Олег Михайлович, мы находимся на старейшей кафедре аэрокосмического факультета Московского авиационного института, с которой факультет когда-то и начинался. Как это было?
– Начиналось всё в 1959 году, то есть почти 60 лет назад. Именно тогда возникла наша кафедра, которая называлась «Проектирование и конструкция летательных аппаратов». А через девять лет, в 1968 году, был организован факультет по подготовке инженеров для ракетно-космической промышленности. В то время, когда создавалось эта структура, действовали условия секретности данной тематики. Что понималось под словосочетанием «летательные аппараты» – было не совсем понятно. Создавалась она на самолетостроительном факультете, где я и учился с 1958 года. И вот на третьем курсе был объявлен конкурс: кто год проучится с высокими оценками, перейдут учиться на эту новую кафедру. Наша студенческая группа постаралась, и мы оказались в числе первых. Я закончил МАИ в 1964, став выпускником этой кафедры, на которой потом и проработал всю жизнь – в том числе с 1990 года заведующим кафедрой и 25 лет, с 1987 года, в качестве декана. А наш аэрокосмический факультет в нынешнем году отметил полувековой юбилей.
Но сейчас ваша кафедра называется уже иначе?
– Сейчас – «Космические системы и ракетостроение», что полностью отражает её направленность. Недавно и Аэрокосмический факультет получил статус Аэрокосмического института в составе МАИ.
Интересно, что одним из инициаторов создания кафедры стал Сергей Павлович Королев, который считал это направление очень важным. А его ближайший соратник, впоследствии преемник в должности главного конструктора и руководителя КБ Василий Павлович Мишин возглавил кафедру и руководил её деятельностью более 30 лет.
Надо сказать, сам Сергей Павлович окончил МВТУ им. Баумана, а руководителем диплома у него был Андрей Николаевич Туполев. Спустя годы, как вы знаете, Королёв был по навету репрессирован, оказался в отдаленных лагерях ГУЛАГа, был доведен до очень тяжелого состояния здоровья, фактически умирал. За него боролась мать, писала письма Берии, Гризодубова и Громов много усилий приложили для того, чтобы его вызволить оттуда, но не получалось.
А.Н. Туполев в это время тоже был осужден, но работал в так называемой «шарашке», в Лефортово. И с ним вместе там находился Сергей Михайлович Егер, его первый заместитель по проектной части в конструкторском бюро. Он мне рассказал одну историю, которая по его словам помогла вызволить Королева из заключения на Колыме. Можете считать, что это информация из первых рук.
Так вот, Андрей Николаевича доставляют к Берии, который приказывает ему срочно заняться проектом фронтового бомбардировщика, аналогичного одному из американских самолетов (по-моему, в воспоминании С.М. Егера был упомянут четырёхмоторный бомбардировщик «Летающая крепость»). Туполев отвечает: «А почему я должен делать, как у американцев? Я могу сделать и свой собственный» – «Нет, сейчас нет времени, надо повторить такой самолет». Тогда Туполев говорит: «Делать не буду, потому что мне не с кем». – «Как так не с кем? Почему не с кем?» – «А потому, что вы всех пересажали». Туполев был такой человек, который мог себе позволить такое сказать.
В общем, Берия говорит: «Давай, пиши список всех, кто тебе нужен для этой работы». Туполев позвал Егера и поручил ему составить этот список. Получил что-то около 20 человек. Андрей Николаевич посмотрел, говорит: «Да, все правильно». Подумал немного: «Сейчас я еще одного допишу», – и пишет «Король». Потом немного подумал и исправил – Королев. Инициалы, говорит, я не помню. Это, дескать, был мой дипломник. Очень хороший, острый парень, он бы здесь пригодился. Этот список способствовал спасению С.П. Королёва.
Потрясающая история!
– Да, Сергей Михайлович был уверен, что именно это сыграло основную роль, чтобы Королёва освободили. Хотя, надо сказать, он всё равно числился осужденным и в этом качестве затем был переведен в Омск, в конструкторское бюро, известное под названием «туполевская шарашка».
Как известно, мир тесен – так случилось, что в Омске с ним работал мой отец Михаил Кузьмич Алифанов, который в 1941 году вместе с семьей, а мне тогда исполнилось полгода, был эвакуирован в Омск, как раз в туполевское КБ и завод. Отец, конечно, тогда не знал, с кем довелось поработать. И только уже после смерти С.П. Королева по телевизору рассказывали о его роли в практической космонавтике, как вдруг Михаил Кузьмич вдруг говорит: «А ведь я его знал». Я удивился – откуда? Он отвечает: «Я был зам начальника цеха по обработке металлов давлением, а Королев, несмотря на то, что осужденный, - зам начальника цеха по подготовке производства».
