Углеродная нейтральность – главный тренд в мировой экономике. Интервью с чл.-корр. РАН А. Романовской

«Глобальное потепление», «парниковые газы», «таяние льдов Арктики»… Многие экологические термины настолько закрепились в нашем обиходе, что порой кажется, что их слышно из каждого «утюга». Изменение климата на 1,5 – 2°C обсуждают на самых высоких уровнях. Вопросы экологии волнуют и обычных граждан, которые хотят жить в лучшем мире, хотят обеспечить своих потомков всеми условиями для счастливой и здоровой жизни. Но так ли в действительности важно решать эти вопросы, или это просто «информационный шум», который возник во многих странах как стихийное бедствие? Откуда возник ажиотаж вокруг климатической повестки, для чего нужно следовать Целям устойчивого развития, как возникают парниковые газы и может ли «маленький человек» повлиять на глобальные процессы? Об этом – в нашем интервью с членом-корреспондентом РАН, директором  Института глобального климата и экологии имени академика Ю.А. Израэля (ИГКЭ) Росгидромета Анной Анатольевной Романовской.

- Анна Анатольевна, расскажите, пожалуйста, какими исследованиями занимается ваш Институт?

- Как следует из названия Института, тематика исследований делится практически пополам: климатическая и экологическая. По климату наш Институт проводит мониторинг его изменения. Цифры в докладе об особенностях изменения климата, которым все пользуются, которые у всех на слуху и которые цитируются в Правительстве, президентом РФ, рождаются в этом Институте. Например, когда мы говорим, что в России теплеет быстрее в 2,5 раза. А сейчас уже в 2,8. Нами составляются отчёты, и от имени Росгидромета они поступают всем читателям. Это первый блок по климату.

Второй большой блок – оценка последствий изменения климата и оценка уязвимости. Так как у Росгидромета около 17 ведомственных институтов, вся тематика распределена между ними. По части последствий, уязвимости, мы смотрим на такие сектора как население, природные экосистемы. Промышленные сектора, энергетические вопросы рассматриваются уже в других институтах. Поэтому когда вы видите такие информационные продукты Росгидромета, как оценочные доклады по изменению климата на территории Российской Федерации, там очень большая часть тех исследований, которые выполнены в нашем Институте. Но это комплексная публикация.

Третье направление по климату, которое тоже сейчас у всех на слуху, и по которому работает наш Институт – это подготовка национальной отчетности  в рамках Рамочной конвенции ООН об изменении климата, Киотского протокола, Парижского соглашения – всё здесь. Ежегодный национальный кадастр антропогенных выбросов и поглощения парниковых газов тоже готовится здесь, потом он отправляется в Росгидромет, он его согласовывает с другими ведомствами, а затем МПР утверждает. И каждый год, 15 апреля, этот доклад представляется в секретариат РКИК ООН (секретариат Рамочной конвенции ООН об изменении климата). Это уже международный, очень серьёзный документ. И сейчас, конечно, это в том числе справочник, по которому выстраивается и политика, и экономика внутри нашей страны.

Экологический блок. Мы, в основном, занимаемся так называемым фоновым мониторингом, мониторингом состояния природных систем. В основном это сеть, которая основана на биосферных заповедниках. Мы смотрим, есть ли фоновые изменения каких-то загрязнителей разных природных сред? И такой мониторинг ведётся уже много лет.

Ещё одно важное направление в экологическом блоке – трансграничный перенос. Актуальность этой проблемы может меняться в зависимости от регионов. Когда начиналась конвенция о трансграничном переносе – это было актуально для границы с Евросоюзом. Сейчас актуальность в большей мере на границе с Китаем. Это направление также политизировано, поэтому постоянно нужна достоверная информация.

Как и все институты Росгидромета, мы готовим какие-то сводные, аналитические доклады. В частности, продукция по обзору состояния загрязнения окружающей среды в Российской Федерации – это ежегодный обзор, информация для которого собирается со всех подведомственных учреждений Росгидромета. В окончательном виде этот обзор собирается у нас в Институте.

Направления очень разные, очень разные специалисты. В наш Институт приглашают всех. Здесь очень интересно, мы всё время работаем на стыке разных наук и разных направлений. Для меня честь быть директором этого Института.

