Археологи Коми НЦ УрО РАН изучают первобытную культуру людей, проживавших на крайнем северо-востоке Европы. Найденные артефакты, следы и остатки их жизнедеятельности позволяют говорить о культурном разнообразии в регионе и возможных трансформациях культур в связи со сменой среды обитания.
Изучение первобытной культуры людей в разных регионах, в том числе на крайнем северо-востоке Европы (это современные Республика Коми, Ненецкий АО и восточная часть Архангельской области), особенно важно для понимания механизмов формирования взаимодействия культур на более обширных пространствах. Крайний северо-восток Европы обладает своеобразными природными характеристиками: обширная территория, тяжелые климатические условия, высокая заболоченность и густая гидросеть рек при небольшом количестве крупных озёр – не создавали здесь оптимальных условий жизни для больших обитаний людей. Для реконструкции культурных образований неолита, энеолита, эпохи бронзы и установления хронологии в северных районах исследователями ведутся раскопки стоянок и древних погребений.
Специалисты Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН проводят длительные археологические исследования. Анализ керамики, охотничьего вооружения, орудий труда, оружия и прочего инвентаря позволяет определить примерно время их создания и кому они могли принадлежать.
Виктор Николаевич Карманов
Виктор Николаевич Карманов – кандидат исторических наук, заведующий сектором сохранения и популяризации археологического наследия Института языка, литературы и истории Коми научного центра Уральского отделения Российской академии наук (ИЯЛИ ФИЦ Коми НЦ УрО РАН) (г. Сыктывкар) – рассказал об особенностях памятников региона и о вариативности первобытных культур на его территории.
«Любая территория земного шара представляет интерес для археологов, если на ней присутствуют следы пребывания или обитания первобытных людей. Северо-восток Европы – не исключение, ведь человек стал осваивать этот регион еще в палеолите, 38-33 тыс. лет назад, и периодически делал это на протяжении всей последующей истории. И любая территория особенна по-своему, ведь среда обитания влияла и продолжает влиять на поведение людей; на способы решения проблем любого живого существа: как обеспечить свое воспроизводство, чем питаться и как добывать пищу; какие коллективы для этого создавать и как сотрудничать с другими коллективами. Для охотников-собирателей, которых мне повезло изучать, не существовало административных и даже естественных границ. Последние, конечно, могли затруднять их постоянное движение, но не препятствовать ему. Поэтому мы можем найти свидетельства жизнедеятельности носителей одной культуры на очень обширной территории. А если принять во внимание сотрудничество людей разных культур, то протяженности миграций и связей могут достигать тысяч километров. И чтобы понять всю культуру в целом, понять сферу ее интересов в виде таких налаженных связей, конечно, надо изучать все ее проявления и в исходных ареалах обитания и в их провинциях.
Одна из таких провинций – крайняя северо-восточная часть Европы, Восточно-Европейской или Русской равнины. Она ограничена Уралом на востоке, побережьями Баренцева и Белого морей на севере, Северной Двиной на западе. Менее выражена южная граница территории, примерно соответствующая водоразделу бассейнов Вычегды и Камы. В настоящее время она занята в основном Республикой Коми, восточной частью Архангельской области и Ненецким автономным округом».
Виктор Карманов пояснил, какой исследовательский интерес для археологов представляет территория северо-востока Европы, и в частности, чем уникален район Республики Коми.
«Чем интересен этот регион для археологов? Как ни парадоксально, малочисленностью и низкой плотностью населения на всем протяжении своей истории. Все, конечно, относительно, но какой период ни возьми, хоть современный, мы можем утверждать это. У нас сейчас есть регистрация состояния населения, его периодические переписи, карты населенных пунктов и т. п., и мы можем точно определить этот показатель. А как археологи оценивают такое в отсутствии письменных данных? Все познается в сравнении. Мы сопоставляем количество и площадь мест пребывания/обитания одного времени на разных территориях; считаем предметы в коллекциях; определяем состояние и толщину культурного слоя – отложений, на которые в разной степени воздействовали люди по ходу жизни и т. п. Сильно и мягко упрощая: чем дольше человек живет на одном месте, тем больше он оставляет после себя. Вспомним классический пример с культурным слоем Москвы мощностью 8 м. У нас же максимальный, аномальный показатель – около метра, в основном речь идет о 20 сантиметрах слабо измененных грунтов. Вот и получается по всем этим оценкам на нашей территории всего мало.
