Вкус зимнего хлеба

«Великих людей питает труд» – более точное определение найти сложно. Эти слова Сенеки человечество пронесло сквозь столетия, и я каждый раз вспоминаю их, когда встречаюсь с академиком Багратом Исменовичем Сандухадзе.

Могу смело назвать его великим тружеником, и в этом нет никакого преувеличения. После каждого сбора урожая ему положено просматривать 500 тыс. колосьев, и он это делает регулярно вот уже более полувека.

Этот выдающийся селекционер и ученый совершил чудо, в существовании которого сомневались все - и лишь он один шел упорно к своей цели, убежденный, что способен победить. Он выращивает хлеб там, где, казалось бы, это сделать невозможно.

КАК ВЫГЛЯДИТ ЧУДО?

- Слух пошел в академии наук, что в «Немчиновке»

случилось чудо, и автор его – академик Сандухадзе. Раскроете тайну, Баграт Исменович?

- В этом году произошло важное событие: впервые был получен рекордный урожай озимой пшеницы. В сортоиспытаниях мы перешагнули рубеж в 100 центнеров с гектара, а отдельные номера дали 133,7. Это на землях Подмосковья! Здесь земли очень бедные, мало вносится извести, органических удобрений… Когда в 1963 г. я сюда приехал, гумуса было 4,7%, а сейчас 0,9%, т.е. почвы сильно истощились. И на таких землях мы получили отменный урожай!

- И в чем же тайна успеха?

- В селекции.

- Странно: почвы становятся беднее, а урожаи у вас все больше и больше?

- Конечно, мы даем немного удобрений, проводим защиту растений, но решающую роль все-таки играет сорт.

- Тот, который вы создали? Но ведь многие зарубежные ученые в Канаде и Германии не верят, что в Подмосковье можно получать такие урожаи!

- Я им говорю: приезжайте, посмотрите… За последние 40 лет резко упало качество зерна. Это проблема номер один во всем мире. Как сочетать высокий урожай с высоким качеством зерна? Мне только что из лаборатории принесли данные о белке. У наших сортов, которые дали по 120–130 центнеров с гектара, процент белка 14,7–14,8. Это выше международного стандарта.

- Такое впечатление, что вы работаете не в Подмосковье, а на Кубани.

- Там прекрасные селекционеры. Кстати, наша страна должна гордиться не только космическими конструкторами и создателями атомной промышленности, но и великими селекционерами, такими как П.П. Лукьяненко, В.Н. Ремесло, И.Г. Калиненко и многие другие. И сейчас работают прекрасные ученые, специалисты высочайшего класса, но их имена широкой общественности неизвестны. Почему именно на них я концентрирую ваше внимание? Дело в том, что селекция – это самый дешевый способ поднятия урожайности сельскохозяйственных культур.

- Звучит сверхактуально.

- Чтобы получить сегодня хороший урожай, нужны сорт и техногенные факторы. Сорт – это дешево. Приехал ко мне специалист, заплатил копейки и получил четыре мешка зерна. Он размножает их, и это ему ничего не стоит. А техногенные факторы – это уже миллиарды.

- Что вы подразумеваете под понятием «техногенные факторы»?

- Это защита растений, пахота, удобрения и т.д. - т.е. все, что сопутствует росту растений и их урожайности. Однако у этих факторов есть предел возможностей. Например, они не могут обеспечить зимостойкость, устойчивость к болезням.

- А химия?

- С ее помощью можно кое-чего добиться, но следует помнить об экологии. Почвы уже перенасыщены вредными веществами. На Западе это давно знают, а потому буквально завалили нас разными веществами, которые давно не приносят никакой пользы. Мы же выводим сорта, которым не нужно никаких препаратов. У меня появились сорта, которые я абсолютно ничем не обрабатывал перед посевом. И, представьте, мучнистой росы нет, ржавчины нет, других болезней нет. Качество зерна очень хорошее. Хлеба не полегают, что очень важно.

- В этом году погода преподносила сюрпризы: то ливни обрушатся, то град…

- Хлеба везде полегли, а наши стоят. Хожу – любуюсь. Сейчас я отправил их в разные лаборатории, пусть изучают, исследуют, чтобы я поскорее их ввел в жизнь.