Вспомнил, как совещания проходили, когда его приводили: две «свечки», так называли конвойных солдат, стояли за дверью, а потом его опять уводили. «Но, – говорит, – он производил несколько странное впечатление. Война, 1942 год, а Королев, когда перекур, вдруг начинал рассказывать о Марсе, о будущих космических полётах. Думали, что заключение как-то повлияло на психику, но оказалось, что даже в тяжелое военное время и в таких условиях работы так проявлялась мечта Королева о космосе. Вот как в жизни все иногда перекликается.
Да, это удивительно. Итак, вы окончили МАИ и пришли на эту кафедру. Чем стали заниматься?
– Я еще на третьем-четвертом курсе увлекся многоразовой космической техникой, а именно орбитальными самолетами. У нас был студенческий кружок, где мы сначала выбирали аэродинамическую форму, какие-то общие параметры, рассчитывали траекторию спуска, определяли, какие еще задачи нужно решать. А потом я взял это темой дипломного проекта. Он был посвящен именно многоразовому космическому самолету. Тогда я его называл крылатым спускаемым аппаратом. Так что эта тема мне очень близка еще с тех пор.
Вот, кстати, ещё одна потрясающая деталь. С.П. Королев, как я уже сказал, поддерживал нашу кафедру и даже отправил работать на кафедре по совместительству, без отрыва от основного производства, основных своих заместителей. Василий Павлович Мишин, его правая рука, первый зам, много лет возглавлял кафедру. Заместитель Королева по конструкциям ракет – Сергей Осипович Охапкин читал нам лекции по этой тематике. Анатолий Петрович Абрамов – стартовые комплексы. Михаил Васильевич Мельников – двигатели. Баллистику, динамику конструкций тоже читали ведущие специалисты ОКБ-1. Для многих это было неожиданное решение. Некоторые из них потом рассказывали, что, когда их вызвал Королев по этому вопросу, терялись: «Как я могу читать лекции? Я загружен так, что у меня нет ни минуты свободного времени. Да и вообще я не умею читать лекции и не буду». – «Будешь».
А потом все эти замечательные люди и выдающиеся специалисты втянулись в учебный процесс и отдали многие годы подготовке инженерных кадров для ракетно-космической промышленности. И, честно говоря, такого уровня преподавания, такого энтузиазма и ответственности, как в те времена, я не припомню. Особенно выделялся, конечно, Мишин, который читал двухсеместровый курс проектирования. Он выбрал себе субботу и всегда приезжал в этот день. Иногда, когда уезжал в командировку на Байконур или в Капустин Яр, кого-то из специалистов КБ присылал на свою замену. А так, в основном, весь курс он прочитал сам. И все остальные специалисты из ОКБ-1 так же.
Олег Михайлович, вы основали новое научное направление, научную школу «Моделирование, идентификация и диагностика процессов тепломассообмена в ракетно-космической технике и энергоемких технологиях». Статус школы признавался Советом по грантам при Президенте РФ в 2003 г. и подтверждался в последующем в 2006, 2008, 2010 годах. Что это за научная школа?
– Началось это, когда нам было поручено, кстати, королевской организацией, вести работы, связанные с тепловыми режимами спускаемых аппаратов. В первую очередь, исследования, как работает тепловая защита, как определять ее основные характеристики. Для этого надо было создать газодинамические плазменные установки для экспериментального моделирования условий нагрева материалов при входе в атмосферу. При этом надо было определять тепловые потоки к поверхности исследуемого образца, причем была поставлена задача делать это в нестационарном режиме. То есть, когда тепловые нагрузки меняются по времени, что соответствует ситуации при спуске в атмосфере. Корабль тормозится, где-то они имеют пик, потом уменьшаются.
А тепловой поток – это такая физическая величина, которую непосредственно измерить нельзя. Можно только его следствие определить, а следствием является температура. Вот, допустим, стоит образец на стенде, мы можем померить только температуру, и то не на поверхности, а внутри, потому что поверхность разрушается под воздействием высоких температур.