Какой-нибудь придирчивый коллега может напомнить, что у нас огромный регион, в котором уместится пара Великобританий, и степень его изученности далека от совершенства. Можно согласиться с ним. Я сам уверен, что сплошные интенсивные разведки позволят нам увеличить количество стоянок, поселений и может быть могильников. Есть районы, куда еще не ступала нога археолога, есть ландшафты, которые изучены недостаточно. Но характеристику большого числа известных мест никуда не деть. Даже те немногочисленные места притяжения людей первобытности, что у нас есть, на региональном фоне выглядят действительно впечатляюще, но потеряются среди синхронных памятников сопредельных территорий».
«Археологи тратят очень много усилий для поиска мест или ситуаций, которые документируют как можно меньший период деятельности одного коллектива на одном месте. Очень много внимания уделяется аналитике изученных контекстов для доказательства однократности и кратковременности их отложения. Для чего это? А чтобы избавиться от информационного шума в виде свидетельств повторного освоения территории, разрушения им следов предыдущего. Ведь для характеристики конкретной культуры мы должны быть уверены, что изучаем свидетельства именно о ней, и важно, чтобы их контекст был как можно более полным. Но, к сожалению, такие ситуации редки в местах постоянного проживания людей. Каждый этап освоения, например, строительства чего-либо на старом месте, сокращает информативность следов и остатков прежнего этапа. С воздействием сил природы мы ничего сделать не можем, но в наших научных силах найти однородные комплексы или разработать методы для разделения свидетельств разновременных событий, когда для этого есть возможности. Это намеренно упрощенное представление, потому что часто интересны и очень информативны ситуации наложения разновременных событий друг на друга», – Виктор Карманов уточнил, почему важно искать и исследовать места, на которых древние люди жили только лишь короткий промежуток времени и какую информацию дает изучение стоянок и жилищ на территории региона.
«Территория северо-востока Европы с его малонаселенностью и низкой плотностью как раз поставляет археологам сравнительно большое число источников, в которых запечатлен краткий момент жизни одного коллектива людей. И именно это позволяет получить очень конкретные данные о его культуре. Например, стоянки мезолита и раннего неолита, около 11-8 тыс. л.н. Мы их находим в виде скоплений небольшой площади, четко ограниченных в пространстве. Известны и остатки наземных жилищ, часто с местами производства орудий из камня, иногда это только мастерские. Уже 8 тыс. лет назад люди на севере стали использовать жилища с углубленным в грунт полом, чтобы сохранить тепло и закрепить основания стен. Их строительство позднее, 7-3 тыс. л.н., становится нормой. В археологическом измерении – неолит, энеолит и эпоха бронзы».
«А что значит для археолога изучить остатки такого жилища? Это кладезь информации, ведь мы знаем, что в одном помещении, под одной крышей живут люди с общими интересами и общей культурой. В первобытности, да и сейчас в подавляющем большинстве случаев – это семьи в их разных вариантах и состояниях. Были, и в современности есть, разные ситуации вынужденного совместного проживания (например, казармы, тюрьмы и т.п.), но у наших эгалитарных обществ охотников-собирателей такие явления просто невероятны. Есть еще исключения – специальные постройки для мастерских и, например, какого-нибудь коллективного священнодействия. Но такие места археологи умеют определять по целому ряду признаков. А исследования последних лет показывают, что в случае с жилищами эпохи камня и раннего металла нашего региона можно утверждать, что отделить иррациональную деятельность от обыденной, в т.ч. производственной, нельзя. Все эти действия были взаимосвязаны и обеспечивали, поддерживали друг друга в повседневности. То есть жилище в первобытности – это не только кухня, столовая и койко-место, но и мастерская, и храм, если переводить на понятный нам язык», - пояснил Виктор Карманов.
