Какой будет мировая экономика после пандемии коронавируса: насколько масштабные изменения в экономике и бизнесе грядут? Уместно ли сравнивать нынешнюю ситуацию с временами «испанки» и Первой мировой войны? Как коронавирус проявил противоречия в современной экономике? И почему российская экономика реагирует на кризис болезненнее, чем мировая? На эти и другие вопросы отвечает Сергей Дмитриевич Бодрунов – доктор экономических наук, профессор, эксперт РАН, президент Вольного экономического общества России, директор Института нового индустриального развития (ИНИР) им. С.Ю. Витте.
— В ходе онлайн-сессии МАЭФ Вы сказали, что еще задолго до пандемии современная рыночная модель продемонстрировала признаки своего исчерпания и требует глубокой трансформации. Пожалуйста, обоснуйте свою точку зрения.
— Та экономическая модель, которая сегодня существует в мире, основана на рынке, частной собственности и на прибыли как главном результате деятельности. То есть, целевая ее функция – не удовлетворение потребностей людей, в чем они действительно нуждаются, а в извлечении прибыли – любыми способами и любой ценой. В том числе – и через удовлетворениечеловеческих потребностей, но лишь частично. Отсюда – навязывание людям так называемых симулятивных, фейковых потребностей, удовлетворение которых чаще проще и, с точки зрения капитала, эффективнее. Капитал переливается в такие сферы, снижаются инвестиции в сектор реального производства. Таким образом, все более значительная часть продукта экономической деятельности, производство которого требует, тем не менее, реальных ресурсов, становится симулятивной.
Эта модель – чем дальше, тем больше – утрачивает способность справляться не только с циклическим характером развития экономики, но и целым рядом присущих ей принципиальных и глубоких внутренних противоречий. С одной стороны, речь идет о максимизации прибыли. С другой стороны, прибыль получается за счет удовлетворения потребностей людей. Но при этом решение задачи максимизации прибыли приводит к тому, что потребности людей удовлетворяются в той степени, в которой их можно удовлетворить со снятием максимально возможной прибыли. Это значит, что чем дальше, тем больше происходит нарастание реального социального неравенства, расслоение общества. То есть, та часть, которая должна платить (а это – основная страта населения), постоянно платит, но меньше и меньше. А та часть, которая получает финансовый результат экономической деятельности, концентрирует всё больший доход, становится более элитарной и замкнутой.Этот процесс сегодня мы видим в мире вполне отчетливо.
В целом, эта ситуация наблюдалась всегда с момента, как утвердилась нынешняя экономическая модель. Но на отдельных этапах проблема в той или иной мере смягчалась за счет научно-технического прогресса, который временами сдвигал экономическую компоненту в сторону лучшего, в большей степени удовлетворения реальных потребности людей, чем ранее. И таким образом в моменты перехода в новый технологический уклад возникали возможности для смягчения этих противоречий.
Однако сегодняшний переходный этап к новому, шестому технологическому укладу принципиально отличается от предыдущих и характерен тем, что нынешнее состояние научно-технического прогресса, учитывая специфику его технологий, не позволяет решить эту проблему в рамках такой модели. Казалось бы, достижения современного НТП уже таковы, что позволяют, скажем условно, более-менее накормить, одеть, обогреть и создать приемлемые условия жизни везде в мире. Но реальность – другая. Наоборот, НТП, ускоряющийся «с ускорением», используется глобальным капиталом в рамках такой модели как инструмент (весьма дорогостоящий и недоступный большинству!) для достижения своих сущностных целей. На практике – для все более ускоренного выкачивания средств из секторов, удовлетворяющих реальные потребности, на финансовые, посреднические и т.п. рынки. И обеднения, на самом деле, слоев населения, не имеющих широкого доступа к капиталу и ресурсам. К расслоению общества. К обнищанию все больших его страт.
