Жизнь, полная стресса. "В Мире науки" №3, 2021

О стрессоустойчивости и позитивном влиянии стресса беседуем с академиком Людмилой Павловной Филаретовой, директором Института физиологии им. И.П. Павлова РАН и руководителем созданного в 2020 г. Научного центра мирового уровня (НЦМУ) «Павловский центр "Интегративная физиология — медицине,  высокотехнологичному здравоохранению и технологиям стрессоустойчивости"».

— «Каждый человек испытывал его, все говорят о нем, но никто не дает себе труда выяснить, что же такое стресс», — эти слова, написанные в середине 1970-х гг„ принадлежат великому канадскому ученому Гансу Селье, который посвятил изучению стресса десятки лет и ввел это слово в современный язык. Что изменилось с тех пор в представлениях о том, что же такое стресс?

— Если проанализировать количество публикаций, связанных с исследованием того или иного аспекта стресса, начиная с 1936 г. — времени появления исторической статьи Ганса Селье в журнале Nature, — то можно увидеть, что каждые десять лет количество публикаций удваивается. Собственно, с того момента в современной науке и началось исследование биологического стресса. Ученики Селье — профессора Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе Иветт Таше и Шандор Сабо, профессор Международного института биологических наук (ILSI) в Брюсселе Арпад Шомоди — писали в журнале Stress, какую волну исследований породила эта небольшая статья, состоявшая из двух колонок и опубликованная в разделе «Письма редактору». Она называлась «Синдром, вызываемый различными повреждающими агентами», то есть тогда Ганс Селье еще не ввел в научную терминологию слово «стресс», а использовал понятие «синдром».

Опубликованные им результаты собственных исследований на экспериментальных животных показали, что стимулы различной модальности могут вызывать один и тот же синдром, который проявляется знаменитой триадой стресса (симптомами с изменением морфологических признаков): гипертрофией коры надпочечников, инволюцией тимико-лимфатического аппарата и образованием язв в желудке. Очень важно обратить внимание на то, что Ганс Селье использовал понятие «общий адаптационный синдром», изначально показав, что его развитие происходит на уровне целого организма и имеет исходно позитивный, адаптационный характер. Уже позднее он вводит термин «стресс», позаимствованный из физики и означающий напряжение.

Определение стресса, которое дал Ганс Селье и которого в целом и сегодня придерживаются большинство исследователей, звучит так: «Стресс — это неспецифическая реакция организма на любые предъявляемые ему требования». Стоит отметить, что в наши дни допускается и достаточно вольная трактовка этого термина, кроме того, нередко происходит перенос с целого организма на отдельные его части. Подобное, к сожалению, наблюдается и в отношении базового понятия физиологии— гомеостаза. Гомеостаз и стресс взаимосвязаны. Иногда стресс определяется как реакция организма на угрозы гомеостазу.

Упомянутые мной ученики Ганса Селье организовали ежегодную международную Летнюю школу по стрессу для молодых исследователей и студентов. Программа школы аккредитована Калифорнийским университетом в Лос-Анджелесе, она проходит в разных странах. В 2019 г. ее принимал наш институт. Лекторы школы, известные ученые в области стресса, не только освещают современные знания, но и уделяют большое внимание важности правильного использования терминов и определений, понимания стресса. Всегда напоминается о том важном, о чем писал Селье: «Стресс — это соль жизни», «Полное устранение стресса смерти подобно».

Мы ежедневно сталкиваемся с этим термином, и большинство людей воспринимают стресс как исключительно негативное явление, что неправильно. Изначально стресс — очень важная адаптивная реакция, благодаря которой организм, встретившись с каким-то чрезвычайным воздействием (стрессором), отвечает стрессорным адаптационным ответом, который заключается в скоординированной мобилизации многих систем. Благодаря этой содружественной мобилизации функциональная активность этих систем и всего организма повышается и, как следствие, возрастает его адаптационный потенциал.

— Можно ли задавать малые дозы стрессорного воздействия и использовать их как лекарство? То есть сделать стресс управляемым?

— Многие люди так и делают, чаще всего даже не осознавая этого. Здоровье определяется очень многими факторами, в том числе и стрессоустойчивостью. Мы говорим, что для здоровья необходима двигательная активность. По сути, бег, ходьба, другая физическая активность — это не что иное, как естественные стрессоры, повышающие адаптационные возможности организма.