- Почвы бедные, удобрения начинают вредить растениям, нужны только гербициды, чтобы бороться с сорняками. А как же урожаи?

- Все берет на себя сорт. Мы создаем сейчас сорта, у которых несколько десятков признаков, из них главные - урожайность, качество зерна и устойчивость к болезням. По урожайности (причем не только в этом году, но и уже четыре года подряд!) – 110–120 центнеров с гектара. А что было 40 лет назад? 45–50 центнеров.

- Простите, но, как известно, под Москвой выращивали пшеницу, которую надо было «усиливать», чтобы выпекать хлеб. И такие пшеницы привозили с Кубани или Поволжья.

- Улучшатели…

- Вот именно! А сейчас привозить не нужно?

- Важнейший показатель работы нашего института – качество хлеба. Еще лет 30 тому назад в нашей академии я поднял вопрос об этом. Но тогда я не смог убедить своих коллег в том, что озимая пшеница может стать главным продуктом в нашей зоне. Мне тогда доказывали, что граница ее выращивания – район Харькова, а севернее ее использовать нельзя. Я же говорил, что получаю урожаи озимой пшеницы в Подмосковье, причем на больших площадях. Но мне не верили, поскольку никто в мире не получал высокие урожаи озимой пшеницы в северных районах с высоким качеством зерна.

- Сейчас скептиков стало меньше?

- Конечно. Кстати, некоторые фермеры в Англии получают сейчас 150 центнеров с гектара. Да, у них условия получше, чем у нас. Но я поставил себе цель не только догнать их, но и получать до 200 центнеров с гектара.

- Фантастика!

- Она должна стать реальностью.

- И все-таки очень интересно: как случаются открытия?

- Убираю с 15 делянок урожай, все привычно, нормально. И вдруг на 16-й делянке вижу стекловидное зерно – необычное, крупное. Душа возрадовалась: ясно, что в моем распоряжении нечто очень хорошее, важное, перспективное. Я сразу пошел в лабораторию, чтобы определить белок и качество. Удача!.. На следующий год все подтверждается - значит, рождается сорт. Оказывается, в нашей зоне во время налива зерна идут дожди. Например, если во время созревания клубники холодно и дождливо, ягода кислая. С малиной ситуация та же. Если стоят солнечные дни, клубника и малина сладкие. И пшеница на погоду должна реагировать, но вдруг выясняется, что мы нашли сорт, который негативные влияния погоды нивелирует, снимает. Есть дождь или нет, холодно или нет, все равно – 13–14% белка, а иногда даже и до 20%! Так мы решили второй важнейший вопрос после урожайности – высокое качество зерна. А что дальше? Как быть с болезнями? Здесь идут дожди, а потому много мучнистой росы, очень много ржавчины, другие опасные болезни. И никто не верит, что их можно победить. Один сорт я выращиваю уже 20 лет, и он не поражается ржавчиной. Специалисты взяли этот сорт, искусственно попытались заразить его ржавчиной – не получается! Тем не менее скептики еще есть. Я создал новый сорт, назвал его «Немчиновская 17». Он абсолютно устойчив к полеганию, у него очень хорошее качество зерна. Недавно мне позвонили из Воронежской области и сообщили, что такого качества зерна у них еще не было.

- Это та пшеница, которая не легла во время бури, пронесшейся по Подмосковью летом?

- Да, тот самый сорт. Я понимаю чувства агронома, который видит, как наливается зерно. Он радуется: будет хороший урожай. Но ночью слышит, как начинается дождь и поднимается ветер. На рассвете выходит на поле, видит, что пшеница полегла. Иногда теряем урожай полностью. К сожалению, для хлебороба картина нередкая. 40 лет я занимаюсь селекцией пшеницы, и устойчивость к полеганию для меня вопрос номер один. Так что своими устойчивыми к полеганию сортами я спасаю наших агрономов, работников сельского хозяйства. И они меня прекрасно понимают и поддерживают.

- И все-таки что в основе вашей работы?

- Собираю гены со всего света, высеваю коллекции, изучаю их один-два года, отбираю наиболее интересные и стараюсь передать положительные гены нашим сортам. Работа скрупулезная, но очень интересная.

- Коллекцией Н.И. Вавилова пользуетесь?

