Азия, и прежде всего Китай, опять бросает вызов всему миру. На этот раз из-за вспышки коронавируса пересматриваются планы мировой торговли, нарушены цепочки поставок по всему миру, а некоторые эксперты заговорили о «черных лебедях», которые на этот раз летят из Китая. Но ведь Азия уже в течение десятилетий все больше и больше задает мировые тренды не только в производстве, но и в науке, образовании. Так почему же мир оказался не готов к такому «стресс-тесту»?
На вопрос о том, насколько глубока наша экспертиза Китая, насколько точны методы научного анализа и прогнозирования тех процессов, которые происходят в Азии, отвечает известный российский востоковед и китаист, доктор исторических наук, профессор Школы востоковедения факультета мировой политики и мировой экономики НИУ «Высшая школа экономики» Алексей Александрович Маслов.
— Алексей Александрович, признайтесь, если бы вам сейчас предложили выбрать страну, в которой хотите родиться, выбрали бы Китай?
— Нет, я бы никогда не стал выбирать Китай. Исследователь не должен идентифицировать себя с объектом исследования. Многим кажется, что если кто-то живет в Китае, в самой глубинке, он все про него знает. Это не так. Нам нужно отражать то, что мы изучаем, нужен критический подход, без этого нет ни исследований, ни науки, ни аналитики. В этом плане Россия — как раз очень удачный вариант. У нас есть исторически сложившийся особый тип переживания пространства, культуры. Мы можем смотреть на Китай не только как на некое гигантское географическое пространство.
— Поскольку у нас тоже пространство отнюдь не малое.
— Совершенно верно. Мы можем на Китай и вообще на Восточную Азию смотреть как на особую культуру— очень сложную, у которой, как и у нас. есть своя логика процессов, свои кризисы, подъемы. Мы можем себя сравнивать с Поднебесной. Российское китаеведение всегда смотрело на Китай именно как на предмет самоотражения.
— Вспышка коронавируса в Китае многих напугала, поползли панические слухи, заговорили о кризисе мировой торговли. Можно ли хоть как-то предсказывать такие катастрофы?
— Мы как специалисты по Азии не можем предсказывать время и место возникновения заболеваний — наша область науки не располагает такими методами. Но при этом мы можем вычислять различные риски, в том числе и влияние эпидемий, техногенных катастроф или даже политических переворотов, на развитие как отдельной страны, так и мира в целом. На мой взгляд, ситуация с коронавирусом обнажила проблему с крайне поверхностным пониманием ситуации в Китае— политической, социальной, экономической. Безусловно, и у нас, и во многих зарубежных центрах есть очень серьезные специалисты по ситуации в Китае, но, как видим, тон задают не они. а те, кто весьма неглубоко разбирается в социально-политических и экономических процессах в Азии. Именно это и становится источником многочисленных слухов о том, что «экономика Китая обрушится» или что коронавирус запущен едва ли не специально самими китайцами, чтобы решить внутрипартийные трения. Часто все упирается в мнение одного-двух людей, нередко случайных, которые просто не в состоянии осознать все стороны проблемы. И здесь серьезная многофакторная научная экспертиза должна давать ответ быстро и четко — и иметь заранее разработанные сценарии развития событий, исходя из особенностей развития Китая или Азии в целом. Обратите внимание: даже не самый большой уровень заболеваемости и тем более летальности нового коронавируса, несопоставимый ни с испанкой, ни с чумой XIV или XIX в., по сути, породил волну панического страха во всем мире. Теоретически в таких случаях в России должен быть хотя бы один крупный аналитический центр по Азии, способный выдать в течение короткого времени экспертизу последствий для Китая. России, всего мира и использовать для этого не метод «один китаец мне рассказал», а, например, многофакторный количественный анализ. Можно бесконечно долго рассуждать о «новом востоковедении», но, если у вас нет понимания новых методов, достаточного числа наработок. а главное — отработанной заранее системы экспертизы, то очередной «стресс-тест» мы можем и не пройти.
