Медицинские биотехнологии ― путь к долголетию. Интервью с членом-корреспондентом РАН Дмитрием Кудлаем

Президент России В.В. Путин поставил задачу увеличить ожидаемую продолжительность жизни в России до 78 лет к 2030 г. Это один из стратегических приоритетов страны. Важным звеном в решении задачи могут стать биотехнологии, которые сегодня называют медициной будущего.

Насколько реально достижение этой цели? Почему вопросам старения и в России, и во всем мире начали уделять повышенное внимание? Какие направления исследований должны стать ключевыми, чтобы увеличить срок здоровой жизни? Об этом ― в интервью с вице-президентом по внедрению новых медицинских технологий компании «Генериум» членом-корреспондентом РАН Дмитрием Анатольевичем Кудлаем.

― Население мира, особенно развитых стран, в том числе России стареет. И это позитивная тенденция. Почему вопросам геронтологии и гериатрии в последнее время стали уделять так много внимания?

― Есть мировой взгляд на этот вопрос и локальные российские особенности. Но если коротко, то пришло время. Технологии, в том числе биомедицинские, позволяют уделять внимание пожилым людям.

В докладе ООН о перспективах демографической политики сообщалось, что в 2022 г. в мире жили около 10% людей старше 65 лет, а к 2050 г. их число увеличится до 16%. Казалось бы, 6% ― совсем немного, но это колоссальное количество людей в абсолютных цифрах. И, конечно, такой рост повлияет на все социальные, демографические и экономические составляющие.

Надо понимать, что производительность труда людей старше 65 лет снижается, — и это напрямую касается рынка труда. Второй момент, влияющий на общую картину, — это накопление финансов. Экономисты отмечают, что накопления в группе трудоспособного населения выше, чем у пожилых людей. Кроме того в возрасте 65+ уже сформирована сдержанная структура потребления, что тоже влияет на экономику. Мы видим разрывы между младшим и старшим поколениями, и в России они заметны в особенности.

Если не учитывать эти факторы и не уделять достаточно внимания людям старше 65 лет, будут гарантированно нарушены экономические процессы. Отказываться и не замечать эти тенденции очень недальновидно, и поэтому в России на вопросы старости направлены многие программы.

В области здравоохранения мы видим уклон в персонализированную медицину, постепенный уход от тенденции общих подходов, когда пациентам могли назначать 10–12 препаратов без учета влияния одной комбинации лекарств на другую. То есть мы все-таки пришли к персонализации и получили необходимые платформы.

― Одна из поставленных президентом России В.В. Путиным задач ― это увеличение средней продолжительности в России до 78 лет к 2030 г. Это реально? На что стоит сделать упор для достижения такой цели?

― Эта цель, как и ресурсы на ее достижение, заложены в национальные проекты. Но для того чтобы ресурсы дали необходимый результат, важно ими правильно распорядиться. Например, на объекты здравоохранения до 2030 г. заложено более 1 трлн руб.: эти цифры впечатляют. На сопутствующие программы — еще около 65 млрд.

По итогам встреч с руководителями различных регионов и ведомств могу сказать, что демографию сегодня рассматривают как фактор ответственности, учитывающий результативность их работы. И проблема геронтологии здесь ― только один из аспектов.

Вопросы демографии тесно связаны с тремя этапами. На стадии беременности и рождения человека — это задачи пренатального и неонатального скрининга: надо спрогнозировать риски, запланировать профилактику возможных осложнений, чтобы эффективными вложениями снизить нагрузку на здравоохранение, учитывая обнаруженные симптомы. Потом наступает этап диспансеризации и регулярной диагностики. В пожилом возрасте вопросы демографии уже тесно связаны с основными причинами смертности в стране. А лидирующая причина, причем не только в России, а во всем мире, — это сердечно-сосудистые заболевания: инфаркты и инсульты. То есть необходимо говорить о профилактических и терапевтических технологиях, влияющих на эти заболевания.

Это, например, такие тромболитические агенты, как алтеплаза и тенектеплаза: в России и во всем мире их отнесли к стратегически важным терапевтическим платформам. На длинном, пяти-семилетнем этапе тромболитики этого класса уже показали свое влияние на структуру смертности в стране.