- Анна Анатольевна, сейчас прослеживается какая-то мода на экологию. Как вы считаете, действительно ли стало больше внимания уделяться экологическим проблемам? Рамочная конвенция ООН была заключена в 1992 году, Парижское соглашение в 2015. Сейчас 2021 год, и такое впечатление, что интерес к экологии только растёт. Как вы думаете, действительно ли это так или интерес к экологическим проблемам был и ранее?

- Вы знаете, ситуация в нашей стране немного другая, чем в других странах. Да и вообще, отношение к экологии разнится между странами. Потому что когда в странах нищета и бедность, то людям некогда думать об экологии. Им нужно думать о том, как выживать завтра. И когда страна, её население начинает думать об экологии, это очень позитивный знак. Это значит, что мы перешли эту грань, когда должны думать о том, как нам выжить и как нам вырастить детей, и начинаем думать о каких-то глобальных вопросах: о том, как они будут жить дальше и чем мы можем им помочь. Понятно, что это направление давно развивается: и в Евросоюзе, и в США. Годом рождения этой тематики, наверное, можно считать 1972 год, когда была Стокгольмская конференция по окружающей среде. Тем не менее, у нас в стране, всё-таки, это движется какими-то периодами: когда нам получше, мы помним о химическом загрязнении, когда похуже, в 90-ые годы стало совсем тяжело – нет. И сейчас появилось какое-то второе дыхание. В этом году особенно актуальным стал климат. И вдруг у нас в стране все стали понимать, перестали говорить о том, что климат меняется потому, что всегда меняется, и человечество тут ни  при чём. Вдруг мы поняли, что да, мы воздействуем, да, мы можем что-то делать и, самое главное, начались какие-то действия и на правительственном уровне. И мне кажется, что в целом население стало реагировать.

Я пытаюсь сказать, что это не просто мода, а тот мировой тренд, который неизбежен. И вопросы климата, экологии ложатся в контекст Целей устойчивого развития, перехода на «рельсы» устойчивого развития страны, нашей жизни.

То, что это началось, думаю, это очень позитивный знак. Главное, чтобы это всё шло конструктивно. Чтобы не превращалось  в «пену», в «пыль» наших разных решений на фоне ажиотажа, а чтобы мы смогли в какой-то мере придержать ажиотаж и выстроить правильную линию. Я надеюсь, это получится.

- Климат – довольно глобальное явление, как именно на него могут воздействовать люди?

- Раньше можно было слышать много мнений, в том числе у нас в России, о том, что человечество слишком мало, чтобы воздействовать на климат. И мы всё время пытались это выставить даже как аргумент того, что «что-то происходит, но мы тут ни при чём». Оказалось, что то воздействие, которое  мы оказываем, его уже достаточно для того, чтобы чуть-чуть что-то сдвинуть. Пока мы не можем его кардинально менять, мы продолжаем сжигать ископаемое топливо, которое  является биомассой, которая копилась в течение сотен, миллионов лет, превращалась в нефть, газ, уголь. То, что биосфера утилизировала в течение десятков миллионов лет, всё это улетает в течение года, двух десятилетий. Мы переходим от одного к другому месторождению. Понятно, что такими количествами мы стали возвращать малые газовые составляющие в атмосферу. Конечно, мы не поменяли сам факт наличия парникового эффекта. Но мы немного изменили климат –  стало чуть теплее. Если средняя температура по планете 16-18°C, то стало 19°С, а может стать и 20°С. И тут уже вопрос о том, насколько это серьёзно, а что это может за собой повлечь?

Как раз сегодня, 9 августа 2021, в день нашей встречи была большая презентация Шестого оценочного доклада первого тома по физике изменения климата, который подготовила Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК), опубликовала новые оценки. Это синтез последней, самой новой информации по изменению климата, где ещё раз подтверждено, что антропогенное влияние и выбросы антропогенных газов являются основной причиной нашего воздействия на климат.

- Какие бывают парниковые газы?

- В целом, если говорить о природном парниковом эффекте, то основной парниковый газ – это водяной пар. Но учитывая, что цикл его нахождения в атмосфере очень короткий, и учитывая, что количество водяного пара в атмосфере огромное, воздействовать на цикл воды человечество может очень ограниченно. Практически не может. Поэтому водяной пар не рассматривается в качестве антропогенной причины потепления климата.