- Конечно. И всегда помню его слова: «Генотип должен превалировать над средой». Я не боюсь, что семена не перезимуют. Когда я прихожу весной на поле, вижу, как поднимаются растения. Они зеленые, крепкие. Такое впечатление, будто для них холодов и снега не было. Я им говорю: «Спасибо, ребята, что вы хорошо перезимовали!»

О СЕЛЕКЦИИ ДЛЯ ЧАЙНИКОВ

- Селекция – это отрасль растениеводства. С ее помощью выводятся совсем новые сорта с качествами, которые в природе чаще всего не встречаются, такими как продуктивность, устойчивость к болезням, качество зерна. Причем эти качества можно улучшать бесконечно. Об этом я говорю с высоты своего опыта работы с озимой пшеницей.

- Это природа или разум человеческий?

- Их единение. Мы работаем в довольно суровой зоне, и природа, как ни странно это звучит, мне помогает. Во время суровой зимы некоторые растения погибают, не выдерживают холода. Остаются крепкие, хорошие. И тем самым природа подсказывает мне, каким путем надо идти. А далее уже вступает в дело человеческий разум. Может быть, «хороших» растений 100 или даже больше, но тебе нужно отобрать именно то, которое станет родоначальником следующего сорта. Поэтому у нас селекционная работа в основном – это отбор и скрещивание.

- То есть в стоге сена найти иголку?

- Можно и так сказать. Поработал я 15 лет, а результатов не было. Кстати, необычного в этом ничего нет, т.к. селекционеров много, а сортов они выводят мало. Из сотни специалистов только трое-четверо выводят сорт, а остальные – так называемый селекционный материал, который в сорт не превращается.

- Удача нужна?

- И искусство тоже.

- А сколько времени живет сорт?

- По-разному. У него, как и у людей, продолжительность жизни зависит от многих факторов. К примеру, знаменитой «Безостой 1» 50 лет. Обычно считается, что каждые пять лет надо давать новый сорт. Однако есть шедевры, они обладают такими признаками и качествами, что перебороть их нелегко. Это, например, сорт «Мироновская 808». Он высевался каждый год на 10 млн га. Понятно, что были разные климатические условия, но тем не менее сорт оставался рекордсменом. Гены готовы отвечать на любые условия, а потому сорт давал хорошие урожаи повсюду. «Мироновская 808» блестяще подтверждает вывод Н.И. Вавилова о превосходстве генотипа над средой. Если же наоборот, то беда: растение погибает или от холода, или от болезней. Сейчас у меня посеяно около 50 тыс. селекционных номеров, у каждого колышек. Ежегодно я должен посмотреть 500 тыс. растений, из них отбираю 1,5–2 тыс. для следующего пересева. Что отбирать? С какими признаками? Здесь и проявляется искусство селекционера. Постепенно накапливается опыт. И сейчас уже растение выколосилось, и я могу сказать, сорт это или не сорт. Уже не ошибаюсь.

- Но селекционеру надо начинать с ошибок?

- Иначе не бывает. Только с возрастом, с опытом селекционер становится хорошим специалистом. Тысячи снопов убираем мы каждый год, и каждый проходит через мои руки. По старинке убираем, серпом, чтобы ничего не пропустить. Все признаки видны опытному глазу. Бывает, колосья внешне хорошие, а пощупаешь – там вата, зерна нет… В 1957 г. создали комиссию в ЦК партии, которая должна была поехать на Украину и проверить там урожай. До уборки было еще полтора месяца. Комиссия побывала на полях, а потом доложили, что урожай будет в районе 50–60 центнеров с гектара. Началась уборка. Урожай – 18–22 центнера. Что же случилось? Оказалось, надо убирать пшеницу, но вдруг пошел дождь. Как у нас в этом году. Каждые сутки пшеницы становится меньше на полтора центнера. Дождь – солнце, дождь – солнце… Щупаешь колос, а там пусто.

- И вы это сейчас почувствовали?

- Нет. Мои сорта выстаивают и в такую погоду! Этот год, необычный и очень капризный, мне очень помог.

- Чем же?

- Пшеница выросла выше примерно на 25 см, чем в обычные годы. Это из-за умеренного тепла и осадков. Вот пшеница и вымахала в рост. И она стояла! Не полегла. Это очень важно. Если твой сорт выдерживает самые критические условия, значит, он надежен.