С ЗАПАДА НА ВОСТОК
— У нас люди часто обижаются, когда кто-то говорит, что Россия— это Азия, хотят, чтобы мы были Европой.
— Этот вопрос очень часто обсуждается, при том что глубинно он абсолютно бессмысленный. Вам. может быть, покажется странным, но слово «Азия» в Китае и вообще в Азии изначально отсутствовало. По-китайски сейчас оно звучит как «ясия». то есть это четкая транслитерация английского Asia. Пока Китай. Япония. Корея развивались сами в себе и сами по себе, они и не задумывались о том. что они — Азия, а есть еще «не Азия». Самоотражение началось только тогда, когда туда пришли европейцы. Тогда китайцы начали понимать: раз нас называют «Азия», значит они — те, кто называет. — это что-то другое.
— Но стороны света же у них как-то именовались? Ведь параллель четкая: восток— Азия, запад — Европа...
— В Китае все иначе. Это у нас по критерию «восток— запад» строится основная парадигма. А в Китае очень важное для нас слово «восток» означает только сторону света и ничего больше. Азиатское сознание делит мир не на Запад и Восток, а на Юг и Север. В Китае есть, например, южные и северные школы живописи, южные и северные школы поэзии, южные и северные династии и т.д.
— Но для нашего сознания важно понимать, кто мы — Азия или Европа.
— Потому что нам кажется, что самое главное — определить свою идентичность. Но очевидно, что никаких жестких разделений и демаркационных линий здесь нет. Мы говорим на неазиатском языке, одеваемся и мыслим себя не как азиаты. Но ведь и Европа отнюдь не гомогенна. Есть такая Европа, как Великобритания, а есть и такая, как Греция, это совершенно разные культуры. Есть Азия такая, как Китай, и Азия такая, как Филиппины. Это нам кажется, что там одна «большая Азия», на что местные жители обижаются. Наше непременное желание определиться с тем, кто мы такие, — это скорее отражение болезненности сознания, присущее русской религиозной философии. Надо гнать такие мысли, потому что они отвлекают от действительно серьезных проблем.
— Тем не менее в каких-то направлениях мы ближе к европейскому стилю, а в каких-то — к азиатскому. Скажем, в науке мы больше европейцы или азиаты?
— В науке мы значительно ближе к Европе. И не только в науке. Наша культура формировалась под воздействием европейской культуры. Да мы и сами немало повлияли на европейскую культуру. Музыка Чайковского так же наполнена итальянскими мотивами, как и поздняя итальянская музыка наполнена мотивами Чайковского. Россия не отделялась от Европы, мы всегда были частью большой европейской культуры. Политика наша тоже строится по европейским сценариям. Наши учебники по мировой экономике, международным отношениям — по сути европейские, европоцентричные. Даже в школьных учебниках 90% всего объема информации посвящено Западу и западной истории и лишь процентов десять — восточной.
— Потому что Европа к нам ближе.
— Нет, потому что мы мыслим как европейцы. И когда мы начинаем движение к Азии, для нас очень сложно перестроиться. Когда вы приезжаете в Китай. Корею. Японию, вам надо овладевать специальным комплексом знаний: что означает тот или иной жест, можно ли в приличном обществе сидеть вытянув ноги, как подавать визитную карточку, где должен сидеть старший, а где младший и т.д. Если вы не выучите этих ритуалов, не овладеете этими культурными кодами, то будете казаться там чужим.
— А в Европе я не буду казаться чужим?
— Не будете, и не только в Европе, но и вообще на Большом Западе. Вы можете не знать язык местных жителей, но психологически вы будете с ними на одной волне. Потому что вы одеваетесь так же, ведете себя так же, реагируете так же, мыслите себя так же. Мы часть большой цивилизации, которая возникла в рамках одной культуры. Культура, наука, политика, экономика в России, конечно, европейские.