То есть, та модель, которая сегодня функционирует, сейчас приводит не к смягчению, а к обострению главных противоречий и ведет в тупик. Более бедные становятся еще беднее, а богатые все больше богатеют. Рано или поздно это приведет либо к социальному взрыву, либо к исчерпанию самой модели. Сейчас именно такая ситуация, поэтому нынешнюю модель необходимо трансформировать, что позволило бы изменить соотношение и принципиальные подходы к реализации удовлетворения потребностей людей.
Последние постоянно усиливающиеся кризисы отличаются от тех, которые происходили на первоначальных стадиях развития капитализма. Это – не кризисы перепроизводства, в их основе – другая проблема.
—Правда ли, что коронавирус стал триггером и более четко показал противоречия современной экономики? И почему?
— Современная экономика – не просто глобальная и исчерпавшая себя, но очень взаимозависимая. Это важная особенность современной экономической модели. И пандемия как раз обнажила эту жесткую зависимость. Если мы лишаемся в цепочках разработки, производства, логистики и т.п., какого-то важного звена, то возникает проблема, которая распространяется по всем технологическим, производственным линиям. И, когда происходят такого рода события, как, например, пандемия, они становятся тем самым триггером, который переключает развитие экономической ситуации на негативную линию.
—Мировая экономика после пандемии коронавируса: какая она?
— Безусловно, грядут изменения – не драматические, но заметные. В первую очередь, ожидаются изменения в применении и развитии технологий нового поколения. Человечество всегда движется по пути постижения новых знаний для удовлетворения все новых и новых потребностей. А новые знания, как правило, превращаются в новые технологии, если мы говорим о реальных потребностях людей. Новые технологии, как сублимированное знание, создают новое представление о жизни, о мире. Новую реальность. В каких-то случаях это происходит более стремительно, драматично, в других – менее.
Существенные изменения в применении и развитии технологий нового поколения произойдут, уверен, в труде. Уже сейчас многие компании заявляют, что будут отказываться от тех рабочих мест, которые расположены в офисе. Они перейдут на дистанционное участие работников в трудовой деятельности. Многие позиции будут пересмотрены с точки зрения управления процессами производства.
Изменения ожидаются и в образовании. Несколько лет назад я был приглашен в качестве профессора в один из наших вузов. Я предложил, учитывая свой график работы, проводить часть занятий со студентами дистанционно. И мне ректорат это не разрешил. Сегодня такой вопрос не задает никто. Пандемия научила всех дистанционному образованию. Думаю, что дистанционные технологии в образовании шагнут далеко вперед.
Сегодняшнюю ситуацию в образовании можно сравнить с той, которая происходила во времена Гутенберга, когда было изобретено книгопечатание. Тогда тоже шла большая дискуссия: необходимо ли печатать книги, или же профессор лично должен передавать свои знания? Но, как оказалось, знаниями можно делиться дистанционно через книгу. Причем, на любую дистанцию – как в пространстве, так и во времени. И это очень ускорило и процесс образования, и процесс накопления знаний. Сегодня онлайн-образование – в определенной мере новое «книгопечатание». И мы будем наблюдать еще более ускоренные процессы внедрения дистанционных технологий. На мой взгляд, это приведет и к всплеску познания человеком окружающего мира, и к еще большему революционизированию НТП.
В целом, важно понимать, что знание – это не только познание мира, но и, с точки зрения экономики, основной ресурс следующего этапа развития общества – я называю его новым индустриальным обществом второго поколения. Сейчас именно знание, в отличие от предыдущих этапов, когда были главными ресурсами другие (скажем, энергоресурсы), становится основным экономическим ресурсом. И поэтому потребление и переработка знаний должны усилиться. Отсюда – и развитие соответствующего технологического инструментария.
Далее – это научное познание. Если мы говорим, к примеру, о научных контактах, конференциях, где отрабатываются те или иные научные модели и теории, то мы уже проводим большую часть таких взаимодействий в онлайне.
В производстве продукции в отраслях реального сектора экономики появятся и безлюдные технологии, и интернет-управление, и робототехника. То есть, все то, что должно было прийти к 30-40 гг., придет на 5-7 лет раньше.