Далее специалисты изучают площадь каждого жилища и потенциальное количество в нем проживавших. Жилое помещение должно было вместить определенное число людей и хранить тепло. Если известна площадь жилища, то ученые могут сравнивать его с размерами других жилищ, так, по словам Карманова, «в мезолите, например, каждый из них размерами до 20 кв. м мог занять коллектив не более, чем парная семья с детьми, а в домах среднего неолита площадью до 100-140 кв. м вполне могла уместиться и большая или, как ее называют этнографы, объединенная или неразделенная семья, состоящая из родственных парных семей. В некоторых случаях определяется и структура помещений и разница в гончарных традициях, свидетельствующая о том, что в жилищах могло обитать по две-три семьи. Если мы проследим эту историю дальше, то в энеолите картина более разнообразная, но это потому, что источников у нас по этому периоду больше и большее количество памятников исследовано раскопками. Вариации площадей жилищ в среднем от 30 до 70 кв. м говорят о разных состояниях семей, в них обитавших. В эпоху бронзы наряду с похожими по размеру домами появляются и сложные по архитектуре и сравнительно большие по площади постройки, достигающие 170 кв. м. Связано ли это с особенностями социальной организации, культурными традициями, ростом благополучия семей или всем вместе – это вопросы, до ответов на которые мы пока не добрались. Нет еще ответа и на вопрос: почему в раннем периоде эпохи железа люди перестают использовать углубленные жилища, при этом образ жизни остается примерно таким же, а мобильность и масштабы освоения территории даже возрастают».
«Мы полагаем, что предметы, развалы керамических горшков, которые мы находим, лежат примерно на тех местах, на которых их оставили обитатели жилища, покидая его. В зависимости от ситуации вводятся разные поправки, например, воздействие корней деревьев, как ныне растущих, так и не сохранившихся. И, правда, мы еще не знаем существовал ли какой-нибудь ритуал покидания жилища и как его свидетельства могут проявляться в конкретных ситуациях, изучаемых нами.
Итак, ограниченное полностью изученное пространство и полнота коллекции, извлеченной из нее, даёт нам возможность характеризовать материальную культуру конкретнее, чем это можно сделать при изучении фрагмента поселения, место которого много раз осваивалось в первобытности. А что нового мы можем узнать? Вроде все уже и так известно: люди жили, охотились, рыбачили и собирали дикоросы; обрабатывали добытое и т.д. и т.п. И, действительно, несмотря на кажущиеся различия в культурах разных археологических периодов, их носители в регионе все это время жили примерно одинаково, с IX тыс. до н.э. до II тыс. н.э. они были очень мобильны. Даже в нашей эре их подвижность была выше, они освоили практически все реки, включая мелкие притоки, где следы людей неолита отсутствуют. Охотились на одних и тех же животных; при наличии меди и железа продолжали колоть кремень и делать из него разные орудия, прежде всего, охотничье вооружение и т.д., – делится научным мнением Виктор Карманов. – Кажется, что время в этой части света остановилось. Но не все так просто. Те же источники говорят нам о том, что это не изолированные сообщества. Эти коллективы имели широчайшие связи, и мы находим на местах обитания и редких могильниках вещи, произведенные за тысячи километров от места их погребения; мы фиксируем очень быстрые распространения разных технологических инноваций, например, навыков изготовления керамической посуды или некоторых способов обработки камня. Они прямо или опосредовано были включены в общую динамику развития культуры людей их времени, благодаря свойственной для охотников-собирателей тайги мобильности; необходимости в условиях низкой плотности населения создавать для своего воспроизводства очень протяженные связи. Да, и их представления о пространстве, способах его освоения и перемещения по нему отличались от наших».