Антропогенными парниковыми газами являются углекислый газ (СО₂), метан (CH₄), закись азота (N₂О), перфторуглеводороды, гидрофторуглероды, гексафторид серы (SF₆), сейчас ещё добавлен NF₃ – трифторазот. Есть множество малых составляющих: так называемые прекурсоры – вещества, которые могут быть источниками парниковых газов, они тоже иногда обсчитываются но, как правило, в число основных парниковых газов не входят.

- И все эти парниковые газы появляются по разным причинам. Правильно?

- Да, совершенно верно. Если говорить о последних химических веществах, то это, в принципе, только промышленность. Только источники различных видов промышленности дают и гидрофторуглероды, и перфторуглероды. А если говорить об основных парниковых газах, трёх, о которых больше всего говорят, это CO₂, CH₄, N₂О, то они присутствуют практически во всех категориях деятельности человека. Прежде всего, они появляются при сжигании ископаемого топлива, они есть в деятельности, связанной с землепользованием, от сельского хозяйства (удобрений, животноводства – там метан) и в секторе отходов. Поэтому практически вся деятельность человека, так или иначе, связана со всеми этими тремя основными парниковыми газами.

- Как далеко распространяется эффект действия парниковых газов? Например, этим летом дым от пожаров Якутии дошёл до Иркутска! Не уносят ли ветра дым в противоположную сторону, в Арктику? И насколько пожары могут повлиять на арктические территории?

- Это очень интересный вопрос, отлично, что вы спросили. Существует недопонимание, как вообще происходят выбросы парниковых газов. На самом деле, все парниковые газы – это хорошо перемешиваемые в атмосфере газы. И несмотря на то, что есть определённые локальные источники, практически сразу, в течение нескольких дней, недель, все эти концентрации перемешиваются. Именно поэтому мы и говорим о том, что сократить выбросы на территории одной страны так, что эта страна себе изменит климат невозможно. Потому что всё настолько быстро перемешивается, что нужно всем действовать согласованно.

Чёрный углерод, климатически активное, короткоживущее вещество, которое у всех на слуху, - это компонент сажи, -  чистый, элементарный углерод. И в контексте арктических проблем, его выброс, перенос и выпадение на снежную, ледовую поверхность, могут привести к разогреву и к дополнительному потеплению в Арктике. Поэтому он и относится к климатически активным веществам, хотя у него много разных эффектов. В атмосфере он может выступать как охладитель. Мы все с вами прекрасно знаем такую картинку, когда на грязный снег светит солнце, то он начинает активно протаивать вокруг чёрных точек. Тот же самый эффект может случиться, когда такой чёрный углерод выпадает на снег или лёд Арктики. Тогда начинается активное протаивание, и в том числе, сокращается такой физический показатель, как альбедо, когда поверхность отражает поступающую солнечную радиацию. И чистый снег, и лёд отражают больше, чем загрязненный серыми и чёрными точками снег и лёд.

В Арктике это действительно проблема. И однажды мы считали то, а какие самые большие источники чёрного углерода поступают в Арктику. От чего? Принято обвинять Россию, будто мы не тушим пожары, Арктика теплеет из-за нас… Мы провели такое исследование: мы посмотрели сколько выбрасывается чёрного углерода даже от самых интенсивных пожаров, и даже допустив, что выброс идёт на высоту более 3 км, и что начинается атмосферный перенос, оказалось, что условия летом приводят к тому, что пожары в Якутии дают перенос в Арктику не более 10% того чёрного углерода, который возникает от пожаров.

То есть действительно есть проблема, она связана, в том числе, и с климатом, но я бы назвала природные пожары, прежде всего, экологической катастрофой, при которой, во-первых, мы видим, что задыхаются люди. Мы видим, что днём становится темно, что это гарь. Мы и сами [жители Москвы] помним 2010 год и всю эту ситуацию. И когда мы говорим о том, что нужно тушить пожары, то это не из-за того, что леса поглощают углерод, и не из-за того, что сажа летит в Арктику, а из-за того, что наши природные экосистемы нужно беречь для сохранения комплекса тех экосистемных услуг, которые они предоставляют. И это не только климатические услуги.

