Рассказывает академик РАН В.П. Скулачев, директор Института физико-химической биологии им. Белозерского МГУ, декан факультета бионженерии и бионформатики МГУ.
– Владимир Петрович, в чем суть предлагаемой разработки?
– Есть три основных подхода в спасении людей от вируса. Первый и самый действенный – это, конечно, разработка вакцины. Но, к сожалению, это путь не быстрый. Второй способ – это противовирусные препараты, которые не дают вирусу войти в клетку или подавляют его репликацию внутри клетки. Это более универсальный путь, и уже есть некоторые подтверждения, что некоторые из имеющихся антиретровирусных препаратов могут оказаться здесь эффективными. Сейчас ведутся соответствующие клинические исследования.
Наш же подход принципиально иной. Дело в том, что вирус плох двумя вещами. Первое – его собственное размножение и гибель клеток из-за большой вирусной нагрузки. Второй аспект – наша собственная ответная реакция на заражение вирусом. И это происходит именно в тяжелых случаях, когда идет массовая гибель клеток легкого, в кровь выбрасываются обломки клеток и частицы вируса, что запускает реакцию, которая называется синдром системного воспалительного ответа, или сепсис.
Самая страшная часть септического шока не связана с патогеном. Это собственный ответ организма на то, что в нем появилось что-то лишнее. Вот почему реаниматологам известен такой оксюморон, как асептический сепсис, когда бактерии уже убили антибиотиком или их вообще не было (так бывает, например, при травмах), но начинает развиваться точно такая же собственная ответная реакция, как при заражении крови. Как с этим бороться, не совсем понятно.
Тем не менее, механизм этой реакции известен, её основной элемент – это цитокиновый шторм. Цитокины – это молекулы воспаления, которые в огромном количестве вырабатываются разными клетками и выбрасываются в кровь в тот момент, когда наш организм находится в угрожающем состоянии.
– Широко известна ваша гипотеза о том, что в организме имеется контрпродуктивная программа, нужная для эволюции вида, но вредная для отдельного организма. Каким же образом она могла пригодиться в этой ситуации?
– Мы с моим сыном, верным помощником и соавтором Максимом Скулачевым уже писали в наших статьях, что септический шок – это типичный пример запрограммированной гибели организма – феноптоза. Сейчас же мы обратили внимание на то, от чего погибают тяжелые пациенты с COVID-19. Выяснилось, что один из важных элементов патогенеза – тот самый цитокиновый шторм, системное воспаление, которое приводит к разборке контактов между клетками эндотелия и сосудов, сосуды становятся более проницаемы для жидкостей, для клеток воспаления. Это довольно сложная система, хорошо известная биологам и врачам как страшный бич многих тяжелых пациентов. Лекарства от него нет. И вот тут у Максима появилась идея: нельзя ли использовать наши предыдущие разработки для борьбы с вирусом? Мне эта идея показалась интересной. И мы начали работать.
– И к каким выводам вы пришли?
– Есть данные, что для развития этого системного воспаления в клетках эндотелия сосудов необходимы свободные радикалы – активные формы кислорода из митохондрий. В данном случае мы не можем точно сказать – они участвуют как повреждающий агент, как яд, убивающий клетки, или просто как сигнальная система? Ведь в ряде случаев свободные радикалы используются как хорошо проникающие, массированные сигналы. Об этом мы продолжаем думать.
Однако с точки зрения разработки лекарства это не так уж важно. Мы ведем исследования уже больше пяти лет, и на разных моделях они показывают, что митохондриальные антиоксиданты, в том числе, наше вещество SkQ1, способны подавить эту воспалительную реакцию в эндотелии сосудов.
Идеологически это очень правильно. Если мы считаем, что SkQ работает как средство от феноптоза, запрограммированной гибели организма, то он вполне может работать как при медленном процессе вроде старения или хронических заболеваний, так и в острых случаях, таких как сепсис. Мы видели это на нескольких животных моделях, когда у мышей искусственно вызывали резкое увеличение концентрации цитокина воспаления – TNF, после чего обычно животные погибали. Но после введения нашего препарата более 70% мышей выживали, в то время как в контрольной группе наблюдалась стопроцентная смертность. На эту тему в 2017 году вышла работа, сделанная нашим институтом в соавторстве с бельгийскими учеными из университета Гента.
А сейчас, когда начала развиваться ситуация с коронавирусом, мы решили переориентировать нашу работу в этом направлении. Дело в том, что, как и при других опасных легочных инфекциях, самым тяжелым осложнением для пациентов становится острый респираторный дистресс-синдром (ОРДС) с отказом работы легких. Об этом говорилось в статьях об атипичной пневмонии – SARS в 2003 году, несколько недель назад появились работы по COVID-19. ОРДС наступает в результате системного воспаления и цитокинового шторма. Соответственно, идея состоит в том, что наша молекула SkQ1 может предотвратить развитие ОРДС у пациентов с COVID-19, у которых начала развиваться пневмония и прогнозируется тяжелое течение заболевания.
– Как вы считаете, можно ли уже приступать к клиническим исследованиям, то есть попробовать SkQ1 на больных COVID-19?
– Нет, так пока еще делать нельзя. Хотя всё, что мы делали в последние годы с SkQ1, можно заложить в пакет документов, необходимых для получения разрешения на клиническое исследование. У нас уже есть прототип инъекционной лекарственной формы. Но нужно еще раз убедиться, что это безопасно. Параллельно мы пытаемся смоделировать эту ситуацию на животных. На эту работу нужно от пары месяцев до года.
– Но вы же понимаете, что даже пара месяцев – это много в нынешних условиях. Препарат нужен срочно.
– Надо строго доказать, что препарат безопасен и эффективен. Мы эту работу уже начали и делаем все возможное, чтобы как можно быстрее приступить к клиническим исследованиям. Успеем ли мы за 2-3 месяца? Не могу сейчас сказать, тут очень много звезд должно сойтись вместе. В частности, не должно быть никаких негативных последствий введения препарата лабораторным животным. Я уверен, что это так, но моей уверенности недостаточно – нужны результаты испытаний.
– Вы сказали, что должно много звезд сойтись. Уже сейчас эти «звезды» начинают сходиться в больнице в Коммунарке, куда в тяжелом состоянии попал Лев Лещенко и другие знаменитости. Может быть, они и помогут испытать ваш препарат?
– Нам, в первую очередь, важен принцип «не навреди». И мы, и эксперты Минздрава должны взвесить все положительные моменты и оценить риски, неизбежные при переходе нового лекарства в стадию клинических исследований. Тут нельзя заниматься самодеятельностью – на испытание надо получить разрешение. В спокойной ситуации на это нужно примерно полгода. Возможно, что в нашей стране, как и в других странах, препаратам против COVID-19 будет предоставлен fast-track. Ведь доклинические и клинические исследования придуманы не просто так. Без них невозможно дать ответ – помогает лекарство или нет. Надо проверить сто раз, ну хорошо – 99, а уже затем бросаться спасать наших пациентов.