Информация, извлеченная из анализа следов и остатков жилищ и стоянок, а затем сопоставление ее с синхронными памятниками сопредельных территорий дают основания Виктору Карманову возразить своим предшественникам:
«Первопроходцы неолитической археологии крайнего северо-востока Европы – Григорий Михайлович Буров и Валерий Евгеньевич Лузгин двигали с юго-запада и юго-востока племена, которые встречались, каким-то образом взаимодействовали и создавали новые культуры. Но сегодня мы можем сказать, что не получается племен. Мы можем проследить в жилищах краткие моменты жизни семей в разных состояниях, но в племена они никак не «склеиваются». У нас нет оснований объединять их по тем традиционным признакам, которые мы привыкли использовать для распознавания племен. И все большее количество информации мы получаем о вариативности этих культур, так что можно дойти до того, что в отдельном жилище мы будем выделять отдельную культуру. В чем тут дело? В первую очередь, это проблемы редукционного подхода, который мы используем на практике. Мы отдельно изучаем керамическую посуду и технологию ее изготовления, отдельно кремневые орудия и способы их производства; отдельно природно-климатическую обстановку и т.п. На каждую тему, как правило, свой специалист. Редкий специалист по керамике умеет «читать камень» и наоборот. Далее для характеристики всей культуры мы суммируем эти результаты и пытаемся понять ее особенности. Наверное, это работает там, где люди живут постоянно и более-менее плотно, формируя стабильный режим своей повседневности и устойчивые связи. Но в условиях низкой плотности и малочисленности населения такой подход уже не эффективен. Ведь люди в нашем случае живут дисперсными коллективами – семьями. Для своего воспроизводства создают ситуативные взаимовыгодные связи с другими, такими же мобильными семьями. А их успех, благополучие и, в конечном счете, воспроизводство сильнее зависят от совокупности разных факторов, в т.ч. природно-климатических.
То есть здесь велика роль случая, который «тасует» культуры, обогащая их разным опытом и вариативностью и одновременно усложняет жизнь археологам, пытающимся во всем этом разобраться. Отсюда, перспективно использовать не редукционный подход, а приспособить к изучению таких ситуаций теорию хаоса и связанными с нею эффектом бабочки, фрактальностью, эмерджентностью и прочими иностранными словами, точные аналоги которых в русском языке отсутствуют. Может кто-то из археологов в мире уже применяет все это на практике, но мне пока неизвестно. Но это как раз перспектива для дальнейших исследований».
На данный момент сыктывкарским специалистам удалось выяснить, что вариативность культур людей, пребывающих в регионе – одно из их характерных свойств. В чем это выражается?
Карманов объясняет: «Начнем с того, что никаких инструкций и протоколов поведения у них не было, не было ГОСТов и ТУ, регулирующих, как должны производиться и выглядеть их орудия труда, посуда и т.п. Но была сила традиции – информации, полученной от предков не генетически, а путем семейного образования, информации о том, что делать, как делать и как это должно примерно выглядеть. Но наши источники говорят, что эти традиции постоянно корректировались в зависимости от ситуации. Во-первых, использовался ручной труд по обработке природных материалов. Все мы знаем, что у природных материалов есть свои достоинства и недостатки, скрытые изъяны, и каждый мастер, делая, например, орудие из кремня, применяет не только знания и навыки, но и умения (т.е. действия не только в привычных, но и в нестандартных ситуациях) в стремлении получить желаемое. А есть еще связанное с этим мастерство, которое всегда индивидуально и даже у одного человека оно сначала повышается, потом в силу старения и/или болезней ослабевает и т.д. и т.п. Это общее для людей явление, но если его связать с мобильностью, то значение умений – реакции на неизвестные ситуации – в культуре древних мастеров повышается. Например, источники сырья для изготовления каменных орудий и керамической посуды с собой не возьмешь, их каждый раз на новом месте нужно искать. Можно, конечно, предположить, что какие-то запасы они могли с собой носить, но все равно «на всю жизнь не запасешься».