Наша лаборатория (в рамках выполнения гранта РНФ) проводит исследования влияния двигательной активности, в частности бега, добровольного и принудительного (исследование проводится на крысах), на состояние организма и прежде всего на чувствительность желудка к ульцерогенным (язвообразующим) стимулам. Мы показали: если умеренный бег предшествует такому стимулу, чувствительность к нему уменьшается. Это яркий пример позитивного влияния бега. Конечно, мы интересуемся механизмами этих эффектов, прежде всего ролью глюкокортикоидных гормонов.

— То есть та группа, которая бегала, оказалась более защищенной?

— Совершенно верно. У этой группы наблюдалось значительно меньше эрозивных повреждений слизистой оболочки желудка. Причем бегали они в течение 15 минут в умеренном режиме. Однако у нас есть и модели интенсивного бега, при котором этот позитивный гастропротективный эффект трансформировался и становился негативным. То есть при интенсивном и более длительном режиме бега количество эрозий слизистой увеличивалось. Есть данные о позитивном и негативном влиянии бега, полученные и на человеке. В частности, бегуны-марафонцы нередко подвержены образованию эрозивных повреждений в желудке, что свидетельствует о чрезмерной интенсивности нагрузок.

— Вопрос в том, как не перейти эту грань. Кто- то ходит в баню, кто-то окунается в прорубь, кто-то голодает... Как правильно использовать эти стрессорные факторы на благо организма?

— Восприимчивость к стрессорам — мы хорошо видим это в экспериментах на животных — не бывает абсолютно одинаковой. Поэтому первое, о чем нужно сказать: использование естественных стрессоров принесет пользу организму, укрепит здоровье — и, соответственно, есть большая надежда на то. что оно увеличит продолжительность жизни. Однако при этом очень важен индивидуальный подход к выбору режима этой активности. Скорость и степень увеличения первоначальной нагрузки должны варьировать для каждого человека в зависимости от его состояния здоровья и степени подготовленности. Главный критерий здесь — ответная реакция организма. Она нужна для запуска позитивного адаптационного ответа. Организму необходимо почувствовать нагрузку, но она не должна быть чрезмерной.

— Каков здесь механизм?

— Стрессорная нагрузка должна простимулировать ключевые гормональные системы, только тогда мы получим адаптационное, полезное влияние. Прежде всего, это так называемые симпатоадреналовая и гипоталамо-гипофизарно-адренокортикальная системы. Первая отвечает за экстренный, более быстрый ответ организма, который выражается в выбросе физиологически активных веществ — катехоламинов (например, адреналина), а вторая — за следующий за ним выброс в кровь глюкокортикоидных гормонов.

Вклад симпатоадреналовой системы и роль катехоламинов. образующихся прежде всего в надпочечниках (в его мозговом слое), в ответ организма на чрезвычайные воздействия открыл американский физиолог Уолтер Кеннон еще в начале прошлого века. Он назвал этот ответ «реакцией борьбы или бегства»: «бей или беги». Вслед за ним Ганс Селье показал, что глюкокортикоидные гормоны, продуцируемые в коре надпочечников в ответ на действие стрессора, — это ключевые «гормоны стресса».

На самом деле мы говорим не только о корковом веществе надпочечников. Ганс Селье сделал революционное открытие — экспериментально доказал ключевую роль оси «гипофиз — кора надпочечников» (гипофизарно-адренокортикальной оси), ответственной за продукцию глюкокортикоидных гормонов при стрессе, в реализации стрессорного ответа. В переднем гипофизе выделяется адренокортикотропный гормон (АКТГ), который поступает в кровь и стимулирует синтез и выброс глюкокортикоидных гормонов в коре надпочечников.

Что еще очень важно, Селье поставил вопрос о первом медиаторе стресса, предположив, что это некая субстанция гипоталамического происхождения. А уже его ученик, французско-американский нейроэндокринолог Роже Гиймен (в 1977 г. он стал нобелевским лауреатом «за открытия, связанные с секрецией пептидных гормонов мозга»), начал заниматься непосредственно поиском этой субстанции ив 1955г. дал ей название, которое используется и сейчас: «кортикотропин-релизинг-фактор» (КРФ). Структуру КРФ расшифровал в 1981 г. его ученик Вилли Вейл.