ВИРТУАЛЬНО О РЕАЛЬНОМ
— Однако последние геополитические и макроэкономические события заставляют нас двигаться в сторону Азии.
— Двигаться в сторону Азии надо было и без этих событий. Номы слишком долго и упорно идентифицировали себя именно как Запад. Все европейское мы уже по определению воспринимали позитивно, а азиатское— плохо. «Азиатчина» по-русски — до сих пор плохое, негативное слово.
— Но сейчас у нас объявлен разворот на Восток.
— И это, как ни странно, в Азии показалось очень оскорбительным. Намой взгляд, «разворот» был объявлен непрофессиональными людьми, которые на самом деле хотели сделать хорошо, но не понимали, как работает азиатское сознание. Представьте, вы живете в Азии, в великой стране с многотысячелетней историей типа Китая. И вдруг к вам кто-то решил развернуться лицом. А до этого как он к вам стоял? Это действительно обидно.
Когда англичане захватывали Индию, это тоже называлось «разворотом на Восток». Это абсолютно колониальный термин, который мы использовали, не понимая, что этим уязвляем миллиарды людей. Реальный «разворот на Восток» теоретически должен был изменить все: торговлю, политику, экономику. Но такого не произошло, а лозунг этот стал просто фигурой речи. К сожалению, многое из того, что мы провозглашаем в отношении Азии, остается именно фигурой речи.
Так сложилось, что у России самая протяженная граница с Китаем. Наша страна граничит с самым большим числом азиатских государств, две трети нашей территории лежат в Азии, при этом Азией мы себя не мыслим. В этом серьезный парадокс. Нам уже давно надо было начать «обучаться Азии».
— Разве мы ее не изучали?
— Формально. Причем в рамках различных наук от экономики и востоковедения до политологии и культурологии. Но изучали мы какую- то абстрактную Азию, которая существует в нашем воображении. В культуре есть такое понятие «ориентализм». Это когда в XIX в. среди западных художников, поэтов, философов, музыкантов стало модным копировать азиатские мотивы.
— Ария индийского гостя в «Садко», балет «Шехеразада», особняк Морозова и чайный дом в Москве...
— Это самый типичный ориентализм, где Восток на самом деле лишь фон, который очень красиво смотрится. Тот же чайный дом москвичи называют китайским, но китайцы его как «свое» не опознают. Смотрят и говорят: «Какой странный русский дом». То. как зачастую мы подходим сегодня к Востоку. — это тоже ориентализм. Или посториентализм на новом уровне, когда нам кажется: то, что мы предлагаем Востоку, он должен принять с благодарностью. Все обстоит не так. и нам надо пересматривать свои навыки общения с этим гигантским регионом.
ЭКСПЕРТИЗУ ВЕДУТ ЗНАТОКИ
— И кто же может нас этому научить?
— Вопрос экспертизы в азиатских отношениях сейчас стоит на одном из приоритетных мест. Кризис востоковедения был не только у нас, но и в других западных странах, потому что долгое время оно рассматривалось лишь как часть огромной историко-филологической традиции. Люди изучали языки, культуру, религию, философию... На этой почве родился гигантский массив востоковедения, в котором Россия играла важную роль. В XIX в. всемирные азиатские конгрессы проходили в России, в Санкт-Петербурге. Но внезапно Восток начал развиваться не так, как предполагалось. Он стал вырываться вверх, вперед.
— Вышел из-под европейского контроля.
— Концепция догоняющего развития Востока, в соответствии с которой предполагалось, что он всегда будет плестись за Западом, сломалась. И не потому, что Восток вдруг сделал что-то неожиданное. Даже многие ученые из-за недостатка первичной информации проигнорировали факт, что тот же Китай всегда, во все эпохи был в мире на первом месте по ВВП. В XIX в. его доля в мировом производстве составляла от 25% до 35%.
— То есть он не только сейчас мировая фабрика, но и всегда ею был?