Если говорить о смертности, связанной с заболеваниями раннего периода, то здесь очень важен расширенный неонатальный скрининг, стартовавший в России в прошлом году. Совершенно новые платформы позволяют выявлять наследственные патологии. Если быстро и комплексно воздействовать на них достаточно простыми методами, то можно забыть о таких нарушениях, как о причинах смертности, и значительно повысить качество жизни в возрасте старше 65 лет. При этом в России появились первые мультиплексные диагностические системы, с их помощью мы можем считать фрагменты ДНК, так называемые эксцизионные кольца. В процессе созревания Т- и В-лимфоцитов происходит формирование клеточных рецепторов посредством перестройки генов в цепи ДНК. Побочный продукт каждой такой перестройки — кольцевые фрагменты ДНК. Эти молекулы получили название TREC (T-cell Receptor Excision Circle) и KREC (Kappa-deleting Recombination Excision Circle). Мы можем их посчитать: количественный анализ этих показателей позволяет выявлять даже незначительные Т- и В-клеточные иммунные дефекты. Почему это так важно? Сегодня невозможен подбор эффективного курса иммунопрепаратов без учета состояния иммунной системы. Современные знания позволяют понять, с чем связан тот или иной дефект, и откорректировать терапию. Мультиплексные системы параллельно оценивают иммунную систему и наличие тяжелых наследственных заболеваний.

Кроме того, сейчас идет этап практических шагов в генной и клеточной терапии. В частности, мы можем значительно повысить качество жизни пожилых людей после, например, повреждений крупных суставов. Раньше при травмах коленного сустава часто применялось эндопротезирование, но теперь в большинстве случаев мы можем восстановить хрящевую ткань с помощью клеточных технологий. С использованием минимального хирургического вмешательства у пациента забирается небольшое количество хряща со здорового участка. В течение шести недель мы восстанавливаем хрящевую массу и с помощью мини-доступа формируем на поверхности монослой, который в дальнейшем становится нормально функционирующей хрящевой тканью. При таком подходе мы полностью уходим от иммунологической настороженности: мы берем ткань именно у пациента, а не у чужого человека. Клинические исследования уже проведены, и мы внедряем технологию в практику как первую платформу клеточной терапии.

― Вы говорите о замене хряща коленного сустава, поврежденного после травмы. А возможно ли применять эту технологию для других суставов или для суставов, «износившихся» со временем?

― Конечно, регенеративные свойства ткани с возрастом человека не улучшаются. И сегодня есть результаты, которые показывают возможность более широкого применения этой технологии. Например, появились данные применения подобных технологий при ревматоидном артрите, что актуально для многих пожилых пациентов. Но перед тем как проводить человеку такую операцию, необходимо провести тщательное обследование и оценить характер изменения тканей. Необходимы дальнейшие клинические исследования по данным показаниям. Нельзя применять такие технологии огульно, и универсального решения для всех не существует.

В контексте этого разговора можно упомянуть класс моноклональных антител, которые сегодня считаются стандартом в ревматологической практике. Это канакинумаб и тоцилизумаб, которые, если говорить бытовым языком, останавливают шквальный процесс разрушения тканей. И они также отнесены к стратегически важным препаратам.

― Насколько долго и сложно проходят процессы внедрения медицинских биотехнологий в широкий круг клинической медицины?

― Вопрос внедрения всегда был ключевым. И здесь многое зависит от предварительных обсуждений со специалистами-клиницистами. Если сразу учитывать их мнение, закладывать в проект будущей разработки даже этические и деонтологические нюансы, то внедрение, может, и будет непростым, но достаточно быстрым и реальным. Более того, клиницисты заранее могут дать важные ответы и что-то подсказать. И они же становятся первыми сторонниками, когда дело доходит до клинических испытаний, помогают отслеживать и анализировать промежуточные результаты. Но для этого надо говорить «на берегу». А если специалисты-биотехнологи сами для себя решают, что разработка вроде как всем нужна, приходят с этой автономной идеей и пытаются ее навязать, то получают не просто неприятие, а множество вопросов и возражений, причем резонных.

Можно сказать, что национальный проект «Наука и университеты» предусматривает, каким образом отечественные разработки должны быть учтены на практическом уровне и на решение каких задач направлены. В целом сейчас внедряются новые механизмы развития и идет разговор о новой роли фундаментальных вузов. Это программы передовых инженерных школ, «Приоритет-2030», молодежные лаборатории, «Медицинская наука человеку».

Сегодня на первое место выходят мультидисциплинарные вузы, в которых кроме клинических кафедр внимание уделяется биологической и химической подготовке. Это интереснейший симбиоз, в котором рождаются новые решения, выходящие за рамки одного направления. Такие посылы были всегда, но чем теснее взаимодействовали кафедры, тем больше результатов и идей они представляли. Если говорить о медицине и геронтологии, взаимодействие разных научных направлений позволяет комбинировать несколько методов терапии. Яркий пример: сегодня много говорят о CAR-T-технологиях и биспецифических моноклональных антителах. В их совокупном применении технологий уже есть интересные предварительные результаты. На их внедрение и развитие во многом влияет зарубежная фармотрасль: у кого-то есть права на CAR-T-технологии, у кого-то ― на биспецифические антитела. И пока компании не договорятся в коммерческом плане, мы не увидим, как технологии работают вместе.