Именно КРФ играет ключевую роль в реализации координирующей роли стресса, этот нейропептид можно сравнить с дирижером большого оркестра. В ответ на разные входы в гипоталамус активируется вся система, осуществляется последовательное высвобождение КРФ. АКТГ и глюкокортикоидных гормонов и система регулируется по механизму обратной связи.

Ведь что происходит во время стресса? Быстрый выброс катехоламинов и. чуть позднее, иногда на пятой, десятой. 15-й минуте, выброс глюкокортикоидных гормонов, основной из которых у человека — кортизол. Нормальный, здоровый стрессорный ответ состоит в том. что вслед за выбросом (увеличение продукции в зависимости от стимула может быть в пять, десять, иногда в 20 раз по сравнению с исходным) происходит восстановление системы и уровень гормонов возвращается к норме именно за счет включения в действие механизмов отрицательной обратной связи.

— Какие в этой области остались невыясненные вопросы? В чем состоит главная загадка стресса на сегодня?

— Как и в любой области знаний, здесь нет предела; получая ответ на один поставленный вопрос, наука ставит новые. Изучение стресса — не исключение.

Если говорить о том, что еще не исследовано, то центральная проблема, с моей точки зрения, — механизмы трансформации исходно физиологических, адаптивных эффектов стресса в патологические последствия. Как следствие — «управляемый стресс». Эта проблема занимает центральное место в наших исследованиях и в планах вновь созданного НЦМУ по интегративной физиологии.

Отвечая на вопрос, хочу привести еще один пример — как в результате наших исследований удалось опровергнуть и пересмотреть устоявшиеся многолетние догмы и прийти к совершенно новому знанию. Это связь между стрессом и образованием язвы желудка, о чем слышал, наверное, каждый. Я упомянула о триаде стресса, открытой Гансом Селье, в которой фигурирует гипертрофия коры надпочечников. Теперь мы понимаем, что гипертрофия — это отражение усиленной продукции глюкокортикоидных гормонов. В триаде стресса — истрессорные язвы желудка. Конечно, у нас не на любой стресс образуются язвы, но сильное стрессорное воздействие, хронический стресс все-таки могут способствовать их образованию наряду с другими факторами. Когда Селье объединил в одну триаду эти два симптома, многие связали увеличенную продукцию глюкокортикоидных гормонов и образование язвы желудка в единую цепочку и очень быстро пришли к выводу, что именно эти гормоны, которые в больших количествах продуцируются при стрессе, становятся причиной стрессорного язвообразования. На самом деле Селье этого не показал, но задавался этим вопросом и сделал вывод, что глюкокортикоидные гормоны, наверное, не выступают причиной язвы желудка, хотя и могут вызывать ее при определенных условиях.

Ошибочная точка зрения, что именно глюкокортикоидные гормоны — причина язвообразования при стрессе, господствовала в течение нескольких десятилетий и основывалась прежде всего на клинических данных. В 1950 г. американские исследователи Филипп Хенч, Эдуард Кендалл и Тадеуш Рейхштейн получили Нобелевскую премию за открытие противовоспалительных свойств АКТГ и глюкокортикоидных гормонов, показав, что эти их свойства помогают пациентам с ревматоидными артритами. На самом деле это Ганс Селье впервые открыл противовоспалительные свойства глюкокортикоидных гормонов, получив соответствующие данные в экспериментах на крысах и опубликовав результаты в известнейших американских журналах еще в начале 1940-х гг. Хенч не мог не знать об этих работах, однако даже не сослался на них в своей нобелевской речи. Но это уже другая история. С середины прошлого века глюкокортикоидные гормоны начали широко применяться в клинике как противовоспалительное и противоаллергическое средство и в этом качестве остаются незаменимыми до сих пор, особенно сейчас, на фоне пандемии, когда их (прежде всего, синтетический гормон дексаметазон) активно используют при цитокиновом шторме.

Однако очень быстро пациенты и клиницисты столкнулись с побочными эффектами гормональной терапии глюкокортикоидными гормонами, и одним из них стала язва желудка. Исследователи решили, что раз экзогенные гормоны, которые вводятся в больших дозах извне, вызывают язвы, то, соответственно, глюкокортикоидные гормоны, которые в больших количествах продуцируются в организме при стрессе, виноваты в стрессорном язвообразовании. Это заблуждение воспринималось как догма в течение четырех десятилетий, вплоть до наших исследований, и в целом не подвергалось критике.