Если сделать, например, датчик теплового потока, где измеряется температура внутри чувствительного элемента, то время его работы было очень небольшое, буквально две-три секунды, а потом он начинает разрушаться – температура струи была до семи тысяч градусов. Но можно, используя эти температурные измерения, как бы подойти к нагреваемой поверхности изнутри чувствительного элемента и определить искомые величины теплового потока. Это так называемая обратная задача. То есть, измеряя следствие, определить причину. В математическом смысле такая постановка обратной задачи является некорректной (неустойчивой). Но в результате разработки специальных математических методов это у нас получилось, и стало развиваться новое научное направление – идентификация и диагностика процессов теплообмена путем решения обратных задач.
То же самое и с теплофизическими свойствами материалов. Допустим, нужно определить коэффициент теплопроводности в зависимости от температуры, причем именно для условий, в которых этот материал будет работать. Это можно сделать также, решая обратную задачу на основе измерений температуры внутри образца. Такой подход у нас разработан и для одновременного экспериментального определения некоторой совокупности теплофизических параметров – теплопроводности, теплоемкости, внутреннего теплового источника, степени черноты поверхности материала и т.д. Разработанная у нас теория и методы решения обратных задач теплообмена и теплофизики сейчас достаточно широко используется в работах и других авторов как в нашей стране, так и за рубежом.
Для каких проектов все это пригодилось?
– Сначала мы обрабатывали такие данные для головного обтекателя ракеты-носителя Н-1и спускаемого аппарата «Союз» по результатам летных испытаний. Вначале ведь с теплозащитой далеко не все было понятно, она была перетяжелена, на всякий случай коэффициенты запасов были слишком большие. Знаете, кстати, как запустили первый спутник? Тогда ведь головные части ракеты Р-7 не долетали до земли, они разрушались в полете – прогорала тепловая защита. И поэтому была создана группа исследователей под руководством академика Г.И. Петрова, чтобы как можно быстрее разобраться с этой проблемой. А ракета, тем не менее, уже была, она предназначалась для следующего летного испытания. И вот тогда Сергей Павлович Королев, который всегда думал об освоении космоса, решил использовать эту ракету для запуска первого искусственного спутника Земли. Никакой патетики по этому поводу не было. Василий Павлович Мишин рассказывал: «Мы сделали первый спутник, мы его запустили, а когда я пришел на работу на следующий день, мне принесли ворох вырезок из нашей и зарубежной прессы, где это назвали прорывом в космос, началом космической эры и так далее».
Но так ведь оно и было?
– Так оно и было, но не для них. Они просто работали, создавали ракетный щит нашей страны. Кстати, у нас на кафедре трудился конструктор этого первого спутника, Михаил Клавдиевич Тихонравов – известнейший человек, который начинал в ГИРДе вместе с Королевым. Великолепные лекции он читал, фактически был идейным руководителем студенческого космического конструкторского бюро (СККБ), и под его руководством был сделан ряд интересных проектов. Потом он ушел из жизни, к сожалению. А СККБ работало и запустило первый в мире студенческий искусственный спутник Земли. Это было в 1978 году, когда ещё университеты спутников не запускали. А следующий спутник мы запустили не попутно с основным космическим объектом, как первый. Его доставили на орбитальную станцию «Салют-7» и оттуда его вывел в космос выпускник нашей кафедры летчик-космонавт Валентин Лебедев. Это тоже был первый случай в истории космонавтики, когда одно искусственное тело было запущено с другого. Затем на кафедре были созданы и запущены несколько научных малых ИСЗ. В прошлом году попутно с основным космическим аппаратом «Канопус» был выведен на орбиту также и маёвский наноспутник «Искра-МАИ-85».
Олег Михайлович, мы в эти дни отмечаем 30-летие запуска уникального отечественного многоразового космического челнока «Буран», в разработке которого тоже принимали непосредственное участие. Расскажите, как это было.
