разные интересные «объединения». Например, теория струн, в которой допускались дополнительные измерения пространства и времени. Но это всегда был и остается выход за рамки Стандартной модели.

Но помимо гравитационных эффектов, существуют и другие неразрешенные вопросы, связанные с существованием темной материи и темной энергии. Факт их существования на сегодняшний день хорошо установлен, при этом Стандартная модель никоим образом не может объяснить, что эти явления собой представляют.

Действительно, Стандартная модель – это одно из величайших достижений человечества. Это не теория, которую выдумал кто-то один, эдакий великий ум, создавший ее на кончике пера. Совсем нет. Стандартная модель − это результат коллективных усилий многих теоретиков и экспериментаторов. Разные этапы ее развития связаны с Нобелевскими премиями. В том числе та, которую присудили за теоретическое обоснование существования бозона − частицы, благодаря которой остальные элементарные частицы обретают массу. Премию получили Франсуа Энглер и Питер Хиггс за предложенный в 1964 году механизм, предсказывающий существование нового скалярного бозона. При этом Нобелевская премия была присуждена после того, как частица была открыта на БАК.

Кстати, сам механизм предсказывали в нескольких работах, а бозон предсказал именно Питер Хиггс. Поэтому, собственно говоря, бозон был назван бозоном Хиггса.

− А куда физика высоких энергий стремится сейчас? Мы собираемся проникнуть еще дальше вглубь микромира или расширять свои знания об уже предсказанных и открытых явлениях?

− Хороший вопрос. Сегодня физика высоких энергий развивается по нескольким направлениям. Одно из их связано с более точными измерениями эффектов Стандартной модели. Ученые уточняют константы взаимодействия, массы и другие параметры. Ведь загвоздка в том, что Стандартная модель не предсказывает величины масс и величины зарядов. Конечно, хотелось бы, чтобы теория предсказывала еще и константы, в ней содержащиеся, но этого Стандартная модель не делает. Стандартная модель на самом деле предсказывает эффекты и вероятности при тех или иных константах и значениях масс. При этом сами константы и массы измеряются в экспериментах.

Поэтому ученые постоянно уточняют эти параметры. При этом тут же могут обнаружиться какие-то отклонения от предсказаний значений вероятностей рождения и распада различных процессов. Представьте, что в первых десяти знаках после запятой эксперимент совпадает с теорией, но в следующих знаках появляется небольшое отличие. Такие отличия принято параметризовать стандартными отклонениями, которые обозначаются сигмой (σ). Проще говоря, стандартное отклонение − это та погрешность, которой обязательно сопровождают измерение любой величины. То самое «± сколько-то». Скажем, мы измерили массу предмета и получили результат 100±5 грамм. Значит величина в 110 грамм отличается от измеренного результата на два стандартных отклонения (то есть на 2 сигмы), а величина в 50 грамм будет отличаться на 10 стандартных отклонений (на 10 сигм).

Проще говоря, ученые сравнивают экспериментальные данные с теоретическим предсказанием, сделанным без учета новой частицы или нового взаимодействия. Если есть отличие от 3 до 5 сигм, значит получено указание на существование, скажем, новой частицы. Если же отличие превышает 5 сигм, значит вы точно открыли новую частицу.

Большой фронт работ связан также с модами распада, которых мы еще не обнаружили. И далеко не все константы нам удалось измерить. Механизм Хиггса характеризует то, какие у бозона должны быть самодействия, то есть с какими константами он взаимодействует сам с собой. Это очень важная характеристика, которая определяет потенциал так называемого поля бозона Хиггса. Но все эти измерения достаточно сложные. Эта задача уже для следующих поколений коллайдеров. И, конечно, продолжается поиск других, более тяжелых частиц. Особая роль отводится также физике нейтрино.

Замечу, что это лишь маленькая толика тех направлений, которые сейчас развиваются.

− Как вы пришли в это направление? Чем оно вас заинтересовало в свое время?

− Многое в нашей жизни начинается с семьи. Мой папа был физиком. Он исследовал физику космических лучей, а также изучал физику элементарных частиц. А моя мама была музыкантом, преподавателем консерватории. То есть в семье образовался симбиоз физики, математики и музыки. Будучи маленьким мальчиком я вместе с отцом выезжал на ускорительные сеансы в Протвино, где в то время работала установка У-70. Можно сказать, что я рос в атмосфере физики, науки, исследований. Поэтому уже в школьные годы я решил, что буду заниматься физикой. Я участвовал во всевозможных заочных физмат-школах, олимпиадах и прочем. Затем поступил в МГУ, где стал изучать физику частиц и физику высоких энергий на кафедре Московского университета. Далее была аспирантура в Институте физики высоких энергий в Протвине. И спустя время я пришел работать в Институт ядерной физики.

− А были еще варианты будущей профессии? Что еще вызывало в детстве интерес?

− Наверное, перед каждым человеком в какой-то момент возникает развилка выбора? Ты можешь выбрать что-то одно. Но при этом будешь жалеть об упущенных возможностях. Я, например, очень жалею, что не научился играть на рояле. Хотя мама хотела меня учить, но я был поглощен физикой. А сейчас я думаю, как было бы здорово уметь играть. Как в анекдоте: «Вы умеете играть на рояле?» – «Не знаю, не пробовал». Но я-то знаю точно, потому что пробовал играть, но не вышло, к сожалению.