— Китайские товары шли по Шелковому пути во все страны древнего мира. Только в XIX-XX вв. Восток был сломлен и поставлен под контроль европейцев. И нам начало казаться, что это и есть норматив Востока. Оказалось, нет, норматив его состоит в том, что он развивается. Как только Восток вышел из-под контроля, многие западные школы— британская, немецкая, французская — пересмотрели свою систему азиатской экспертизы.
— И сильно ее изменили?
— Они не отказались от старого. По-прежнему изучаются и древнекитайская поэзия, и японская история. По-прежнему всех восхищают японские гейши и самураи, изучается история Месопотамии, все это не ушло с повестки дня, но теперь это встроено в новую систему, которая имплементирует знания в современности. По сути дела, сегодняшнее востоковедение — это понимание того, как живет Азия как организм. Если мы знаем биографию человека, мы приблизительно представляем, как он себя поведет в той или иной ситуации и как с ним надо общаться, если хочешь, чтобы он тебя понял.
Если мы знаем историю какой-то страны, ее политическую культуру, мы понимаем, что скорее всего она будет воспроизводиться и в будущем. Такие знания — важная часть экспертизы. Настоящая экспертиза — не просто подсчет ВВП на душу населения, как часто бывает, не абстрактные размышления о том, поддержит Китай Россию или нет. Это понимание логики процесса. Мы не можем убедить китайцев, японцев, корейцев думать как мы. Но мы можем с помощью экспертизы понять, почему они так думают, как они будут поступать завтра, и в соответствии с этим выстраивать свое поведение.
— Но для этого нам нужны высококлассные эксперты.
— Сегодня экспертиза— это анализ огромных массивов данных от древней истории до современной экономики. Актуальные азиатские исследования проводятся не за счет одного или нескольких человек, какими бы гениальными они ни были. Простой пример. Надо понять, кто в Китае принимает решения, какие там есть властные группировки и т.д. А как вы поймете, если это закрытая страна? Вы видите лишь ареопаг, верхушку, которая управляет страной. Нам надо знать: если один руководитель передвинется на ступеньку вверх, кто будет подниматься вместе с ним. а кто. напротив. опустится? Нам надо вычленить систему, проследить ее в некоторой аппроксимации, а для этого заглянуть назад на 10-15 лет. Но тут оказывается. что китайские СМИ не хранят на своих сайтах архивы. Мы знаем, что там было три-четыре года назад, а раньше — не знаем. Если, конечно, мы все эти архивы себе заранее предусмотрительно не скачали. Но если отслеживать ситуацию годами. с помощью компьютерных программ, то можно составлять специализированные базы данных. А они позволят понимать, какие движения идут в КНР. какая группа там идет вверх, а какая вниз. Если мы при этом еще и видим, какая область промышленности поднялась, а какая притормозила, мы можем предположить, как связаны эти промышленные и политические группы. Получается хорошо работающая система, но один человек ее никак не осилит. Исследование — к сожалению, достаточно рутинный процесс. В этом плане мы сегодня отстаем.
— У нас нет методологии такой продвинутой экспертизы?
— Методы известны, они не секретны, но мы настолько остаемся в матрицах периода «догоняющего Востока», что эти методы часто просто не используем. И получается, что касающиеся Азии решения принимаются без должной экспертизы.
Формально она проводится, но это часто просто поверхностный анализ: например, поднимается промышленность Китая или у нее спад, кто кого снял, а кто кого поставил на такую-то должность. Но главное не это: нам важно понимать вектор движения Азии. Очень большой и серьезный вопрос, который должен нас интересовать, — где и каким будет Китай через 25 лет и. соответственно, где будем мы. Тут серьезную роль играют много приходящих факторов — от развития в стране технологий искусственного интеллекта до возможной атаки на нее США. И все это надо просчитать. Вряд ли какой-то политолог или экономист сделает это в одиночку. Еще один момент, который важен для экспертизы. — нам нужны первичные данные. Нельзя пользоваться просто материалами из англоязычной прессы. Более того, мы должны не только читать статьи на китайском или японском языках, но и верифицировать получаемые данные. Данные, которые приводит китайский Госкомстат, столь же точны, как и данные российского Госкомстата. Но их можно проверить, сопоставив десятки баз данных. Простой пример: очень часто в прессе пишут, что Китай всех обманывает, что на самом деле его население меньше, чем 1,4 млрд, как они указывают.