Моя наука началась в лаборатории экспериментальной эндокринологии нашего института в самом конце 1970-х гг. с исследования гипоталамической регуляции гипофизарно-адренокортикальной системы. Этому была посвящена кандидатская диссертация, основные результаты которой были опубликованы в Brain Research. Когда встал вопрос, чем заниматься дальше, я вспомнила свои ранние студенческие мечты, связанные с интересом к язвообразованию в желудке, чему были особые причины. С самого начала я критически смотрела на обсуждаемую догму.

— Почему?

— Потому что наша лаборатория фокусировалась на исследовании ключевой гормональной системы стресса, принципах ее регуляции и закономерностях ее функционирования. Мне было известно об адаптационных эффектах глюкокортикоидных гормонов, которые продуцируются при остром стрессе. Поскольку я занималась механизмами отрицательной обратной связи, то хорошо понимала, что при введении больших доз гормонов извне происходит торможение выработки собственных глюкокортикоидных гормонов в организме и система часто подавляется на длительный срок. Я предположила, что язву вызывают не вводимые, экзогенные гормоны, а наоборот — дефицит собственных, эндогенных.

На основании этого частного предположения у меня возникла гипотеза, что глюкокортикоидные гормоны, продуцируемые при остром стрессе, не вызывают повреждений слизистой оболочки желудка, а, напротив, ее защищают (оказывают гастропротективное действие). Сначала была задумана и выполнена серия экспериментов на животных, которая подтвердила эту гипотезу. Мы вводили большие дозы кортизола крысам и через семь дней (что очень важно), когда введенный ранее гормон уже был выведен из организма, а дефицит собственной продукции сохранялся, предъявляли различные язвообразующие стимулы — и у животных усугублялось язвообразование. Если мы вводили этим животным, у которых не было собственной выработки гормонов, заместительную терапию (кортикостерон), тогда этого усугубления не происходило. То есть подтвердилось гастропротективное действие глюкокортикоидных гормонов, продуцирующихся при стрессе. Это были первые шаги, вслед за которыми развернулась большая работа на разных экспериментальных моделях, направленная на проверку гипотезы, ее дальнейшее развитие.

Наши результаты очень тяжело воспринимались клиницистами, и критики было очень много. В течение первых десяти лет мы в основном публиковались в отечественных журналах, а в 1998 г. вышла статья в American Journal of Physiology, позже появилось много других статей в международных журналах о механизмах гастропротективного действия глюкокортикоидных гормонов. Кстати, именно развитие этих исследований привело к постановке нами вопроса о важности выяснения механизмов трансформации исходного адаптационного действия стресса в дезаптационные, негативные последствия. Этим вопросом наша лаборатория занимается уже около десятилетия. Думаю, что и сегодня далеко не каждый клиницист знает о важном гастропротективном действии этих гормонов.

— Сейчас вы произнесли ключевую фразу. Это серьезная проблема для физиологии, для наук о человеке — связь с клиникой. Что в вашем центре делается в рамках трансляционных исследований, в частности по направлению стрессоустойчивости?

— Механизм взаимодействия науки с клиникой заложен в организации нашего НЦМУ. Центр образован на базе консорциума из четырех институтов — Института физиологии им. И.П. Павлова РАН (инициатор и координатор). Института эволюционной физиологии и биохимии им. И.М. Сеченова РАН. Института медико-биологических проблем (ИМБП) РАН и ЛЭТИ. Исследования проводятся по десяти направлениям, одно из них — «Фундаментальные и прикладные исследования стресса». Сформирована сильная команда, очень важно, что это комплексное международное исследование, к которому подключены исследователи из США. Японии, Венгрии, Словакии, стран БРИКС.

Помимо этого отдельного направления, практически каждое из других так или иначе связано с изучением стресса. Например, ИМБП РАН, который входит в наш консорциум, обладает уникальными возможностями для исследований влияния такого злободневного стрессорного фактора, как изоляция. Мы знаем комплекс, который был использован в программе длительной изоляции «Марс-500», сейчас там идет работа по новой программе «Сириус». Мы планируем взаимодействовать с нашими коллегами: наши исследования в основном будут проводиться на животных, они же работают с людьми. Основная задача исследований — изучение влияния на организм важных на сегодня стрессорных факторов, не только изоляции, но и обогащенной среды.