- Да, это так, но в разработке «Бурана» принимали участие более 1000 организаций, более миллиона человек. У нас был свой кусочек работы. Началось все с заместителя Глеба Евгеньевича Лозино-Лозинского, генерального директора НПО «Молния», Льва Пантелеймоновича Воинова. В его ведении, как заместителя, были тепловые вопросы, теплозащита. Она была одной из центральнейших проблем, потому что тогда еще многоразовой теплозащиты никто делать не умел. А мы показали, что можно достаточно успешно использовать в этих целях аппарат обратных задач для идентификации условий теплообмена и теплофизических характеристик материалов тепловой защиты. Тогда у нас в МАИ, при нашей кафедре при поддержке НПО «Молния» была организована научно-исследовательская отраслевая лаборатория, она называлась «Тепловая диагностика материала». Мы там собрали молодых наших выпускников, азартных, задорных, готовых день и ночь работать, и действительно, в итоге нам удалось внести и свою лепту в решение ряда вопросов, связанных с исследованием и отработкой многоразовой плиточной тепловой теплозащиты. На аппаратах-демонстраторах Бор-4, которые готовились параллельно с разработкой «Бурана», была задействована разработанная в отраслевой лаборатории диагностическая тепловая система. Эти аппараты предназначались для отработки тепловых режимов орбитального самолета в условиях реального спуска в атмосфере. На них стояли те же самые теплозащитные плитки, которые были потом на «Буране». Было принято наше предложение об установке на этих аппаратах специальных, так называемых теплометрических теплозащитных плиток, оснащенных микротемпературными датчиками. Была разработана технология их изготовления из штатного материала ТЗМК-10 и внешне они не отличались от штатных плиток. Такое экспериментальное оснащение и разработанный у нас аппарат решения обратных задач позволил получить интересные и полезные для практики результаты, соответствующие натурным режимам гиперзвукового полета «Бурана» в атмосфере. В частности, впервые для подобных аппаратов удалось восстановить временное изменение плотности теплового потока к поверхности аппарата Бор-4 по всей траектории спуска в местах установки «теплометрических» плиток.
То есть, ещё и фундаментальная научная задача.
– Да, мы не только измерили тепловые потоки, но и восстановили теплофизические свойства ТЗМК-10 в реальных условиях нагрева плиток, хотели также понять, какая теплопередача имеет место в зазорах между плитками. Все это делалось вместе с НПО «Молния», ЛИИ им. Громова и Всесоюзным институтом огнеупорных материалов. Но мы были идеологами этой работы. На всех четырех пусках аппаратов Бор-4 стояли наши теплометрические плитки, которые были ключевым источником получения исходных количественных данных для дальнейшей их обработки с помощью алгоритмов решения обратных задач теплообмена и получения уникальных результатов, которые подтвердили справедливость принятых проектных решений по тепловой защите орбитального самолета «Буран». Кстати, нам было очень приятно и почетно получить от НПО «Молния» за подписью Глеба Евгеньевича акт о внедрении, где была подтверждена высокая эффективность наших работ, результаты которых позволили предприятию сэкономить один запуск Бор-4.
Наверное, это были очень заметные деньги?
– На меня это тогда произвело сильное впечатление, и до сих пор помню эту цифру, – 25 миллионов рублей. Тех, советских рублей. Огромные деньги.
Как вы с научной точки зрения оцениваете проект «Буран»?
– С научной точки зрения это грандиозное достижение. Несмотря на то, что к тому времени уже давно летали американские «Шаттлы», многие вопросы надо было решать самим. «Буран» – это вовсе не повторение американского проекта, как думают некоторые. Если говорить о той же теплозащитной плитке, это была уникальная отечественная разработка. До этого было известно только то, что у американцев она керамическая, что она на основе кварца, а дальше надо было думать, как это сделать самим.
Я слышала, что песок для кварца привозили из Бразилии тоннами, а потом нашли что-то подходящее у нас.
– Да, наши геологи нашли чистейший кварцевый песок в Средней Азии, и на его основе была разработана наша технология. Когда впоследствии проанализировали все характеристики теплозащитных материалов ТЗМК, оказалось, что разработанная технология их изготовления, реализованная в НПО «Технология», во-первых, более дешевая, чем американская, а во-вторых, дает лучшие результаты, меньшие разбросы теплофизических параметров от плитке к плитке, и обеспечивает высокую надежность. Что и было подтверждено при первом, но, к сожалению, и последнем полете «Бурана».
Мы говорим только о системе теплозащиты, а ведь было создано множество других уникальных технологий в процессе разработки этого проекта.
– Да, появились новые материалы, и не только теплозащитные. Новые стали, сплавы на основе титана, алюминия и др. Была разработана совершенно уникальная по тем временам система полного цифрового управления. Кстати, также была разработана и внедрена первая система сотовой телефонной связи.
Ведь «Буран» летал в автоматическом режиме. Насколько я знаю, сел настолько мягко, что даже парашюты отстрелились не сразу.