— Зачем это делать?
— Чтобы запугать весь мир.
— Как это можно проверить? Мы же не можем посчитать всех китайцев.
— Но можно посчитать, например, средний расход электроэнергии надушу населения, посмотреть, сколько Китай использует продуктов питания. какова результативность сельского хозяйства или легкой промышленности, строительства, сколько потребляется бензина... В таких случаях используют 20-25 параметров. Если цифры не сильно бьются между собой, скорее всего, данным можно верить. Своевременный анализ, экспертиза азиатских вопросов — это огромный комплекс задач, которые должны решаться в мощных научно-исследовательских институтах. К сожалению, на мой взгляд, полноценная экспертиза в России просто отсутствует. У нас есть отличные школы. классные специалисты, но вся структура настолько устарела, что уже не может обслуживать интересы государства.
— А как обстоят дела в других странах?
— При выходе на Китай в США по каждой проблеме работают пять-шесть крупных центров и полученные результаты сопоставляются между собой. У нас этого нет. Посмотрите, что сейчас Штаты сделали с Китаем. Они ударили в самые болевые точки. Они все просчитали и ударили очень грамотно. Ясно видно, что над проблемой работали неординарные умы.
— То есть это не лично Дональд Трамп или Майкл Помпео придумали?
— Нет, конечно. В США есть группы высококлассных и очень антикитайски настроенных специалистов, которые все крайне грамотно рассчитали. Вот это и есть настоящая глубокая экспертиза. пусть и деструктивная.
КТО НАЧИНАЕТ, ТОТ ВЫИГРЫВАЕТ
— КНР вкладывает в науку в восемь-десять раз больше средств в пересчете на каждого научного сотрудника, чем мы. Не значит ли это, что у них шансов победить больше и нам пора начинать их бояться?
— Если говорить о развитии китайской науки, тут дело не только в деньгах. В Китае очень хорошо работает система реализации этих денег. Главной проблемой Китая, когда он только начинал развиваться, была проблема низкой квалификации кадров. Сказалась культурная революция, когда интеллигенция была уничтожена, а люди годами не получали нормального образования. Первое, что стал делать Китай, помимо открытия рынков, — начал посылать своих студентов на обучение за рубеж.
— Пока мы боролись с утечкой мозгов, они ее культивировали?
— Только культивировали подконтрольно. Когда в 2004 г. в КНР поняли, что больше половины студентов остаются в США, Великобритании ит.д., они установили минимальную зарплату для возвращающихся на уровне, вдвое превышающем среднюю по рынку. Плюс обеспечили им хороший кадровый рост. Потому что главная задача была такая: ты должен поехать за рубеж и привезти передовую технологию.
— Студенты воровали технологии?
— Да, воровали, копировали, и это была сознательная государственная политика, потому что в конце концов они все это поставили на пользу государству. То, что мы сегодня видим, — это не результат только вложения денег, это результат реализации государственной программы, направленной на развитие национальной науки. Китайцы публикуют сегодня в престижных цитируемых журналах почти в 15 раз больше научных работ, чем россияне. Почему? Там были созданы гигантские программы стимулирования публикаций. Сначала китайские исследователи публиковались вместе с известными американскими, британскими авторами, потом они покупали научные журналы, в которых публиковали свои труды. Во всех крупных университетах КНР созданы специальные центры переводов и академического письма, чтобы довести число публикаций до максимума. И сейчас мы видим плоды реализации тех программ стимулирования.