- Как известно, в Подмосковье в прошлом пшеница не использовалась для выпечки хлеба. А у вас в институте есть своя пекарня. Зачем она?

- Я хочу, как в Англии. Там 140 центнеров с гектара и высокое содержание белка. У меня такие же данные, хотя климат совсем другой. Из моей пшеницы можно не только выпекать хороший хлеб, но и даже использовать ее как «усилитель». Если раньше для этого мы брали пшеницу с юга, теперь в этом нет необходимости. В своей пекарне такой хлеб мы и получаем, проверяем все его характеристики, убеждаемся, что он полностью соответствует нашим требованиям.

ПУТЬ К ВЕРШИНАМ НАУКИ

- Баграт Исменович, вы родились в Грузии?

- Да, в Западной Грузии, Зугдидский район.

- Но там озимой пшеницы нет.

- Честно говоря, я не думал, что буду заниматься селекцией. В юности меня интересовали литература, история и философия. Я ощущал себя гуманитарием. Но в Тбилисский университет не поступил, случайно оказался в сельскохозяйственном техникуме. Окончил его с отличием. Меня направили в Москву в Тимирязевку. Сдавал один экзамен – по физике, получил «отлично». В академии влюбился в девушку, она работала библиотекарем, мы поженились. Вернулся в техникум директором опытного хозяйства. Одновременно преподавал растениеводство. Однако жене климат не подошел, врачи порекомендовали жить в центральной полосе России. Еще во времена студенчества я дважды был в «Немчиновке» – мы смотрели опытные поля. 3 августа 1963 г. я приехал сюда. Директор направил меня в лабораторию озимой ржи, где я проработал два с половиной года. В это время «Мироновская 808» вытеснила все сорта нашего института, ни один из прежних пшенично-пырейных сортов не смог с ней конкурировать. Именно тогда я и решил заниматься озимой пшеницей серьезно.

До 1979 г. мы ничего не могли противопоставить «Мироновской 808». На десять центнеров этот сорт давал больше других. Единственный недостаток был – это высокоростность. Иногда поля лежали до колошения. В результате – падение урожайности до нуля. Что делать? И тогда я начал «ремонт» этого сорта. Есть короткостебельные сорта, они не полегают. Но очень плохо зимуют, вымерзают сильно. Как их сделать зимостойкими? Я разработал схемы селекции. Короткостебельные насыщаю постоянно мироновскими. И так каждый год: отбираю зимостойкие и насыщаю мироновскими. И через несколько лет появились линии, которые зимуют на уровне «Мироновской 808», стебель укорочен и урожай на 10–15 центнеров выше. А как же с качеством? В академии мне говорили, что все равно эту пшеницу можно использовать лишь как фуражное зерно. Мол, в таких климатических условиях – во время налива зерна холодно и дождливо – ничего у меня не получится. Но я решил попробовать преодолеть и эту проблему. Не буду вдаваться в подробности, скажу, что однажды иду вдоль делянки и вижу, что зерно на ней полностью стекловидное. Неужели получилось? Бегу сюда в хлебопекарню. Отдаю на исследование. Оказывается, белка на 3–4% больше. Я не поверил этому, потому что в последние 40 лет вместе с ростом урожайности качество зерна упало. Вот такая закономерность существует, не только у нас, но и во всем мире. Урожайность – выше, качество – ниже. А у меня наоборот! Фантастика! На следующий год все подтвердилось. У меня было всего восемь мешков. Одному знакомому председателю хозяйства в Ступинском районе я отдал четыре. Через три года он везет пшеницу на элеватор, в это время туда приходит машина из Старополья. Проводят анализы, выясняется, что наша пшеница намного лучше. Никто не поверил, что она выращена в Подмосковье!

- Лучше рекламы и быть не может!