И, наконец, грядут изменения в сфере культуры, туризма, познания окружающего мира, в домохозяйстве. К примеру, очень быстро развивается Интернет вещей. И в производстве, и в быту он будет вносить существенный вклад в изменение нашего миропонимания и жизни.
— Уместно ли сравнивать нынешнюю ситуацию с временами «испанки» и Первой мировой войны? Или же это беспрецедентная ситуация?
— Между минувшими и текущими событиями есть корневая общность. Оба кризиса – следствия принятой и, по сути, сохраняющейся экономической модели общества. Есть и общие внешние черты. Коронавирус, как и «испанка», тоже стал причиной глобальной пандемии. Если же сравнивать с Первой мировой войной, то война способствовала распространению испанки, поскольку перемещались большие контингенты людей, ускорилось движение товаропотоков. Естественно, что это все способствовало распространению эпидемии. В нынешнем же мире уже многие годы усиленно развиваются транспортные коммуникации. Каждые десять лет почти удваивается количество перевозимых грузов, а перемещение людей достигло астрономических цифр. Кроме того, и причина нынешней кризисной ситуации тоже носит эпидемиологический характер. В этом – некое сходство ситуации нынешней с тем, что была век тому назад. Но сегодня наблюдается не такая страшная пандемия, как «испанка», в те времена люди умирали миллионами, сейчас – существенно меньше жертв. Не скажу, как это связано с разницей в «зловредности» вирусов, но точно это сильно связано с тем, что изменился уровень наших знаний, нашего понимания мира и, соответственно, медицины и техники.
Что же касается конкретно России, то отличие нынешнего кризиса от происходящего в начале XX века в том, что он связан с падением цены на нефть и газ – на основной ресурс сегодняшней российской экономики. Разразилась война на нефтяном рынке, и это привело его к шоковому состоянию. Так что один из «отцов» нынешнего кризиса у нас – это как раз шоковая ситуация на рынке нефтепродуктов и энергоресурсов. И на нее, как в ситуации «идеального шторма», наложилась пандемия и остановка экономической деятельности. Это – серьезное отличие нынешней ситуации от той, которая происходила век назад.
Сегодня, кроме того, мы наблюдаем, что эти две проблемы наслоились на другие, уже существующие в мире. В последние годы идет замедление темпов роста мировой экономики, в ней возникают множество проблем разного характера, которые проистекают из той экономической модели, в которой мы существуем. И это тоже влияет на нашу экономику. Поэтому сегодняшняя кризисная ситуация серьезнее, чем во времена «испанки».
— Эпидемия коронавируса влияет на динамику российской экономики гораздо больше, чем падение цен на нефть?
— Пожалуй, соглашусь. У российской экономики в целом довольно сложное положение. Мы многие годы по разным причинам наблюдаем фактически стагнацию экономики, в целом за десятилетие – относительно небольшой экономический рост. Существует проблема со спросом – основным фактором, который влияет на «разруливание» кризисной ситуации. Стагнация доходов населения происходила длительные годы, в результате чего мы потеряли 5-6 лет в доходах. Перед эпидемией доходы населения по сравнению с прошлым годом выросли на уровень около 1%, а если сравнивать с тем, какими они были пятью годами ранее, то это ниже на 5,5-6%. Все это не позволяет частному инвестору при таком спросе активно вкладываться в экономические субъекты, в развитие секторов, которые наполняют рынок. С другой стороны, если бы была такая потребность в развитии, то были бы и инвестиции, даже при не слишком комфортных для инвестора условиях и не особой развитости соответствующих институтов. Это – вторая проблема, которая есть в нашей экономике. В России очень низкая инвестиционная активность: недостаточно средств вкладывается в реальный сектор экономики, в новые сектора.
— Правда ли, что российская экономика реагирует на коронакризис болезненнее, чем мировая?
— Да, он повлияет на Россию, видимо, жестче. Отечественная экономика затормозила из-за этого кризиса в момент, когда в стране не было интенсивного роста, а мы только-только начинали избавляться от тех проблем, о которых я сказал выше. То есть, наметились лишь первые шаги, и тут – вся экономика остановилась.
