Идею должна сопровождать радость

Каждый, кто имеет отношение к флоту, знает, что торговых или пассажирских кораблей не бывает. Раз корабль, значит, военный. Вот и с конструкторами. Если в слове «главный» слышится «глава» — мирный руководитель, то «генеральный» явно родственно «генералу». Представитель петербургской школы кораблестроения, генеральный конструктор САПР ОКБ «Дагдизель» профессор Шамиль Гимбатович Алиев посвятил более 50 лет жизни торпедному оружию и военной промышленности.

 — Неужели разница между гражданским и военным конструкторами настолько велика, что отражается даже в термине?

— Генеральный конструктор сегодня — это целый институт, сложный механизм, в котором задействованы почти все области науки и техники. Особенность работы именно военных генеральных состоит в том, что у нас весьма жестко поставлены сроки. У академика Я.Б. Зельдовича было такое выражение: «В военном деле нужно не просто умствовать, а до завтра решить». Главная задача всегда связана с трудностями: сроками, финансовыми потоками и материальными ресурсами. Нет трудностей — не нужен и генеральный. При этом все конструкторы работают по единой формуле: «техника + увлеченность + талант = результат». Без этих трех составляющих ничего не получится.

— Однако несмотря на такую простую формулу, перед генеральными всегда стоят задачи нетривиальные. Можно ли как-то помочь им в поисках решений?

— Разумеется. Надо создать им «положительную» рабочую атмосферу, в которой конструктору не пришлось бы заново решать уже давно решенные задачи.

Кроме общих показателей, в каждом сегменте есть общая идеология, позволяющая формировать в наиболее активной форме целевую функцию, которая, в свою очередь, помогает задачу выполнить, во-первых, в срок, во-вторых, с удовольствием. Пытаясь создать идеологию торпедного оружия, я много десятилетий тому назад начал собирать специальную библиотеку, в которой отслеживал ситуацию с оружием как зарубежным, так и отечественным. Кажется, мне это удалось. Одним из первых шагов, я считаю, должно стать создание сопровождающего аналитического центра. Сейчас его прообраз — Российская академия наук. Мы сформировали базу знаний по глубоководным торпедам, в ней около 800 уже решенных задач. Но и про ошибки мы не забываем — их около 40 тыс. листов, пятимегабайтный текстовый файл.

— Карта грабельных минных полей.

— В спорте есть такое правило: если ты дважды сделал одну и ту же ошибку, из тебя ничего не выйдет. Один раз все попадаются. Иногда мне кажется, что нет ни одной ошибки, которой бы я не допустил. Но нет ни одной, которую допустил дважды. Наша лабораторная база в Дагестане — некий прототип будущего аналитического центра, его ядро. С нашими работами знакомились и их одобрили академики В.П. Бармин, Е.П. Велихов, К.В. Фролов, В.И. Субботин. К нам приезжали из Санкт-Петербургского государственного морского технического университета, из концерна «МПО — Гидроприбор», из научно-производственного объединения «Электросигнал». Активная 50-летняя работа, ни на один год не утихающая, продолжается и сейчас.

Наше начинание поддержала председатель Совета Федерации В.И. Матвиенко. После этого я раз 15 выступал на эту тему. Везде политическое руководство одобряет, научные силы поддерживают. Необходим многотомник «Торпедное оружие». У нас налаживается контакт с президентом НИЦ «Курчатовский институт» М.В. Ковальчуком по поводу создания гуманитарно-просветительского центра. Этому вопросу помог еще лет 30 тому назад академик Е.П. Велихов. У нас есть такая всемирная лаборатория, которая носит имя вашего покорного слуги. Я ставлю следующую задачу. Есть выстраданное ядро — все 800 задач, как в академических вузах. Теперь нужно на федеральном уровне создать совет, в котором будут пять-шесть таких великовозрастных, как я (больше просто нет), 10– 15 — среднего возраста и около 50 представителей молодого поколения. Д.О. Рогозин поддержал идею. Совет должен работать по обозначенным направлениям: искусственный интеллект, гребные винты, баллистические задачи и многое другое.

— Но разве одна ваша лаборатория с такой задачей справится?

— Конечно нет. Центр надо создавать совместно с Санкт-Петербургом, с «Гидроприбором», с «Корабелкой», с МГУ, МГТУ им. Н.Э. Баумана, РАН, Институтом механики. У меня со многими из них дружеские отношения. Считаю это своим достижением, это важно в научном плане. Может быть, повлияла общая идеология теории ошибок — как только тебе указывают на неточность, ты ищешь в своей деятельности еще две. Поэтому человек, который указывает тебе на ошибку, по этой теории, должен быть очень близким тебе.

— Враг ошибки показывать не будет, он будет ждать их последствий.

— Общая идеология проектирования оружия — подводного, надводного, космического и т.д. — это системный взгляд, многообразие динамических систем, взаимодействующих по законам теории информации. Я абсолютно уверен, что такие динамические системы — блочные, модульные — не изолированы. Они максимально приближаются к искусственному интеллекту.