- Хороший сорт в ней не нуждается. Достаточно взглянуть на зерно. Вот я высыпаю на стол из двух пакетиков зерно. В одном они крупные, прозрачные. В другом – такие же, но меньше. Те, что крупнее – наши, а помельче – из Германии. Какая реклама здесь нужна? Все очевидно. Моментально все становится известно. Один год 200 тыс. га засевают в хозяйствах, на следующий уже 500 тыс. га, а сейчас уже 2,5 млн. Главное – сорт хороший. Что он дает? В нашем регионе, где проживает почти половина населения страны, мы можем обеспечивать – не на 10 или 15 лет, а навсегда! – зерном, качество которого лучше, чем в Саратове, Краснодаре и Ставрополе. У них белка в этом году 10–12%, а я получаю 15–17%. Таким образом, продовольственным зерном хорошего качества можно полностью обеспечить людей. Причем мы не заражаем землю разными химическими веществами.

- А это ведь большая беда?

- Конечно. Мы сеем пшеницу, а она не всходит. Дело в том, что на землю обрушивается огромная нагрузка из пестицидов, и почва уже не выдерживает. У нас же земля сохраняет свою исконную сущность, свою главную ценность – плодородие. Такое впечатление, будто сам сорт о своей земле заботится, не позволяет ей истощаться.

- Рядом с вашим институтом я видел поле, заросшее бурьяном…

- Эту землю у нас отняли. Ни одного метра нам не оставили здесь. Вот она и заросла бурьяном. Я просил хотя бы на год мне ее отдать. Не разрешили. Дали нам землю возле Внукова. Но и ее сейчас отнимают. Требуют, чтобы мы платили налоги. Более 100 млн нам насчитали. И здесь насчитали еще 4 млн налогов. Угрожают, что если не заплатим, то счета закроют.

- Как известно, ваши поля забраны под «Сколково». И сколько вам заплатили за это?

- Ничего не заплатили. Забрали поля - и все! Если бы я был частным селекционером и имел бы два-три гектара где-нибудь на Западе, давно был бы миллионером. А мы работаем на государство. Точнее, на многочисленных посредников, которые, подобно сорнякам, разрослись на наших полях в несметных количествах. Власть призывает наших крестьян каждый год: сейте, сейте, сейте... Но ограничивается только призывами. Крестьянин не знает, что получит осенью. Это с бразильскими и иными фермерами заключаются договоры, в которых все расписано до копейки. У нас же такого нет, крестьянин работает в темноте, не только в прямом смысле этого слова, но и в переносном. Власть должна навести порядок в этой области, и тогда у нас будет изобилие не на словах, а на столах.

- Это не преувеличение?

- Нынешние санкции показали, что мы кормили поляков, бельгийцев, немцев, французов – в общем, крестьян всей Европы. И только о своих позабыли. А ведь именно им принадлежит будущее. Я не оговорился: российский крестьянин, как и в прошлом, может вновь вывести нашу страну в передовые. Сейчас мы в среднем получаем по 20–25 центнеров пшеницы с гектара. Последние три года в Подмосковье я получаю 100–110 центнеров. Таков разрыв между производственниками и наукой. Надо наши методы перенести с опытных делянок на поля, и в этом должна быть главная забота властей. Не банкам нужно помогать, не всяким там менеджерам, а селекционерам и крестьянам. Я еду на свои поля и боюсь, что там уже какой-нибудь богатей поставил шлагбаум, захватил наши земли. И я знаю, что никто мне не поможет, власть будет на его стороне. Разве это нормально? Власти не знают, что на мировом рынке ситуация коренным образом изменилась. Раньше нашу пшеницу не покупали, т.к. она была плохой. Но теперь ее берут в первую очередь, поскольку качество ее намного лучше, чем у всех остальных. Почему же не воспользоваться такой ситуацией и не приложить все силы, чтобы поднять производство пшеницы на новый уровень? Заверяю, что все возможности для этого есть, и их появление обязано отечественным селекционерам, которые, невзирая на всяческие трудности, продолжают создавать прекрасные сорта.

- Насколько я знаю, есть сорт пшеницы, названный вашим именем.

- Коллеги приехали с юга на мой юбилей – мне исполнилось 85 лет, хвалили наши сорта, а потом сказали, что один из лучших своих новых сортов они решили назвать «Баграт». Не скрою, мне было приятно.

- Это справедливо.