Также большое внимание учеными уделяется достоверному факту применения тепловой обработки кремня, что особенно характерно для кремнеобрабатывающих мастерских среднего неолита, энеолита, а по последним данным, и раннего железного века. Состав находок и эксперименты с этими материалами подтвердили признаки намеренного нагрева, что говорит о возможной причине его применения с целью изготовления наконечников стрел, дротиков, копий, ножей».
«Как люди могли решать проблемы с сырьем для жизненно важных для них вещей? К таковым, прежде всего, относятся орудия труда из кремня – наиболее распространенного материала в нашем регионе. Например, около 7 тыс. лет назад, в неолите, они стали применять способ его обработки, позволяющий использовать сырье любых форм и размеров. Эта очень пластичная технология для обработки такого твердого материала, как кремень, позволяла изготавливать предметы разных очертаний и размеров, ограничиваясь только целесообразностью и широтой воображения. Многие археологи называют это двусторонней обработкой, что не совсем точно отражает суть явления, но более конкретное понятие звучит слишком заумно для обывателя – технология вторичного бифасиального утончения. Придумал на самом деле человек ее уже давно, еще в палеолите, но как-то на севере он не прижился, и люди его, вероятно, вновь «изобрели». Причем, это происходило в разных местах в разное время. Где-то играли роль культурные связи, а где-то законы природы нашей Вселенной, которые не раз подталкивали человека к наиболее оптимальному решению, – Виктор Карманов рассказывает, каковы особо значимые находки и о чем говорят эти найденные свидетельства применения тепловой обработки кремня. – Одновременно люди научились изменять свойства самого кремня контролируемой тепловой обработкой. Представим себе запекание картошки в золе. В современности наиболее распространенный вариант развития этой технологии – обычное стекло. Стекло, конечно, первобытные люди температурой костра получить не могли, но повысить качество сырья, делая его более однородным и легким для обработки им удавалось. Сама задумка после тысяч лет использования керамики – первого искусственного материала, полученного из сложного рецепта натуральных веществ путем обжига, уже не кажется такой революционной. Но адаптация технологии к другому виду сырья и его значение впечатляют. При этом менялся и цвет кремня, в зависимости от его разновидностей – часто становясь малиновым или розовым. И предполагается, что эти качества человек мог использовать для выражения своих эстетических представлений. По современным данным такие технологии человек использовал в регионе достаточно долго с V тыс. до н.э. и чуть ли не до рубежа эр. Сейчас этим активно пользуются флинтнепперы – мастера по изготовлению орудий из кремня. Это и хобби, и коммерция. Некоторые каменщики (это арго российских археологов) – специалисты по изучению способов изготовления орудий из камня и их использования проводят контролируемые эксперименты с целью узнать, как это могло быть в первобытности. Также нам удалось выявить свидетельства интересного решения проблем с нехваткой сырья в зимних жилищах неолита. Для того, чтобы создать новый набор орудий для насущных хозяйственных операций, мастера ломали не только заготовки, но и орудия, которые уже вышли из употребления. И полученные обломки с обработкой или без таковой использовали как самостоятельные инструменты».
.
«Еще многие ученые обращают внимание на такой примечательный момент, как разнообразие керамической посуды. Как рассуждает Карманов: «Это не только технологии и форма, обусловленные целью использования ёмкости и законами природы, но и орнамент в разных его видах. А это уже результат работы человеческого воображения. Даже используя одни и те же инструменты для его нанесения, их создатели на нашей территории за всю историю ни разу не повторили один и тот же узор полностью. Да, есть похожие по стилю, есть одинаковые детали этих рисунков, но в целом повторений нет. А для изучения культур лесного неолита и энеолита – это основной вид источников: группировка орнаментов, их элементов, мотивов и композиций, стилей используется для объединения людей в какие-то реальные сообщества. Для меня всегда была загадкой, как многие археологи это делают! Я так и не смог научиться этому искусству, поэтому пытаюсь найти другой путь.