– Да, это была удивительная посадка, все ее вспоминают. Был порывистый, шквальный ветер. Самолёт при заходе на посадку неожиданно для наблюдавших это историческое событие специалистов совершил на первый взгляд непонятный маневр и только после этого благополучно приземлился – всего на два-три метра ушел от центральной полосы. Просто правильно сработала его система цифровой автоматической посадки и в результате Буран снизил свою скорость до допустимой и надежно приземлился. То есть, как ему было поручено, так и выполнил.
Олег Михайлович, почему же такой замечательный, уникальный проект все-таки состоялся всего один раз?
– Причин было несколько. Во-первых, космических объектов в качестве его полезной нагрузки такого масштаба – до ста пяти тонн, не было в достаточном количестве для сколь-нибудь регулярного использования. Американцы делали свой челнок, чтобы регулярно летать в космос, выводить туда спутники и другие объекты, «чинить» дорогостоящие космические аппараты, а при необходимости что-то и возвращать на Землю. Скажем, забрать какой-нибудь многоценный спутник, починить и опять запустить.
Таким образом они несколько раз чинили «Хаббл».
– Совершенно верно. Но задач, которые требовали бы впечатляющих возможностей нашего «Бурана», было очень мало. Слетал он, как вы знаете, только один раз в 1988 году. Историческое, если так можно сказать, время было не самое удачное для такого огромного проекта. Как и в случае Шаттла, предполагалось за счет многоразовости использования существенно уменьшить стоимость выведения одного килограмма груза на орбиту Земли, но эти ожидания не оправдались. Кстати, именно этот фактор стал главной причиной, что и американцы закрыли этот проект.
Начиналась перестройка.
– Перестройка, развал Союза. А ведь «Буран» в первую очередь создавался как военный объект в ответ на потенциальное использование Шаттла в военных целях. После разрушения Советского Союза руководство страны решило разоружаться и на веки «подружиться» с нашими недавними противниками. Совершенно понятно, что этого не получилось и не должно было получиться. Но сошлись причины экономические и политические, и проект «Буран» был свернут.
Так что, деньги и усилия многих людей зря пропали, как вы считаете?
– Конечно, не зря. Подобные масштабные проекты дают полезный выход и внедрение разработанных технологий в самые разные отрасли промышленности. К сожалению, мы тогда как-то не умели это делать, управлять этим процессом. В отличие от американцев. Достаточно вспомнить их весьма дорогостоящий и успешно реализованный лунный проект «Сатурн-Аполлон». В 1960-е годы на его реализацию было потрачена рекордная сумма, почти в 25 миллиардов долларов. Но они сумели многократно окупить эти деньги, в первую очередь, за счет, как они говорят, спин-офф, по-нашему конверсия – внедрение разработанных технологий в другие аэрокосмические проекты и отрасли промышленности. То же самое было и по проекту «Спейс-Шаттл». Конечно, и у нас это делалось и делается, но, к сожалению, не столь эффективно. Еще многое из созданных в то время новейших технологий, металлических и неметаллических материалов, производственного оборудования ждет своего внедрения. Ведь всего было разработано около 650 новых эффективных технологических процессов и более 80 новых материалов. Это кладезь для самых различных приложений.
Где конкретно сейчас применяются технологии и материалы, которые были разработаны для «Бурана»?
– Безусловно, они применяются в космической и авиационной технике, во многих технологических процессах, таких как, например, электронно-лучевая сварка, экономичные виды пайки с припоев без серебра, высокоточное литье и т.д. Эти процессы появился именно при создании «Бурана». Потом, естественно, они были внедрены и в другие отрасли, но, как я уже сказал, еще явно недостаточно. Что касается материалов, появившихся при создании «Бурана», то это высокотемпературные материалы, в частности, высоколегированные жаропрочные стали, особо термостойкие керамики и теплоизоляционные материалы, включая гибкие, высокотемпературные противоокислительные покрытия, различных родов герметики, клеи, смазочные материалы и т.д. и т.п. И все это нашло и еще найдет свое полезное применение в самых различных отраслях
Олег Михайлович, мы начинали с того, что вашей дипломной работой был многоразовый космический аппарат. Как вы считаете, многоразовая космическая техника составит будущее человечества?