- В жизни мне повезло: каждый год я живу надеждой, что получу новый сорт, и он будет лучше предыдущего. Как известно, сколько бы ни работал селекционер, ему всегда не хватает одного года - мол, дайте мне еще один год, и я покажу вам то, о чем мечтал всю жизнь! Главное для всех селекционеров – это селекция, и только она, потому они не думают о деньгах, о прочих привычных для большинства людей ценностях. Я могу уйти в консультанты, жить спокойно и достойно, не волноваться каждый раз, когда начинаются посевная или уборочная, но я этого не делаю, т.к. не могу жить без пшеницы, без гибридов, без поиска нового. Как же озимая пшеница без меня? Да и людей надо обеспечить хлебом, потому что, как говорил Некрасов, «никакая глыба золота не перевесит крошку хлеба».

- Кажется, что вы легко прошли по научной лестнице вверх. Это иллюзия?

- Если бы это было так! В мире есть четкое представление о селекции и селекционерах. Это особый мир, который живет по своим законам. Главное – опыт. За первые 20 лет, что я работал здесь, я ничего не вывел. А потом начал допускать меньше ошибок в исходном материале. Где-то к 60 годам я набрал форму, стал селекционером по-настоящему. Если посмотреть на других ученых, то П.П. Лукьяненко вывел свой знаменитый сорт в 61 год, В.Н. Ремесло – в 63 года, другие ученые – в таком же возрасте. Возраст для селекционера – важный параметр. Опыт для ученого – это гарантия того, что он найдет верный выход из любой ситуации.

- Чиновники сейчас считают, что ученых преклонного возраста нужно отправлять на пенсию…

- Они ошибаются. По крайней мере, в отношении селекционеров. С таким подходом к нашей области науки мы останемся без новых сортов, следовательно, без хорошего сельского хозяйства. Для селекции очень важно знать, что происходит в мировой науке. Надо внимательно следить за тем, как работают коллеги. Можно вывести хороший сорт, но если где-то есть лучше, значит этим нужно обязательно воспользоваться. Надо собирать коллекции сортов и их использовать. Новыми генами нужно обогащать свои сорта, и тогда успех обязательно придет. Каждый год я высеваю около 350–400 коллекционных номеров из Америки, Франции, Канады, Германии, Турции, других стран. Изучаю эти сорта, выбираю лучшие, и те признаки, которых не хватает нашим сортам, стараюсь им придать. Это кропотливая работа, но абсолютно необходимая.

- И вы делитесь с коллегами из других стран своими сортами?

- Конечно. Это плодотворное сотрудничество, и связи у нас обширные. Опыт у меня большой, а потому сейчас ежегодно я могу давать два-три сорта. Испытания и отправка материалов отнимают много времени, но делать это необходимо.

- В вашей лаборатории много сотрудников?

- Шесть человек. Из них четверо с большим пенсионным стажем. Это очень ценные сотрудники! И двое-трое молодых. Но поверьте, не от количества сотрудников зависит селекция, а от умения наблюдать и видеть в мире природы то, что вам необходимо. Если это происходит, ученый состоялся. А возможности у нас большие.

- Что вы имеете в виду?

- Нашу страну, Россию. Сейчас мы получаем 100 млн т зерна. В ближайшие два-три года мы можем этот урожай удвоить. Это действительно так, но необходимы усилия правительства и властей всех уровней. А через 10–15 лет можем и  утроить! Сейчас в мире производят порядка 650 млн т зерна, а нам по силам производить половину этого количества.

- Звучит фантастически.

- Сегодня мы занимаем пятое место по производству зерна. Перед нами Канада, Германия, Франция, Америка. А мы можем быть первыми! У нас огромные массивы земли, на ней можно использовать новую технику и благодаря этому производить самое дешевое зерно в мире.

- Мечты?

- Это не мои слова, а одного из руководителей Всемирного валютного фонда, и слышал я их в Германии на одном из конгрессов по хлебу. И он прав. Природные условия России позволяют быть лидером по зерну.

- Оказывается, наилучшие инновации, о которых сейчас много говорят, не в нанотехнологиях и подобных вещах, а у вас на полях?

- Конечно. Увеличение производства зерна гораздо важнее и эффективней, чем продажа нефти и газа. Пшеница – это такой товар, который не боится ни санкций, ни иных ограничений. На планете слишком много людей голодают. Их можно лишить автомобилей, но не хлеба. Пшеница всегда будет востребована.

- Получается, что хлеб важнее атомных бомб?

- А разве это не так?!

Беседовал Владимир Губарев