С другой стороны, можно говорить и о некоторых плюсах. В России есть ресурсы для того, чтобы эту ситуацию разрешить благополучно и даже обойти конкурентов – ведь у них тоже не без проблем. В частности, у нас есть хорошие золотовалютные резервы. Накопились заделы в технологическом развитии: некоторые сектора нашей промышленности прилично развились за последние годы. Таким образом, мы набрали технологический капитал. Россия богата природными ресурсами, и поэтому даже при падении темпов роста мы все равно можем обеспечить себя в основном всеми ресурсами, которые нам необходимы.
Еще одна важная особенность, которая нам больше мешает, чем помогает – это санкционная ситуация. Санкции, которые мы получили в результате проведения достаточно независимой экономической и политической линии, сильно повлияли на нашу экономику. Сначала мы наблюдали торможение экономики, но впоследствии, в рамках решения этих задач через импортозамещение и освоение новых пространств и рынков, мы сумели добиться хороших результатов в ряде секторов экономики. Благодаря, в том числе, контрсанкциям, например, в сельском хозяйстве, в атомной промышленности, частично – в машиностроении, в сфере некоторых видов вооружений и военной техники оборонительного характера. Так что, я думаю, здесь есть как минусы, так и плюсы. Эти особенности влияют на сегодняшнюю ситуацию в нашей экономике.
—Согласны ли вы с тем, что из-за пандемии коронавируса и ее последствий ВВП России может упасть на 10-20%?
— Я бы сказал, что прогнозы падения ВВП как в мире, так и у нас в России, – это скорее гадание на кофейной гуще. Я не зря на недавнем Московском академическом экономическом Форуме (МАЭФ) не стал называть собственных цифр, поскольку могу очень легко ошибиться. В этом вопросе важно учесть многочисленные факторы, влияющие на экономику, в том числе – факторы со многими неизвестными. Например, мы не знаем «поведение» основного триггера – как будет развиваться пандемия. Невозможно сказать, сколько она будет продолжаться, будет ли вторая, третья волна, сколько людей в каких секторах экономики будут выбывать из строя, и так далее. Как я отметил ранее, российская и мировая экономика – это связанная экономическая субстанция, в которой выпадение одного или двух каких-то элементов может привести к глобальным обрушениям. Поэтому – что будет влиять и как, сказать очень сложно.
Недавно такого рода обсуждение мы проводили на экспертной сессии ВЭО. У нас были названы разные цифры. Например, самые оптимистические – это 3,5% падения ВВП в этом году. Был и пессимистический сценарий – это 12% и более. Однако мало кто из экспертов обратил внимание на то, что важнее не эти цифры, а структурные изменения, которые даже при снижении абсолютных показателей могут обеспечить большее удовлетворение реальных потребностей людей при сокращении симулятивных потребностей. Я имею в виду, что реальные потребности людей занимают не всю структуру ВВП. При этом в условиях кризиса мы прежде всего нуждаемся как раз в удовлетворении реальных потребностей. Именно поэтому мы должны обращать внимание на эту особенность при разработке стратегии выхода их кризиса и определении перспективных направлений развития, а не на рост ВВП любой ценой.
С другой стороны, порой высказываются мнения, что это менее важно, нам необходимо обязательно обеспечить рост ВВП, и тогда «будет нам счастье». И что даже сегодняшняя пандемия может привести не только к падению темпов роста ВВП, но и к его ускорению. К примеру, появится потребность в новых сканерах, специальных температурных измерителях, дезинфицирующих аппаратах и средствах, а это надо произвести, эксплуатировать, и все это будет способствовать росту ВВП. Но тогда, с этой точки зрения, любая катастрофа, которая происходит в мире, не снижает ВВП, а, по идее, увеличивает, а крупная катастрофа – значительно. Например, разрушена ГЭС, а потом мы долго, тщательно ее восстанавливаем. В результате появляются тысячи рабочих мест, большие затраты, все это дает прибавку к ВВП. Но нужно ли нам такое ВВП? Рабочие места по восстановлению разрушенного или электроэнергия – через совершенствование мощностей этой ГЭС? Полагаю, второе. Поэтому точка зрения, что пандемия даст прибавку ВВП, имея «счетный смысл», не имеет хорошей гуманитарной компоненты. А нам нужен «гуманитарный рост ВВП», развитие, решение социальных задач.