Другой доступный нам источник – следы и остатки жилищ. Их архитектура у наших таёжных охотников-собирателей сравнительно проста, что, конечно, определено заданной ими кратковременностью использования постройки. Наземные части не сохранились, и мы лишь можем предполагать, что чаще все такие конструкции имели вид шалаша либо округлой, но в основном, четырехугольной формы. Вариативность выражается в основном в пропорциях, размерах и ориентировке в пространстве. Это обусловлено, прежде всего, известной численностью коллектива, который в нем будет обитать, а также характером местности. Не забываем, что мы в сосновом бору с неровной поверхностью, и для экономии ресурсов нужно выбрать соответствующее место. Только недавно нам удалось достоверно выявить еще один тип жилищ, который отличается более сложной организацией жилого пространства: некоторые коллективы в IV-III тыс. до н.э. использовали систему отопительных и/или вентиляционных каналов и очагов. Полости выходили за пределы постройки, и возможно, имели надземные части. Интересно, что ближайшие аналоги таких традиций мы можем найти только на поселениях эпохи раннего металла в Мурманской области и Норвегии. Но пока получается, что наши древнее. Как схожие явления в двух разных регионах связаны друг с другом – еще предстоит выяснить».
Определить специфику заселения в древности с учетом кратковременности обитания и его периодичности непросто. Например, по мнению ученых, очень трудно определять те места, откуда приходили люди на территорию современной Республики Коми. Как специалисты решают эту проблему?
«Если очень упростить: мы стараемся найти подобия, определить их качества и частоту их встречаемости на разных территориях, сравниваем. Кто-то основывается на интуиции, кто-то усердно считает, в т.ч. сложными методами статистики, выясняя индексы родственности. В мелких масштабах работают все подходы, но приближения и уточнения разваливают все группировки. Всё дело опять же в вариативности культур региона и их трансформации: среда влияет на поведение людей и соответственно изменяется облик материальной культуры. Из-за этого наши стандартные сравнительно-типологические методы могут ошибаться, и будь это одна и та же династия, узнать мы ее не сможем, если будем изучать только одну категорию источников без ее контекста, – разъясняет Виктор Карманов. В связи с высокой мобильностью населения очень редок такой тип памятников, как погребения. Мы не знаем ни одной могилы эпохи камня, известно всего три захоронения энеолита – эпохи бронзы. Кладбища появляются только в раннем периоде эпохи железа, но и их по сравнению с южными территориями немного. Примечательно, что в XI-XIV веках уже нашей эры, когда финно-угорские семьи из разных мест собираются и начинают жить и осваивать долину реки Выми, там появляются и могильники в большом количестве, в т.ч. довольно крупные до 400 захоронений».
Важным фактором, повлиявшим на характер обитания первобытных коллективов в этом регионе, явились природно-климатическая и историческая обстановка. Как отмечает Карманов: «Палеогеографы говорят о том, что климат и растительность в геологической современности в нашей части Европы кардинально не менялся. Это была преимущественно тайга, а на крайнем севере – тундра, и относительно современности менялись лишь границы между подзонами ландшафтов. Археологические данные, в частности, состав фауны выдают нам стандартные наборы костей таёжных зверей: главным образом, лося, северного оленя и бобра. Нет свидетельств добычи таких южных для нас видов, как кабан или косуля. И человек выбирал для своего обитания и кладбищ ландшафты, которые сформировались в начале геологической современности и которые мы можем с вами посетить и сейчас. Это берега рек или старичных озер с сосновыми борами и ягельниками или зелеными мхами. Есть, конечно, редкие исключения, когда человек сезонно осваивал поймы рек, но такие места очень трудно выявляются и их сохранность гораздо хуже. Но это, наверное, характеризует весь север тайги Евразии. Где тут специфика? Действительно, за Уралом или к западу от нас тоже простираются таёжные и тундровые просторы, но есть одно важное для первобытных людей отличие. У нас очень мало постоянных крупных озёр. Так, вся площадь таких водоемов на территории Республики Коми – это всего 1/20 одного лишь Онежского озера. Конечно, в речных долинах есть множество старичных водоемов, образовавшихся после отмирания русла, но они сравнительно малы и нестабильны».