Встаёт вопрос о том, что нужно научиться оценивать эти экосистемные услуги – то, чего у нас в стране практически никто не умеет, у нас таких специалистов буквально единицы. Мы с ними встречались, было очень интересно попробовать оценить в монетарном выражении функции экосистем. Это что-то совершенно потрясающее. Когда мы говорим о том, рентабельно или нерентабельно посылать дорогой вертолёт в попытках потушить пожар, лесопромышленники говорят: стоимость одного гектара  в том месте – 700 рублей. Потому что там всего два-три дерева, древесину которых можно продать, остальные деревья не стоят ничего. А чтобы выслать вертолёт, это будет, допустим, три тысячи рублей на гектар. И это нерентабельно до тех пор, пока нет угрозы населённому пункту». Но если бы мы смотрели не только товарную стоимость древесины, а корректно учитывали этот участок леса и могли бы оценить все те экосистемные услуги: и по биоразнообразию, и по регулированию водного режима, и по очищению атмосферы. Если бы мы всё это корректно оценивали в монетарном выражении, то мы бы уже посмотрели так: «Этот гектар леса даёт 10 тысяч рублей только за то, что он живой. Стоит потушить – 3 тысячи. Значит надо лететь и тушить». Мы бы поменяли всю экономику, дали бы экономическое обоснование наших действий. И во всём мире, в принципе, уже перешли на такие экономические подходы. Поэтому я бы ещё раз сказала, что проблемы гораздо шире. Это не только климат, это не только парниковые газы, это не только поглощение углерода. Это наше здоровье, это устойчивое развитие нашей страны: беречь те ресурсы, которые у нас есть: природные, энергетические, человеческие.

- Что делается для того, чтобы продвигать Цели устойчивого развития в нашей стране, в других странах? Получается ли их достигнуть и можно ли к этим целям прийти?

- В России, пока, какой-то слаженной концепции реализации Устойчивого развития я не вижу. У нас есть разрозненные стратегии в каждой отрасли. В которых, в том числе, присутствуют идеи Устойчивого развития. Но какой-то «зонтичной программы», которая была бы посвящена регулированию взаимодействия этих отраслевых стратегий, я не видела. Да, внедрены показатели, по которым оценивается выполнение всех целей и задач (их больше 160). Росстат их внедрил. В прошлом году был подготовлен первый национальный обзор Российской Федерации по достижению Целей устойчивого развития. Там участвовало очень много организаций: и общественных, и научных, и правительственных. Был подготовлен такой обзор, где было доложено о том, что мы делаем. Но конкретной стратегии, посвященной Устойчивому развитию, пока у нас нет. Я не могу сказать, как это в других странах, откровенно говоря, я просто не смотрела.

Сейчас мы держим курс то на развитие экономики, то на климат… Чтобы нам держать разумную середину, я думаю, нужно делать акцент на комплекс всех Целей устойчивого развития. Может быть, мы могли бы назвать их по-другому, какие-то цели нам менее актуальны, какие-то более. Нужно понять, как с ними работать, но не только с перечнем показателей, но и какими-то планами по улучшению этих показателей. Хотелось бы видеть это, и я думаю, что мы к этому придём.

- Анна Анатольевна, за год пандемии, когда были наибольшие ограничения, люди были на самоизоляции, было меньше выбросов углекислого газа – диоксида углерода. Потому что, в том числе, меньше курсировал транспорт. Изменился ли климат, повлияло ли это как-то на экологию, стала ли она лучше за это время?

- То, что касается климата, такие оценки были. И когда смотрели в суточном разрезе, то в 2020 году, во время локдауна, по сравнению с 2019 годом, показатели отличались и в 30, и в 40 раз. Когда посмотрели в пересчёте на год (потому что на выходе из карантина резко стали наращивать производство, экономика сразу пошла в резкий рост, который уже перекрыл эти же показатели 2019 года)., Всемирная метеорологическая организация оценивала такое воздействие пандемии на парниковые газы, оказалось, что по выбросам, действительно, мы немного в 2020 году сократили, но не атмосферные концентрации, они продолжили расти. Просто атмосферных выбросов в 2020 году было примерно на 5-7% меньше, чем в 2019 году. То есть скорость прироста атмосферных концентраций была чуть-чуть замедлена. Тем не менее, она продолжилась. И сейчас, Шестой оценочный доклад МГЭИК и данные ВМО говорят о том, что атмосферные концентрации парниковых газов устойчиво продолжают расти. И на росте атмосферных концентраций этот локдаун не дал вообще никакого эффекта.