Термин «обогащенная среда» сейчас активно используется. В экспериментальных исследованиях на животных показано ее позитивное влияние на пластичность мозга. А вот данных о ее влиянии на другие системы и на организм в целом немного и они достаточно противоречивы. У нас запланировано комплексное исследование влияния этих двух противоположных состояний на животных и на человека.

— Что понимается под термином «обогащенная среда»?

— Процитирую слова Ганса Селье из предисловия к его знаменитой книге The Stress of Life: «Эта книга посвящена тем, кто не боится жизни, полной стресса». По сути, это и есть обогащенная среда— образ жизни человека, наполненной различной активностью, интересами, общением. Это изменения в условиях жизни, когда привычная среда дополняется новыми людьми, предметами, событиями, усложняя и обогащая жизнь, что улучшает работу не только мозга, но и организма в целом.

— Свою книгу «Стресс без дистресса» Ганс Селье разделил на две части. В первой был описан чисто биологический аспект проблемы, а вторая посвящена личностной н социальной психологии. То есть он пытался перенести биологические законы на внутренний мир человека и на жизнь общества. Тогда его критиковали за то, что во второй части он рассуждал о процессах, в которых разбирался не столь хорошо. Но сегодня его идеи звучат совсем по-другому. Что вы об этом думаете?

— Вы говорите о его идее так называемого альтруистического эгоизма: человек стремится вызвать положительные чувства к себе, побуждая других людей доброжелательно относиться к нему за то, что он для них сделал. Такой кодекс поведения за счет улучшения отношений между людьми нацелен на уменьшение негативного стресса и предотвращение болезней. Если касаться критики, действительно, биологический аспект проблемы стресса у Селье имел под собой более основательный фундамент в виде хорошо воспроизводимых результатов экспериментальных исследований. Тем не менее его рассуждения, связанные с личностной и социальной психологией, сегодня востребованы в современном обществе, где психологический стресс наиболее распространен.

Дело в том, что реакция «борьба или бегство» выработана и в большей степени подходит не для современного человека, а для первобытного, а также для животных на воле. Проблема современного человека в том, что у него стрессорная реакция развивается так же, но он, как правило, не может «бороться или убегать». Гормоны выделяются, но их востребованность организмом в выделяемом количестве не всегда существует, что и происходит при хроническом стрессе. Тогда изначально позитивное влияние стрессора может трансформироваться в негативные последствия. Например, стресс - индуцированное кратковременное повышение уровня глюкозы в крови необходимо для организма при остром стрессе, но продолжительное повышение уровня глюкозы при хроническом стрессе может приводить к развитию диабета.

Сейчас главный стрессор для человека — психологический фактор. Стресс у нас в голове: ситуации — реальные или надуманные, которые мы бесконечно прокручиваем.

— Может ли психологический стресс так же стимулировать организм благоприятным образом, как биологический стресс?

— Конечно! Все наши позитивные эмоции — это мощные благоприятные стрессорные факторы. К счастью, мы все испытываем радостные эмоции, кто меньше, кто больше, даже пессимисты. Но все-таки мне хочется верить, что у большинства людей превалирует оптимистический взгляд на жизнь, который важен для здоровья.

Неслучайно Селье ввел два понятия: «эустресс» и «дистресс». В обществе доминирует представление о том, что стресс — это «убийца номер один» современного мира, стресс всегда со знаком минус. А все потому, что негативные последствия стресса видимы, а позитивные нет, мы их, как правило, даже не осознаем. Это подобно тому, как мы специально не осознаем здоровье, — мы же не говорим себе «я здоров», — а вот нездоровье замечаем сразу. В своих лекциях я всегда стараюсь представить стресс как источник здоровья и доказываю это на примерах результатов наших исследований.

Люди, живущие насыщенной жизнью, находятся в тонусе, их защитные силы мобилизованы, что может хорошо отражаться на их здоровье и внешнем виде. Например, сама я не раз в начале своего директорского пути слышала от окружающих: «Ты стала лучше выглядеть». И это несмотря на особые трудности первых лет директорства, перегрузки. Думаю, это следствие постоянной мобилизации, которая держала организм в тонусе. Конечно, здесь важно не переборщить, не уйти из этой стадии адаптации в стадию дезадаптации, когда снижена стрессоустойчивость. К сожалению, и такой опыт у меня имеется.