В какой-то момент я достаточно серьезно увлекался баскетболом, и даже тренер стал настаивать на том, что у меня талант и надо развиваться в этом направлении. В восьмом классе я буквально разрывался: после соревнований отправлялся на олимпиады по физике.

Уже позже, во время учебы на физфаке я подрабатывал лаборантом на кафедре магнетизма. Меня и тут пытались переманить, и тематика действительно была мне интересна. Но детская мечта заниматься физикой частиц сделала свое дело.

− Сегодня вы взращиваете новое поколение будущих физиков. Что бы вы порекомендовали? Какое направление физики им выбрать?

− На самом деле я не знаю. Физика − достаточно сложная наука. И, как мне кажется, человек, который еще в школе стал изучать физику, а затем поступил на физический факультет, уже сделал серьезный выбор. И физика дает множество возможностей. Главное не лениться и осознать, что в любой момент времени ты всегда не знаешь больше, чем знаешь. Поэтому физика не даст заскучать.

И, конечно, современная физика дает широкие возможности для развития различных международных контактов. Ведь открытия сегодня совершаются коллективами или отдельными группами ученых. Без контактов, обмена опытом, совместных обсуждений полученных результатов ничего нового открыть не получится.

Мне довелось побывать на первом награждении лауреатов премии Мильнера. Одним из первых лауреатов стал выдающийся ученый Андрей Линде. Когда ему дали слово, он сказал: «Я часто советовал молодому поколению не идти в физику, потому что это сложная наука, сплошная головная боль, которая к тому же не приносит денежных дивидендов. Вы должны идти в физику только тогда, когда чувствуете, что вы не можете без этого».

Так что один из вариантов ответа на ваш вопрос может быть и таким. Пожалуйста, дерзайте! А уж какое направление выбрать из множества фундаментальных и прикладных, каждый должен решить сам.

Вспоминаются слова другого выдающегося ученого Стивена Вайнберга: «Есть только одно обстоятельство, почему я люблю то, что делаю. В физике высоких энергий мы в какой-то момент доходим до грани непознанного». Прямо сейчас мы дошли до некой грани, создав Стандартную модель. Мы пока не знаем, каков следующий шаг за Стандартную модель. И это завораживает больше всего.

− В этом году НИИ ядерной физики имени Д. В. Скобельцына МГУ отметил своё 75-летие. Чем богата история института?

− Действительно, в 2021 году НИИЯФ отметил свой 75-летний юбилей. Институт имеет славную историю научных достижений. Он создавался как центр для подготовки специалистов по ядерной физике на основе развития фундаментальных исследований по важнейшим проблемам ядерной и атомной физики. А развитие и достижения института теснейшим образом связаны с Отделением ядерной физики физического факультета МГУ.

Институт организовал знаменитый ученый, академик Дмитрий Владимирович Скобельцын − советский физик-экспериментатор, специалист в области ядерной физики, физике космических лучей и физики высоких энергий.

С 1960 по 1982 годы институтом руководил выдающийся ученый и талантливый организатор науки, академик Сергей Николаевич Вернов − ученик и соратник Скобельцына. Вернов внес большой вклад в дело создания и дальнейшего развития института и отделения ядерной физики, заведующим которого он был.

В период с 1982 по 1991 годы директором института и заведующим ОЯФ физфака был профессор, лауреат Государственной премии Игорь Борисович Теплов. Он продолжил начатую Скобельцыным и Верновым работу по развитию института как крупного университетского ядерно-физического центра для проведения фундаментальных исследований и подготовки кадров. С 1991 по 2020 годы НИИЯФ возглавил выдающийся ученый в области космической физики, профессор, Лауреат Ломоносовской премии Михаил Игоревич Панасюк – автор многочисленных спутниковых и наземных экспериментов по изучению космоса. Во многом благодаря Михаилу Игоревичу Панасюку институт не только сохранился в непростые для науки 90-е годы, но и вывел традиционные направления исследований на новую высоту, расширил спектр исследований и включил в него новые актуальные темы. Конечно, развитие института было бы невозможно без постоянной поддержки ректора Московского университета академика Виктора Антоновича Садовничего.

Благодаря такому руководству института за время его существования было получено множество самых разных результатов. В частности, аппаратура, созданная в институте, в рамках первых полетов в космос позволила обнаружить радиационный пояс Земли. Кстати, до сих пор ведутся некоторые споры с американскими коллегами о том, кто же был первым. В целом приоритет отдан американцам, но так называемый внешний радиационный пояс открыли сотрудники нашего института под руководством Сергея Николаевича Вернова.

Надо сказать, что спектр исследования НИИЯФ очень широк. Ученые познают физику космоса и космических лучей, занимаются вопросами ядерной физики, работая как над фундаментальными исследованиями, так и над прикладными аспектами, связанными в том числе с новыми материалами и радиационной стойкостью. Также ведутся исследования по микроэлектронике и современной ускорительной технике. Большое внимание уделяется и физике высоких энергий. Это та область, в которой активно работаю я.

− Как сотрудники отпраздновали юбилей?

− В честь 75-летия мы организовали специальную трехдневную конференцию. Конечно, из-за ограничений, связанных с пандемией, мы проводили конференцию в удаленном формате. Между тем, к нам подключилось несколько сотен человек. Коллеги из разных институтов, как российских, так и международных представили интересные доклады. А сама конференция показала, каких значимых результатов мы достигли. Надеюсь, что и дальше история НИИ ядерной физики будет пополняться выдающимися открытиями и достижениями.

Интервью проведено при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ и Российской академии наук.