Ситуация с экологией действительно была улучшена. Мы смотрели совершенно потрясающие видео из разных городов, когда животные заходили в какие-то крупные города. И спутниковые данные показали, что по определенным загрязняющим веществам некоторые были и в зелёной, и в слабо-жёлтой зоне, а на выходе из пандемии опять вернулись в красную зону. Это говорит о том, что мы влияем на экологию и это можно почувствовать. Мы можем это регулировать. Но пока это только от того, что мы были в упадке, были в депрессии, но не от того, что мы провели какие-то осознанные мероприятия, чтобы развиваться и сокращать выбросы.

- Возможно ли развивать экономику и при этом сокращать выбросы?

- Да, однозначно возможно. Во-первых – это опыт, который нам показывают страны Евросоюза, которые демонстрируют как устойчивый рост ВВП, так и такое же устойчивое сокращение выбросов парниковых газов. Для Российской Федерации эта история вообще интересная, потому что если более бережно использовать наши природные преимущества – природные, энергетические ресурсы, то нам ничего не нужно пока делать другого. Модернизация производства, увеличение энергоэффективности, прежде всего, это сектор ЖКХ, который может дать огромные сокращения выбросов парниковых газов. Это углеродосберегающие технологии в сельском хозяйстве, сохранение лесных экосистем. Это те направления, по которым Российская Федерация всё равно будет идти, может быть медленно, может быть, неохотно, но мы к этому идём, потому что это единственный способ устойчивого развития нашей страны. Он может иметь так называемый «co-benefit» - сопутствующую выгоду в том, что мы сократим выбросы парниковых газов и станем углеродно нейтральной страной. И могли бы стать одной из первых. И могли бы двигаться и дальше, в отрицательную сторону, занять лидирующие позиции в этом направлении.

Безусловно, экономика может развиваться при низком уровне парниковых газов, просто это будет немного другая экономика. И чтобы её создать, нужно создать условия для её развития. Нужно подтолкнуть то, что сейчас, может быть, не занимает главенствующего положения, и дать этим низкоуглеродным технологиям возможность развиться, подешеветь и широко внедриться, пытаться торговать, в том числе, этими технологиями.

- В пользу экологии есть множество различных акций, движений, некоторые люди поддерживают радикальную идеологию «чайлдфри». Насколько бездетность на самом деле способствует улучшению экологии, действительно ли, что чем меньше людей, тем меньше выбросов, или эти размышления совсем не имеют какой-то научной основы?

- Я бы сказала, что здесь наука и не нужна. Понятно, что чем меньше населения на планете, тем будет меньше выбросов. Меньше будут «гонять» на автомобилях, меньше отапливать помещения, будет меньше компьютеров и так далее. Та проблема, к которой мы пришли сегодня, прежде всего связана с огромным ростом населения, которое произошло на планете в XX веке. Сейчас он немного замедлился. Будет ли всеобщая бездетность решением проблем климата? – Конечно, нет. И вообще, многие направления, которые мы видим, они слабо связаны с решением экологических проблем. Это то, с чего мы начали разговор: это мода, то, на что люди готовы идти, что готовы слушать.

Нужно вводить другие меры, нужно учиться жить устойчиво, при этом, не ликвидируя половину населения теми или иными радикальными способами. Дети имеют право родиться, имеют право на жизнь на этой планете. Никто не говорит о том, что не надо регулировать рождаемость. Это острый вопрос, просто нам его здесь не видно, но понятно, что для бедных стран это важная проблема. И так мы опять возвращаемся к целям, которые заложены в Целях устойчивого развития. Если мы выровняем уровни жизни во всех странах мира, население будет жить примерно в одинаковых условиях. С доступом к одним и тем же благам, и примерно с сопоставимым уровнем дохода. Тогда и чрезмерная рождаемость в определённых местах сократится. А в других люди не будут оставаться без потомства ради каких-то «экологических идеалов». Цель как раз в том, чтобы мы научились жить гармонично. В устойчивом развитии есть три направления: социальная, экономическая, экологическая устойчивость. И ни одно из этих направлений не должно быть в ущерб другому. Мы этому научимся. Мы уже пошли в этом направлении.