Преимущество озёрных регионов, по словам Виктора Карманова, в их большей биологической ёмкости и видовом разнообразии фауны и дикоросов: «То есть такие ландшафты заняты большей биомассой растений и могут прокормить большее количество зверей, а значит, и большее количество охотников-собирателей. Это более густая пищевая сеть. Если в мезолите озёра не играли такой роли, то в неолите мы уже наблюдаем за их центростремительной силой, за увеличением роли рыболовства по сравнению с охотой. Именно рыболовство, которое пока робко рассматривают как примитивную и своеобразную форму производящего хозяйства, позволяет людям осесть и сравнительно долгое время обитать на одном месте. Признаки такого поведения в нашем регионе редки и, как показывает сопоставление источников по разным периодам, не характерны.
Например, в Западной Сибири довольно рано, еще в неолите появляются укрепленные поселения и даже городища, созданные с целью охраны своей территории. Значит, были веские причины оборонять свои, скорее всего, водные угодья. За сухопутным зверем такое наблюдение бессмысленно, если вы только его в корале не содержите. А у нас, по другую сторону Урала первые городища появляются лишь в XI в. н.э. и связаны с древнерусской колонизацией, когда была необходимость поддержать наш местный аналог пути «из варяг в греки», но наш вёл людей по реке Выми за Урал. Это показательный пример того, как люди в разных средах по-разному обеспечивают территориальность. В одном случае – бескрайняя мобильность и пребывание, в другом – сравнительная осёдлость и охрана своих угодий. Это, конечно, мой субъективный взгляд, коллеги могут не согласиться со мной, это их право. Таким образом, в неолите окружающее регион население начинает оседать в озёрных котловинах и одновременно наша территория пустеет. У нас, например, нет источников по второй половине V тыс. до н.э., долгое время не было надежных источников по IV тыс. до н.э. Они стали проявляться, но пока их можно пересчитать на пальцах одной руки.
Оживает, если так можно сказать, крайний северо-восток Европы только в финальном неолите и энеолите, особенно в III тыс. до н.э. Начинает просачиваться население с юга, с бассейна реки Камы и с востока из-за Урала. Это были люди разных культур, говорящие на разных языках, с разными традициями изготовления каменных орудий, керамической посуды и домостроительства и, наверняка, разным мировоззрением. Вероятно, что таких культур было больше, но отчетливо улавливаются пока две. С одной из них связано первичное освоение практически всей территории северо-востока Европы, проникновение первого металла – изделий из меди – это тоже они. Они также наладили обширные прямые или опосредованные связи с разными регионами. Судя по всему, были по-своему очень успешными охотниками и мастерами обработки кремня. Известны места, где они массово производили охотничье вооружение из кремня и даже миниатюрную кремневую скульптуру.
Сейчас перед нами стоит вопрос: делали они это только для своего потребления или продукция их мастерских шла на обмен с представителями других культур. Напротив, носители другой культуры с кремнем обращались, мягко говоря, неумело. Поскольку человек – животное орудийное, без орудий он просто не выживет, то мы предполагаем, что инструменты у них были преимущественно из кости и рога, которые в наших песках не сохраняются. И еще это указывает на то, что они, вероятно, были рыболовами. Это тот самый редкий случай проявления рыболовства. Причем, судя по всему – это был сравнительно краткий период в истории региона».
Поиск и выявление археологических находок и исторических свидетельств проходили в рамках темы государственного задания по «Программе фундаментальных научных исследований государственных академий наук на 2013-2020 годы» (Подраздел 187. Сохранение и изучение историко-культурного наследия: выявление, систематизация, научное описание, реставрация и консервация).