Влюбиться в идею

— Сегодня в изучении искусственного интеллекта есть и большие достижения, и большие проблемы. Недавно мы обрабатывали труды М.В. Ковальчука и наткнулись на идею конвергенции, в изучении которой у нас тоже немалый опыт. Он сформулировал эту идею по-боевому, нам боевитости не хватало, потому что проблема восприятия зависит как раз от этого: первый этап — латеральное торможение, второй — дивергенция и конвергенция проводящих путей. И, самое главное, третий: каким образом входящий стимул перекодируется в мозге.

Главная проблема: наша перцептивная система зависит от своего состояния. У каждого, наверное, есть свои методы приведения себя в метастабильность.

— Мне, например, становится страшно, когда я пытаюсь понять бесконечность метавселенной как в пространстве, так и во времени.

— А у нас для этого есть формула Больцмана, выбитая на его надгробии: S = klnW. Людвиг Больцман покончил с собой. Михаил Александрович Леонтович, еще будучи студентом, как-то пришел в общежитие и рыдая кинулся на кровать: «Вот теперь я знаю, почему Больцман застрелился!» Есть идея, которая хватает и «размазывает» тебя по всей Вселенной, и есть конкретная задача, которую до завтра надо сдать. Компромисс между ними — реальный мост. Есть еще более реальный, но этот мост — бесконечность.

Любой ученый-фундаменталист — это человек, который строит мосты из бесконечности. Реальный мост ему кажется слишком простым, потому что он выступает как бы отражением быта. Единичка не должна рыдать, что она ничтожна по сравнению с бесконечностью. Она должна радоваться тому, что отражена в бесконечности. Такова дорога восприятия. По современным представлениям, восприятие — это переработка нервной системой информации, поступающей от органов чувств. Можно допустить, что появляются живые существа, у которых другой механизм обработки информации. Тогда внешний мир кажется им принципиально иным. Проблемы восприятия связаны именно с дальнейшим продвижением искусственного интеллекта в сторону как можно ближе к естественному и дальше — к сверхъестественному.

— Может быть создан такой искусственный интеллект, который будет воспринимать мир иначе?

— Конечно. Причем благодаря технике можно проводить любые эксперименты. В вашем журнале это обозначено очень ярко. Это хорошее название — «В мире науки». Дело в том, что в мире науки мы счастливы. Я счастлив, другие нормальные ученые, инженеры и конструкторы счастливы. А наука в мире — сирота. Поэтому в мире науки проблема искусственного интеллекта — одно из самых мощных и трудных направлений. И я пытаюсь его раскручивать. Академик А.Н. Колмогоров в свое время давал такой критерий ценности научной идеи: в числителе — наблюдаемая сложность, в знаменателе — минимальная декодирующая программа. Я думаю, что работы Колмогорова в области искусственного интеллекта намного опередили американцев. Мне давали смотреть некоторые его черновики. Он собрал около 100 разных специалистов — медиков, физиков, математиков. Если говорить об искусственном интеллекте и тех задачах, которые стоят сегодня для подводного, надводного или авиационного космического оружия, это, конечно, очень перспективно. Хорошими козырными картами владеет тот, кто будет владеть именно такими «прочеловеческими» тренировочными программами.

Я постоянно занимаюсь с детьми, и моя главная задача — переживать идею с такой силой радости, которая никого и ни за что не оставит равнодушным. В прошлом году, мне кажется, я справился. Один мальчик написал мне письмо: «Вы вообще есть или нет?» Он был на какой-то олимпиаде, и ему дети рассказали о моментальных вычислениях и удивительной красоте чисел. Я позвонил тому ребенку и назначил встречу. Задачу искусственного интеллекта, как и любую другую, решить нельзя, если в нее не влюбиться.

В Индии не разрешали браться за задачу, если ты не мог сочинить о ней хотя бы одно четверостишие. Любовь к идее оздоравливает человека, позволяет ему прочно стоять на бетонной опоре, а головой уходить в облака. Она должна быть чрезвычайно сильным чувством. Чехословацкий поэт Витезслав Незвал, когда ему сообщили, что началась война, сказал: «А как же я допишу книгу?»

— Как Архимед: «Дайте мне формулу дописать».

— Именно.

Мы верим, друзья, в караваны торпед

— Если у нас уже есть хорошие ракеты, зачем нужны торпеды?

— Такие вопросы своевременны. Самыми главными раньше считались генеральные конструкторы подводных лодок. Но если в подводной лодке нет торпед, она превращается в консервную банку. Роль вооружения, особенно морского оружия, с морским интеллектом меняется, развивается по-другому. Конечно, ракеты как были, так и остаются самым важным оружием, но роль торпеды никто никогда не сведет к нулю. Развитие торпедного оружия сегодня начало меняться в сторону сильного уменьшения размеров торпеды. Двухтонные агрегаты какое-то время еще будут служить, но вообще уже существуют и хорошо себя показывают 50-килограммовые торпеды.