- Есть ли страны-лидеры по выбросам парниковых газов?

- Эти рейтинги, конечно, есть. Они постоянно публикуются. По выбросам парниковых газов мы занимаем 4 место. Перед нами сейчас Китай, который находится на первом месте по выбросам парниковых газов, США, Евросоюз, дальше идём мы, либо перед нами попадает Индия, если мы учитываем, в том числе, и поглощение парниковых газов. В целом, если посмотреть на первый десяток стран по выбросам парниковых газов, это те страны, которые действительно влияют больше, чем на половину выбросов в мире. И сокращение в этих странах сразу даст бОльший эффект, чем, если мы будем сокращать выбросы в тех странах, у которых вклад – доля процента от мирового выброса. Тем не менее, Парижское соглашение построено таким образом, что мы перестали определять, кто больше, кто меньше. К тому же, меняются и лидеры. Когда начиналась Рамочная конвенция ООН, тогда Китая и близко не было к лидерам по выбросам парниковых газов. Теперь он самый первый. Парижское соглашение ввело принцип «Давайте все вместе». И мы начинаем двигаться к всеобщему снижению выбросов, пока потихоньку, пока слабо. Мы все слышали о том, что тех целей, тех обязательств, которые взяли страны, недостаточно для выполнения целей Парижского соглашения для ограничения роста глобальной температуры на 1,5 – 2˚C. (1,5˚C можно уже забыть, нужно ориентироваться на 2˚C.) Страны начали движение в этом направлении. Многие страны сейчас эти цели усиливают. Сейчас ещё и в США поменялась администрация. Администрация Джо Байдена, в отличие от Дональда Трампа, смотрит совсем в другую сторону. Их подключение к климатической повестке активизировало эту деятельность вообще во всём мире. Многие страны начали пересматривать свои цели и «увеличивать амбициозность». Я надеюсь, что и Россия пересмотрит ту цель, которую мы декларировали в 2019 году. Она, конечно, очень слабая. Она говорит не о сокращении, а скорее наращивании выбросов, поэтому будем надеяться, что и Россия тоже встроится в этот тренд. И, постепенно, можно будет всё решить.

- Все ли страны находятся в одинаковом положении по условиям снижения парниковых газов? Нет ли в этом вопросе какой-либо несправедливости с учетом разного уровня их экономического развития?

- На переговорах это очень горячая тема, потому что понятно, что в бедных странах даже не у всех есть электричество, а их заставляют сокращать выбросы парниковых газов. Это значит, что они не могут поставить электростанцию там, где хотят, потому что у них увеличатся выбросы. Поэтому, конечно, развитые, богатые страны должны принимать на себя лидирующую роль. Должны принимать более сильные обязательства. Развивающиеся страны в рамках Рамочной конвенции, Парижского соглашения, имеют право на технологическую помощь, которая говорит «ставьте электростанцию, только вот вам технологии, вот вам финансовая помощь, чтобы она была не угольной, а на каких-то более чистых технологиях». Им предлагается развиваться сразу на продвинутых технологиях, для этого даётся финансирование. Кроме того, страны сами формулируют свои цели. К примеру, Китай. Мы понимаем, что у населения в Китае уровень жизни ниже, чем в Евросоюзе или США. И население Китая всё-таки имеет право на то, чтобы нарастить потребление энергии, чтобы выйти на сопоставимый уровень. И поэтому Китай формулирует цели по сокращению выбросов не в абсолютных количествах. Китай говорит: «Мы будем сокращать удельные показатели. Мы будем ставить больше электростанций, но в них будет меньше угля». Пока мы движемся в этом направлении. Когда мы говорим о том, что есть определённые сроки, которые установлены в Парижском соглашении, чтобы выйти на мировую, глобальную углеродную нейтральность к 2050-му году: теоретически, возможность есть. Практическая реализация, наверное, не состоится, хотя, кто знает. Может быть, и технологии будут быстро развиваться.

Вопросов остаётся очень много – экология напрямую затрагивает экономику и финансы всех стран.