— Какие сферы экономики будут наиболее востребованы после коронавируса?
— Это множество сфер, где могут быть востребованы и будут развиваться, воспроизводиться технологии, толчок которым дала нынешняя пандемия. Всех не перечислишь. Лучше назову те факторы, которые на это повлияют.
Резко повысится спрос на дистанционные способы трудовой деятельности, на механизмы и технологические сферы, которые будут это все обеспечивать. Повысится уровень автоматизации производства, спрос на безлюдные технологии, на когнитивно-ориенитированные технологии, включая искусственный интеллект, BigData, нейросети и другие.
На мой взгляд, возрастет спрос на то, что я называю «технологиями доверия» – это те технологии, которые позволяют дистанционно обеспечивать верификацию документов, запросов, финансовых и сопровождающих транзакций, информационных потоков, типа блокчейн и т.п. Вот эти факторы будут влиять на многие сферы экономики.
Главная задача – не столько определить конкретные сферы экономики, сколько тренды технологического развития: они могут быть новые, совершенно для нас сегодня неизвестные, как и те факторы, которые будут на развитие этих новых технологийвлиять. Вот это важно учитывать. Эти факторы нуждаются в исследовании, а уже под них необходимо формировать соответствующие экономические решения.
— Какой главный урок человечество должно извлечь после коронавируса?
— На мой взгляд, однажды вкусив сладкий плод, человек от него больше не откажется никогда, даже если он имеет негативные нарративы. Пандемия как раз и показала не только эти нарративы, но и возможности новые. «Онлайн-жизнь» в экономике, в быту имеет массу преимуществ. И в первую очередь, это экономия времени и денег. С точки зрения экономики, это самое важное, поэтому это будет точно развиваться. Но, с другой стороны, онлайн не заместит в полном объеме живого общения, которое тоже имеет свои преимущества.
В целом мы, человечество, получили очень жесткие уроки. Первый урок: мы не настолько познали мир, как мы себе это представляли до пандемии. Пока не стоит зазнаваться и считать себя царем природы. Сегодня лучшие умы планеты бьются над проблемой разработки вакцин, изучения коронавируса. Эта задача, как оказалось, непростая для мирового сообщества. Мы видим несовершенство многих медицинских технологий и многих технологических решений, связанных с производством тех аппаратов, приборов, на которые ориентируются при лечении больных.
Таких примеров можно приводить множество, и не только – в сфере медицины или исследования причин пандемии. В этот вопросе много других связанных аспектов. Например, мы начинаем понимать, что, весьма вероятно, неправильно решаем пространственную модель расселения населения, без учета выявившихся факторов формируем потоки людей, грузов, и т.д. Многие вещи придется переформатировать.
Та экономическая модель, в которой мы живем, рассчитана на индивидуализм – на индивидуальное потребление, на преимущественный учет индивидуальных интересов. Как отдельных людей, так и групп, и стран. И как раз самый важный урок, который сегодня мы вынесли, – что эти интересы оказываются побежденными«интересом солидарности». Общество все более осознает, что только общими усилиями можно побороть серьезные проблемы, которые возникают в ходе такого кризиса. Нам необходимо развивать экономику солидарности, ростки будущей экономики следующего этапа индустриального общества, которые наметились до пандемии, но к изучению которых мы только приступили. На самом деле давным-давно пора этим заниматься.
По этому поводу мы в Вольном экономическом обществе совместно с Институтом индустриального развития им. С.Ю. Витте подготовили большой разговор. Санкт-Петербургский международный экономический Конгресс (СПЭК) по теме экономики солидарности должен был пройти в марте. Но из-за текущих событий он перенесен на более поздний срок, когда мы сумеем собрать ученых и обсудить проблемы развития общества в этом ключе.
Интервью проведено при поддержке Министерства науки и высшего образования РФ и Российской академии наук.