Бояться китайцев нам, наверное, не надо, но надо понимать, что во многих областях науки они уже опережают нас. Кроме большого числа публикаций, в КНР была создана очень эффективная система имплементации открытий. Сегодня на крупнейшие китайские технологические корпорации, такие как Huawei или ZTE, работает очень много талантливых молодых ученых из России, Беларуси, с Украины. Когда я спрашиваю у них, почему они выбрали КНР, они указывают три простых момента. Первый — очень хорошая зарплата и условия проживания. Второй — как они сказали: «Мы работаем в среде, которая нас поднимает, подтягивает». И третий — там видна перспектива.
— А у нас она не видна?
— У нас она не очевидна. Так что Китай действительно создал эффективную систему выкачивания мозгов из всех стран мира— не только из России, Восточной Европы и Центральной Азии, но и из США, Великобритании, Франции, Германии. Современная китайская наука эффективна, она замотивирована, самое главное — она живая.
ВМЕСТЕ МОЖНО,ТОЛЬКО ОСТОРОЖНО
— На недавней пресс-конференции президент РАН А.М. Сергеев предложил такую схему сотрудничества с Академией наук КНР: если Китаю нужен наш интеллект, мы можем предложить ему научное сопровождение их проектов. При этом созданные в результате такого сотрудничества продукты и технологии должны принадлежать не только Китаю, но и России.
— Идея хорошая. У нас подписано очень много договоров, этот и следующий годы объявлены годами научно-технического обмена России и Китая, так что формально для сотрудничества создана отличная база. Но есть одно обстоятельство, который необходимо учитывать. Китай — страна, которая всегда работала сама на себя. Так сложилось исторически, и за последние 2 тыс. лет китайское мышление не изменилось. Даже когда китаец создает с вами совместную научную лабораторию, вся система будет устроена так. чтобы созданные технологии и патенты оставались на китайской стороне.
— Они нас обманывают?
— Нет, они вовсе не хотят обмануть или что-то украсть, просто там действительно так устроена вся система. Поэтому идея создания совместных научных предприятий хорошая, но надо очень вдумчиво проработать юридическую базу. А значит, нужна серьезная экспертная работа. На мой взгляд, лучшим решением может стать создание совместных технопарков.
— В Китае или в России?
— Не имеет значения. Это могут быть технопарки разной принадлежности, которые работают над совместными проектами, в договорах между которыми четко прописаны вопросы использования полученной интеллектуальной собственности. Это нам кажется, что вот мы для китайцев все сейчас просчитаем, а они наладят производство и будут отдавать нам часть прибыли. Такого не будет никогда.
— У них так устроено сознание?
— Конечно. Наше сознание западного толка, оно кооперативное. Если у нас есть совместный интерес, мы вместе что-то создаем, вместе и реализуем. Зачем обманывать, если прибыли всем хватает? У китайцев психология другая. За всю многотысячелетнюю историю Поднебесной не было случаев, когда другая страна осталась бы в выигрыше от долгосрочной кооперации с Китаем.
— Может, мы будем первыми?
— Думаете, на нас эти закономерности не распространяются? К сожалению, они работают для всех. Так что идея хорошая, но ее надо серьезно прорабатывать и разрабатывать. В противном случае, если мы не будем реализовывать совместные проекты, наши мозги из академгородков Новосибирска. Томска. Красноярска, из Москвы и т.д. будут утекать в Китай, потому что там выше зарплаты. выше уровень жизни.
— Учитывая то, что сегодня наши отношения с Китаем находятся на подъеме, думаю, у нас есть хороший шанс договориться.