– Думаю, здесь надо подходить разумно. Где-то это будет, конечно, востребовано, а где-то нет. Если говорить именно о «Буране», не будем забывать, что это очень дорогой проект. Надо всегда думать о рентабельности. Между прочим, Василий Павлович Мишин был против этого проекта именно по его экономической целесообразности. Мишин считал, что время еще не подошло для таких проектов.
То есть, «Буран» опередил время?
– Да, опередил. Однако это не означает, что у подобных проектов нет перспектив. Многоразовая аэрокосмическая техника, конечно, будет реализовываться, но с учетом практической целесообразности. Кстати, когда делали ракету «Энергия», был задуман ещё и меньшей размерности аппарат, «Энергия-М». Возможно, это дело будущего. Над многоразовыми ракетами работают, в том числе и у нас в стране. Они свое применение, безусловно, найдут. Но может быть, это будет сделано немного по-другому. Например, если говорить об «Энергии», там предполагалось в дальнейшем спасать и разгонные блоки, и даже центральную часть самой ракеты с помощью парашютов. Кстати, у нас на кафедре еще в 70-е годы, и в 80-е годы разрабатывались проекты многоразовых ракет с возможностью возвращения разгонных блоков на ту базу, откуда запускалась ракета-носитель. Эти исследования возглавлял В.П. Мишин. Более того, у него был еще один удивительный проект с принципиально иным подходом к созданию уже самолетов – сначала транспортных, а впоследствии и пассажирских. Подход базируется на совмещении концепций авиационной и ракетной техники, в частности, предлагается использовать вертикальный старт и заменить аэродинамические органы управления на управляющие реактивные двигатели. Расчеты показывали, что при таком подходе можно получить заметное упрощение конструкции, лучшее весовое совершенство самолетов и заметное снижение стоимости их производства. Это «лебединая песня» Василия Павловича – он закончил эту работу перед своей смертью, находясь в больнице, в 2001 году. Ему тогда было 84 года. Он предрекал именно такое развитие авиации.
Знаю, что в РКК «Энергия» сейчас создается проект «Федерация», который также предусматривает многоразовость.
– Да, это многоразовый аппарат, но он не крылатый. Он имеет так называемую сегментально-коническую форму. Это капсульного типа аппарат, который управляется за счет того, что у него центр масс смещен относительно продольный оси, в результате чего при спуске возникает так называемый балансировочный угол атаки и подъемная сила, направлением которой можно управлять, изменяя угол крена аппарата с помощью управляющих ракетных двигателей. Соответственно можно реализовать управление по дальности, в боковом направлении и обеспечить достаточно комфортные условия для экипажа по уровням перегрузок.
Олег Михайлович, знаю, большую работу вы ведете с молодежью, воспитываете их в духе интереса к космической теме. Расскажите об этом.
– Действительно, в МАИ – Национальном исследовательском университете, в том числе в Аэрокосмическом институте проводится серьезная работа со школьниками и потенциальными абитуриентами. Это регулярные ежемесячные, а иногда и чаще, встречи с учениками, их родителями, учителями школ. Рассказывается о космических достижениях, планах и перспективах дальнейшего освоения космоса, об образовательных программах в области ракетно-космической техники, которые реализуются на различных кафедрах, организуются экскурсии на кафедры. Проводятся круглые столы, где обсуждается проблематика освоения космоса и подготовки кадров для предприятий и организаций Роскосмоса. Совсем скоро для школьной молодежи в МАИ открывается молодежный технопарк, где ребята смогут попробовать свои силы в тех или иных проектах.
Каждый год МАИ в апреле организует проведение Международной молодёжной научной конференции «Гагаринские чтения», приуроченной ко Дню Космонавтики, это масштабное мероприятие с сотнями докладов и сообщений, где студенты, аспиранты и школьники презентуют свои доклады, проводится их обсуждение, выступают известные ученые по проблемам космонавтики. Также ежегодно проводится другое крупное общественное мероприятие – Международная научная конференция «Авиация и космонавтика», где есть молодежные секции. Все это очень важно для привлечения молодежи в аэрокосмическую науку и технику.
Кроме того, в Роскосмосе есть Координационный научно-технический совет, который принимает решения о целесообразности проведения различных научных экспериментов и мероприятий, на Российском сегменте Международной космической станции (МКС). Это многоцелевой космический исследовательский комплекс, по сути, огромная научно-исследовательская лаборатория в космическом пространстве. В составе совета есть секция «Космическое образование», которая отвечает за образовательную деятельность на Российском сегменте МКС, в том числе направленную на привлечение в космонавтику школьников и студентов вузов, повышение их уровня знаний о ракетно-космической технике и подготовку кадров для предприятий и организаций Госкорпорации Роскосмос. Мне поручено руководство работой этой секции. Через нее прошло и сейчас реализуется ряд интересных научно-образовательных проектов с непосредственным участием студентов университетов и школьников.