Тема, которой руководит Виктор Карманов «Археологическое наследие европейского Северо-Востока России: выявление, научное описание и систематизация» (2017-2020 гг.), в этом году подходит к завершению. Главные участники и исполнители исследования – сотрудники сектора популяризации археологического наследия: научный сотрудник Михаил Кленов, младший научный сотрудник Ирина Тимушева, младший научный сотрудник Анастасия Белицкая, младший научный сотрудник Татьяна Туркина, старший лаборант Евгений Попов, лаборант Ирина Макарова, лаборант Мария Шахова, лаборант Валерия Солдатова.
Результаты исследований по проекту представлены учеными в нескольких рецензируемых отечественных журналах («РОССИЙСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ»,2017, «ПОВОЛЖСКАЯ АРХЕОЛОГИЯ», 2017, 2018, 2019, 2020, «УРАЛЬСКИЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ВЕСТНИК», 2018, «САМАРСКИЙ НАУЧНЫЙ ВЕСТНИК», 2018, 2019, «ИЗВЕСТИЯ ЛАБОРАТОРИИ ДРЕВНИХ ТЕХНОЛОГИЙ», 2018, 2019, «ВЕСТНИК ПЕРМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕРИЯ ИСТОРИЯ», 2017, «ИЗВЕСТИЯ КОМИ НАУЧНОГО ЦЕНТРА УРО РАН», 2019) и сборниках научных статей.
Добытые коллекции артефактов передаются в научный музей археологии Института языка, литературы и истории Коми НЦ УрО РАН. Сотрудники этого музея Татьяна Туркина, Ирина Макарова, Мария Шахова, Валерия Солдатова также работают по этой теме с коллегами сектора популяризации археологического наследия. Они в основном ведут работу по учёту, хранению археологических коллекций, а также их приёму и выдаче, передаче данных в Госкаталог. Как отметил Виктор Карманов, «музей, хоть и небольшой и ведомственный, но благодаря усилиям его заведующего Татьяны Туркиной работает серьезно: с 2017 года он включен в реестр музеев Государственного каталога музейного фонда Российской Федерации. Поэтому сведения о добытых нами коллекциях поступают в музейный фонд РФ».
Однако перед исследователями встает ряд сложностей по разработке темы и её востребованностью в научном сообществе.
«Исторически так сложилось, что у нас в Республике Коми нет организации, которая бы занималась специальными археологическими исследованиями в сфере сохранения объектов археологического наследия или памятников археологии по примеру научно-производственных центров других регионов. Поэтому всю работу по выявлению, мониторингу известных памятников, и даже какое-то время по их паспортизации, аварийные раскопки всегда проводило наше академическое учреждение или до 2000 года археологи Сыктывкарского госуниверситета. Сейчас это стало интересно только нам, поскольку дает возможность использовать получаемые данные таких чисто прикладных работ для решения фундаментальных задач.
Но сейчас от научных сотрудников профильное министерство ожидает отчетов о количестве статей в высокорейтинговых журналах, а не числа открытых стоянок или найденных черепков горшков, разбитых в древности. Поэтому идея этой темы, выполняемой в рамках госзадания – найти компромисс между необходимостью проведения очень прикладных и фундаментальных исследований. Результаты первых пополняют источниковую базу, а результаты вторых позволяют анализировать источники и публиковать наши данные. Ведь мы не ограничиваем выявление источников только археологической разведкой, это еще и поиск, извлечение новой информации из уже полученных данных. В целом, это способ найти решение в условиях ограниченности ресурсов, позволяющий к тому же объединить специалистов по разным археологическим периодам или проблемам», – комментирует Виктор Карманов.
Наследие первобытных людей северо-востока Европы составляет неотъемлемую часть культуры народов России и, очевидно, требует от экспертов последующего освоения и анализа сведений о древних памятниках.