— У вас есть собственная система стрессоустойчивости?

— Слова «жизнь, полная стресса» напрямую относятся ко мне. Детство, школа, университет, институт, работа в зарубежных лабораториях — жизнь всегда была очень насыщенной. И сейчас, оглядываясь на пятилетнее директорство, руководство большим, очень сложным институтом с большим хозяйством и большими проблемами, в общем могу оценить свой уровень стрессоустойчивости как достаточно высокий. Думаю, сыграл свою роль мой предыдущий жизненный опыт. Кстати, очень важна личная история, ведь часто психологические проблемы тянутся с детства. Моя устойчивость к стрессу берет начало в моей семье, родителях, детстве — все это было очень позитивно. Считаю, что мне в жизни во многом очень повезло: я получила классическое физиологическое образование в нашем Ленинградском университете, специализировалась на кафедре физиологии человека и животных, которой тогда руководил профессор Н.В. Голиков, ученик А.А. Ухтомского. Нам преподавали такие корифеи, как А.А. Заварзин, Ю.И. Полянский, Б.П. Токин. И, конечно, интереснейшая наука, лаборатория экспериментальной эндокринологии с замечательным коллективом, в которой до сих пор работаю. Мне повезло с научным руководителем, Учителем — им был А.А. Филаретов, последователь классической физиологии, ученик Д.Г. Квасова, который в свою очередь был учеником А.А. Ухтомского. Все это моя «обогащенная среда», в которой, полагаю, закалялась моя стрессоустойчивость. К этому можно добавить интереснейшее и богатое многолетнее вовлечение в международное научное сотрудничество в разных аспектах. И, конечно же, общение с большим коллективом института, научных и ненаучных сотрудников, которое дарит много разнообразных эмоций, закаляет.

Если кратко сформулировать мою систему стрессоустойчивости, то это насыщенная, полная вызовов жизнь, постоянно повышающая адаптационный потенциал, плюс самовоспитание, определенные правила, которые ты берешь себе в арсенал и которым стараешься следовать каждый день.

«Стресс — не то, с чем ты сталкиваешься, а то, как ты на это реагируешь», — я часто использую эти слова Ганса Селье о мудром восприятии разных жизненных событий. Кстати, впервые их услышала в Монреале во время юбилейного симпозиума, посвященного 100-летию со дня его рождения. Там я познакомилась с Мерси Смит, которая работала с Селье, изучая психологические аспекты стресса. Эта женщина на костылях рассказала мне историю своей жизни: как она попала в аварию, как ее дважды переехала машина, как ее еле собрали. И она, ежедневно повторяя эти слова учителя, смогла выжить, жить, даже выйти замуж.

Заставляю себя чаще смотреть на жизнь с высоты птичьего полета, что помогает уменьшать проблемы, с которыми сталкиваешься, отделять важное от суетного. Напоминаю себе о мимолетности человеческой жизни, что хорошо отрезвляет от всяких страданий, нередко и надуманных. Прибегаю иногда к «Заповеди» Редьярда Киплинга: «Владей собой среди толпы смятенной. Тебя клянущей за смятенье всех. Верь сам в себя наперекор вселенной И маловерным отпусти их грех».

Ну и есть определенные правила, которым я следую. Прежде всего, не допускать реакцию прежде ответа: не принимаю решения в эмоциональном состоянии. А если сделать паузу, пусть даже маленькую, немного спокойно подумать, то приходит более сбалансированный ответ.

Конечно же, за редкими исключениями в каждом дне присутствует физическая активность, так необходимая для укрепления стрессоустойчивости. Минимум — утренняя зарядка. Самый типичный для меня вид физической активности — ходьба, правда, шаги в основном наверстываю в выходные. А еще люблю и пропагандирую танцы, которые больше, чем просто физическая активность: это естественный стрессор, привносящий в жизнь много позитива и здоровья.

Очень важно стремиться к чему-то, всегда иметь мечту. Это не пустые банальные слова. Возьмем наш центр. Это воплощение пятилетней мечты, с которой я начала директорство и которой заразила соратников. Свой доклад на ученом совете, который проходил в декабре прошлого года и был посвящен 95-летию нашего института, я назвала «Мечты сбываются». Впереди 100-летний юбилей института. Мечтаем дальше.    

Беседовала Елена Кокурина