Замечу, что МКС – это весьма эффективная площадка, как вы сказали, для космического воспитания молодых людей. Приведу интересную выдержку из доклада, подготовленного совместно пятью космическими агентствами, участниками этого огромного международного проекта. Доклад был представлен на Международном астронавтическом конгрессе в г. Торонто в 2014. «Международная космическая станция (МКС) обладает уникальной способностью захватывать воображение как студентов, так и преподавателей по всему миру. Начиная с 2000 года, присутствие людей на борту МКС дало возможность для многочисленных образовательных мероприятий, направленных на привлечение интереса и мотивацию молодых людей к изучению науки, технологий, инженерии и математики (STEM). Более 43 млн студентов по всему миру приняли участие в образовательной деятельности, базирующейся на возможностях МКС. В числе таких уникальных проектов – проект МАИ-75, подготовленный и проводившийся в течение многих лет Московским авиационным институтом на российском сегменте станции с большим числом участников и из студенческой и школьной аудитории. По сути был организован их творческий доступ в космос в режиме реального времени при проведении аудио и видео контактов с членами экипажа и отработки инновационной технологии фото и видео съемок как самой станции, так и Земли с использованием канала связи на радиолюбительских частотах, что позволило значительно увеличить количество участников в проведении таких космических экспериментов в России и по всему миру». Кстати, с тех пор еще был поставлен ряд научно-образовательных экспериментов на МКС.
Это, конечно, впечатляет.
– И это исключительно важно. Чем дальше, тем больше приходит понимание того, что на подготовку кадров, отвечающих современным требованиям, нужно обращать существенно больше внимания. Недавно в Российской академии наук был Совет по космосу, посвященный будущей масштабной программе освоения Луны. Подводя итоги, Д.О. Рогозин особо выделил два главных момента. Во-первых, начиная любой проект, а речь шла о масштабной программе освоения Луны, всегда нужно определить практическую целесообразность. В нашей истории были проекты, когда мы брались за дело, не продумав все окончательно, не посчитав, во что это обойдется, окупится ли и так ли это нужно. (Думаю, что программа «Энергия-Буран» является, в какой-то степени, иллюстрацией к этому тезису).
Следующий момент, на который еще нужно обратить особое внимание, – это эффективная подготовка кадров. Последнее замечание Генерального директора Госкорпорации «Роскосмос» адресовано, в первую очередь, университетам аэрокосмического профиля. И очень важно, чтобы университеты имели тесные деловые, научные и образовательные связи с теми организациями, для которых они готовят инженерные и научные кадры. Важно, чтобы предприятия и организации «Роскосмоса» привлекали университеты к выполнению своих проектов. Особенно это относится к Федеральным и Национально-исследовательским университетам, которые имеют право создавать свои собственные образовательные стандарты и учебные планы. И вот на это надо нацелить внимание, как можно больше привлекая молодежи, работая в тесном контакте с предприятиями, откликаться на их запросы, предлагать и свои варианты решения научных и технических проблем. Считаю, что пока промышленность недостаточно использует университетский научный потенциал в своих проектах.
Олег Михайлович, вы видели те времена, когда все мальчишки хотели полететь в космос, потом вы пережили времена, когда космос вдруг стал никому не нужен. Сейчас вроде бы как интерес к этой теме возрождается. Вы это замечаете?
– Замечаю, в частности на примере МАИ. В последние годы качество абитуриентов на входе в вуз заметно повысилось. Более того, МАИ проводит широкою кампанию работы с предприятиями – к нам идут целевики, которые потом вернутся на эти предприятия. Соответственно, приходят ребята, с которыми интересно работать.
У них глаза горят?
– Да, они учатся с большим энтузиазмом. Совсем недавно мы проводили очередную международную конференцию «Авиация и космонавтика», в рамках которой работала и молодежная конференция. Так вот, радует то, что от ребят, от студентов, от аспирантов было очень много докладов, причем хорошего уровня. Они интересуются техникой, хорошо учатся, и это меня очень радует.
Беседу вела Наталия Лескова