— Что же может такая торпеда?

— Она эффективнее, чем двухтонная. Засечь их сложно, они бесшумны. Тяжелые двухтонные торпеды, которые идут со скоростью примерно 100 км в час, конечно, шумят. Пока идут, антиторпеда их уничтожает. Малые идут почти без шума, невозможно оперативно разобрать, что это за косяк идет, рыбный или торпедный. Несколько малых торпед, которые можно хоть с руки запускать, вполне могут по поражающему фактору заменить одну большую. Торпеда будущего — это искусственный интеллект, который необходимо приблизить к мозгу человека и даже пойти дальше. Для этого нужна очень мощная теоретическая база.

С другой стороны, малыми торпедами нагнетается напряжение, что соответствует сегодняшним запросам. Посмотрите, как развивалась агрессия в мире, начиная от дубинки и кулака. Раньше задача была прихлопнуть противника, сейчас этого нет. Сейчас задача — вымотать противника, создать чувство неполноценности, свести его с ума. Когда на одной субмарине установлено от 24 до 30 торпед максимально, а недалеко от нее крутятся десятки лодок, на которые можно наткнуться, что делать? Попробуй плавать в озере с минами! Тут то же самое. Мир развивается достаточно парадоксально. Какими бы умными мы ни были, мы сидим на пороховой бочке. У нас нет другого выхода, и не только у нас — вообще ни у кого нет. Роль торпедного оружия будет меняться постоянно, а с появлением миниатюрных торпед напряжение будет только расти. Но парадокс заключается в том, что именно общее напряжение пока и удерживает мир.

— Остается надеяться, что вся эта система напряжения не порвется от какой-то случайности или поломки.

— Сегодня нет просто подводного и просто надводного оружия, сегодня полный синтез в космосе, в воздухе, над водой, под водой. Эти системы очень сильно скоординированы и не очень устойчивы. Многоплановость оказалась «греховным» делом.

Поэтому эти разные направления, которые в торпедном оружии будут формироваться вначале как идея, концепция, потом как модель, прототип на испытаниях, должны проверяться в корне по-другому. Руководство Министерства обороны, с которым я многократно встречался, поддерживает идею о новой концепции проведения испытаний всех видов: заводских, отраслевых, государственных.

— Сейчас они проходят неправильно?

— Это плохой вопрос. Все правильное должно быть еще более правильно. Полуторка и сейчас может ездить, но это неэффективно, потому что есть новая система. Старая нерациональна и не формирует внутри большой радости. Должна быть радость, сопровождающая идею. Конечно, очень сильно восторгаться техникой не стоит. Скорость, с которой мы развиваемся, гораздо выше, чем скорость, с которой мы понимаем, зачем это делаем. Ничего хорошего в этом нет. Я сторонник того, что высшие формы консервативности прогрессивнее всего. Клетка консервативна, поэтому она служит нам так долго. Там, где есть трансрациональный консерватизм и научная неопределенность, есть развитие. Нельзя иметь ежедневно меняющиеся идеи-однодневки. В мире оружия ничего лишнего быть не должно. Все лишнее отсекается. И в жизни тоже. Есть абсолютно новое направление, связанное с искусственным интеллектом и с нейролингвистическими программами.

— Развитие искусственного интеллекта, в частности в торпедах, может привести к появлению автономных торпедных аппаратов, которые фактически сами несут в глубинах боевое дежурство?

— Это высшая цель: торпеда, которая может сама ставить перед собой задачу и выполнять ее, конечно, в наших интересах. Но пока это еще очень и очень далеко. И, несмотря на мою подводную специализацию, думаю, что этого сначала добьются в космосе. Тогда 90% задач в сложных условиях очень больших океанских глубин и в космосе будут возложены на искусственный интеллект. Работы, которые ведутся в этом плане совместно физиками, математиками, механиками, биологами, врачами, — это некая глобальная интеграция. М.В. Ковальчук уместно назвал это конвергенцией. Все было дивергентно, дифференцировано — для своего этапа это нормально. Теперь все большую силу обретает интегральный взгляд, не дивергенция, а конвергенция.

Конечно, у каждого свои представления о радости, но мне кажется, что все, кто влюблен в науку или в идею, могут быстро отойти от любой неприятности, просто вспомнив объект своей любви. Когда передо мной встает какая-нибудь проблема, я говорю себе: «Что же, эта проблема сильнее, чем моя любовь к Аристотелю, Пифагору, Эйнштейну? Она занимает больше места в моей душе? Значит, я не дотягиваю до преданности и любви». В горах говорят: «Конь требует не ухода, а искренней любви». Именно на нее он отвечает феноменальной преданностью. Так и с наукой: полюби ее искренне, и она ответит тебе взаимностью.