К сожалению, тут все зависит не только от хороших отношений. Действительно, оба наших руководителя. и российский, и китайский, говорят, что между нашими странами отношения сейчас лучше, чем когда бы то ни было. И это правда так. Объем нашей взаимной торговли в 2019 г. составил $110 млрд. Меньше, чем у Китая с США. но все равно неплохо. Но посмотрите: на территории Китая сегодня работает более 60 западных вузов. Нью-Йоркский университет. Ноттингемский, масса немецких университетов, в которые просто ломятся китайские студенты. Плюс там работают совместные лаборатории. То есть китайские студенты на лабораторном оборудовании, закупленном китайцами по заказу западных специалистов, делают исследования, например, по фармакологии. И потом на территории Китая известные фармакологические компании по результатам этих работ изготавливают инновационные лекарства.
— Разве российских университетов в Поднебесной нет?
— Есть один, в Шэньчжэне. Это совместный проект МГУ и Пекинского педагогического университета. Для его создания были предприняты гигантские усилия, но сейчас там учится всего 500 человек.
— А на сколько он рассчитан?
— Кампус построен на 5 тыс. человек. Это большой университет, его корпус — точная копия главного здания МГУ. Нотам пока нет научных лабораторий, крупных аспирантских школ. То есть немцы, британцы, французы, итальянцы, не говоря об американцах, создают в своих филиалах именно научную среду, подпитываясь уже от китайских мозгов, а мы этого не делаем. И результат: США— главный «враг» Китая, а американский Нью-Йоркский университет там самый крупный. Мы — лучшие друзья, а у нас в КНР всего один университет, который развивается достаточно медленно из-за бюрократических проволочек.
НАУКА ПОБЕЖДАТЬ
— В КНР на государственном уровне поставлена весьма амбициозная задача — к 2035 г. сделать страну мировым научным лидером. Получится?
— В Китае вообще все планы осуществляются. Провалившихся нет. Например, Китай планировал продвинуть свои университеты в список 200 лучших вузов мира.
— Как наша программа «5-100» по выведению пяти российских вузов в первую сотню мирового рейтинга.
— Разница в том, что мы стараемся выйти в верхушку рейтинга лучших университетов мира (THE World University Rankings), а китайцы уже вышли. У нас в первую двухсотку вошел только МГУ, занявший 198-е место. А Китай ввел туда семь своих вузов, причем Университет Цинхуа и Пекинский университет в прошлом году заняли 23-е и 24-е места соответственно. Так что этот план они осуществили. Китай планировал выйти на первое место по количеству научных публикаций. Вышел. Поэтому. я думаю, научное лидерство к 2035 г. тоже возможно.
— Но как определить, какая страна более передовая в науке?
Тут кто как измеряет. Китай прекрасно понимает: побеждает та страна, у которой лучше развита наука. Удары, которые сегодня наносятся по Китаю, бьют не по китайской промышленности, а именно по науке. Пока Китай был просто большой мировой фабрикой, производившей массу дешевых товаров, он никого не волновал. Напротив, все им восхищались. Но потом Китай понял, что надо переходить на высокотехнологичную продукцию. И начал лоббировать свои крупные компании — Huawei, ZTE или Xiaomi, — чтобы там внедряли суперсовременные технологии типа 5G или искусственного интеллекта. Вот в этот момент в США заволновались, потому что высокие технологии — это территория глобального будущего. И по Китаю тут же был нанесен удар, к которому он не был готов. Но технологии у Китая есть, и он прекрасно понимает, что, если ему удастся выиграть «войну» и довести дело до конца, он станет победителем не только в науке, а вообще в деле научно-технического обслуживания мира. Это новые облачные технологии, системы передачи данных, системы обработки информации, суперсерверы, которые доступны для потребителей в любой точке мира, и т.д. То есть Китай претендует не просто на абстрактное наукометрическое лидерство, а на научно-техническое обеспечение мира, как он сейчас обеспечивает мировую торговлю. В этом плане Китай сегодня конкурент не только США или России, но и любой стране. И если он победит в этой конкурентной борьбе, на смену концепции догоняющего Востока может прийти концепция отстающего Запада.
Беседовал Валерий Чумаков