Кроме того, мультидисциплинарные подходы используются в системах доставки, а аддитивные технологии могут дополнять иммунотерапию. Специалистам с фундаментальными знаниями легче ориентироваться в этом. Тот, кто жаден до знаний, всегда будет востребован во многих специальностях: сейчас особенно выделяется образование в области цифровых технологий. Сегодня алгоритмизированы многие процессы диагностики. А помощь цифровых технологий в разработке препаратов и смежных процессах ― это большое будущее.

Мы видим, что увеличивается количество людей старше 65 лет. К 2050 г. количество пожилых людей будет равно количеству 12-летних детей и вдвое больше, чем пятилетних. Это объективные данные.

― Дополню: также, по существующим подсчетам, дети, которые рождаются сегодня, имеют 50-процентный шанс дожить до 100 лет…

― Верно. Все это говорит о разновидности специальностей, которые необходимо закладывать при развитии фундаментальных вузов. Такие многопрофильные специалисты станут катализаторами будущих разработок. Обязательной составляющей подготовки должна стать кибернетика, относящаяся к медицине: системы дистанционного мониторинга глюкозы или давления, цифровые карты пациентов, которые способны значительно разгрузить докторов. Это ярко выраженные тенденции, на которые надо обращать внимание.

При этом за последние два-три года кардинально изменились потребности между тремя элементами: образованием, наукой и индустрией. Эти составляющие теперь не могут обойтись друг без друга.

― Если говорить о значительном увеличении средней продолжительности жизни, необходимо упомянуть, что нам нужны открытия в области медицинских биотехнологий, по революционности сравнимые с открытием антибиотиков? Вы видите, в каких направлениях здесь можно искать решение?

― На это обращает внимание весь мир. Чтобы не допустить разрыва между наращиванием экономической мощи и улучшением социальных аспектов жизни, государства предусматривают механизмы финансового воздействия и внедрения инноваций. Возвращаясь к тому, что рожденные сегодня дети с высокой вероятностью могут дожить до 100 лет, хочу подчеркнуть, что, вероятно, государственные решения будут направлены на то, чтобы не допустить демографических разрывов. То есть это воздействие на основные и предполагаемые причины смертности.

Огромные перспективы видны в сфере углубленного осмотра детей. Часто бывают спонтанные находки, позволяющие предупредить многие заболевания. Насколько я знаю, в Институте профилактической медицины, которым руководит главный внештатный терапевт Минздрава О.М. Драпкина, есть отличные наработки диагностических молекулярных платформ, которые помогают предусмотреть возможность развития тех или иных причин смертности, в том числе инфарктов и инсультов.

Сегодня можно сказать, что мы почти на 100% приблизились к изучению генома человека. Около трех лет шли уверенные исследования статичности генома. Раньше мы считали, что у человека есть мама и папа, которые передают наследственные факторы. Плюс понимали, что влияют факторы среды, например радиация или химические компоненты. Но в последние два-три года нам многое подсказывает подвижность некоторых участков генома.

Взрывные решения в области демографии могут также дать процессы метилирования и демитилирования. Диагностические системы, которые дают нам понимание некоторых метилированых групп, способны значительно помочь в решении проблемы эффективности или неэффективности тех же технологий ЭКО.

При этом важно заниматься такими исследованиями с оглядкой на этические аспекты. Методики редактирования генома линейно решают задачи, но необходимо оценивать последствия. Поэтому нужны высокообразованные люди, которые, владея основами биотехнологий, не забывают основы этики.

Сейчас я затронул только несколько возможных платформ, и это даже не десятая часть того, над чем работают коллеги в этой сфере.

― Говоря о биотехнологиях для продления долголетия, вы упоминали персонализированную медицину. Значит ли это, что от медицинских биотехнологий не стоит ждать универсальной таблетки от старости?

― Одну таблетку для всех биотехнологи нам, конечно, не дадут. Но на определенном этапе развития они смогут дать персонализированную условную таблетку конкретному человеку. Например, возможно будет в определенной степени отрегулировать системы организма у человека так, чтобы влияние на одно заболевание, например на диабет второго типа, не вызвало осложнений другого. Персонализированная медицина способна это спрогнозировать.

Менее года назад при президиуме Российской академии наук был создан Совет по персонализированной медицине. Его возглавляет академик Е.В. Шляхто. В недавнем отчете он привел выводы, показывающие, что уже существует понимание, какие ближайшие шаги предстоит сделать в сторону персонализированной медицины, в том числе в контексте здоровья пожилых людей.