Новый год по праву считается самым любимым и долгожданным праздником. В преддверии новогодних праздников люди начинают мечтать не столько о подарках, сколько об исполнении самых сокровенных желаний, а для этого, так или иначе, пригодятся древние русские обычаи и приметы.
В наши дни Новый год – это знаменитый салат «Оливье», шампанское, большое количество гостей, угощения, которые готовятся неизменно в спешке, а фоном звучат звуки из полюбившегося кинофильма «Ирония судьбы, или С легким паром!», вечерние канонады из пиротехники. Однако давайте обратимся к истории и узнаем, как праздновали Новый год в допетровское время? Почему веточки ели после смерти Петра I обозначали питейные заведения? Когда в России появился обычай отправлять друзьям и знакомым рождественские открытки, и что на них было изображено? Рассказывает доктор филологических наук, ведущий сотрудник и профессор Центра типологии и семиотики фольклора РГГУ Елена Евгеньевна Левкиевская.
Известно, что в 1699 году царь Петр I издал указ о переносе празднования Нового года с 1 сентября на 1 января. Расскажите, пожалуйста, а как праздновали Новый год в допетровское время?
В допетровское время Новый год не праздновали потому, что «новый год» довольно долго мигрировал по всему календарному циклу и приходился на разные даты. И, в общем, был скорее чисто техническим днем, от которого вели исчисление нового года.
Давайте вспомним для начала, что самый древний новый год у восточных славян приходился на 1 марта. И это понятно и логично, ведь в любой аграрной культуре, которая зависит от природного цикла, от солнечного цикла, от вегетации растений – новолетие или новый год отмечается в тот момент, когда начинается новый природный цикл и, следовательно, сельскохозяйственный цикл.
По сути, это очень далекое эхо того старого нового года, который отмечали 1 марта. В русской традиции, а особенно в восточнославянской традиции, он сохранился в виде такого реликта – встречать весну и петь специальные песни-веснянки. К этому дню пекли печенье, маленькие пирожки или маленькие хлебцы в виде птичек. Они часто назывались жаворонками или какими-то другими названиями в честь птиц. Сейчас этот обычай кое-где еще сохраняется и жаворонков пекут или в день Авдотьи Плющихи, то есть в день памяти святой Евдокии на 1 марта, или же в день памяти Сорока мучеников на, так называемые, Сороки, которые отмечают 22 марта.
Затем новый год переместился на 1 сентября – это было связано с церковным циклом. И, наверное, вы знаете, что до сих пор Русская Православная Церковь исчисляет систему годовых праздников от 1 сентября по юлианскому календарю, или 14 сентября по принятому теперь григорианскому календарю («новому стилю»). Петр I не только перенес новый год на 1 января по подобию празднования новолетия в европейских культурах, но еще внес существенные изменения в летоисчисление. До 1699 года исчисление лет производилось «от сотворения мира», а петровский указ ввел исчисление «от Рождества Христова», то есть между ними разница в 5 508 лет.
Таким образом, люди, которые жили в 7 308 году, внезапно очутились в 1 700 году, согласно новому указу Петра Великого. Поэтому это было довольно радикальное изменение календарной системы.
Новый год, попав в этот новый цикл, был вынужден в него вписаться «задним» числом, ведь 1 января – это день, который находится в структуре 12-и дневного святочного цикла от праздника Рождества Христова до Крещения. Поэтому новый год принял на себя часть этих святочных смыслов и, соответственно, часть обрядовых действий.
Можно ли говорить о том, что Петр Великий пытался разными атрибутами маркировать время наступления нового года? Приказал ставить перед дверями своих домов еловые, сосновые или можжевеловые деревца? Поздравлять друг друга и дарить подарки?
Петр I, действительно, попытался ввести некоторые элементы, которые придавали бы этому празднику, так скажем, атрибутику или какую-то обрядовую сущность. Потому, что праздник, который не имеет специальных символов, закрепленных в культуре, не имеет никаких обрядовых действий, которые его оформляют, - это, вообще, не праздник, а бессмыслица, просто некая дата в календаре.
Царь попытался закрепить за этим днем какие-то определенные структурные элементы. Самое известное это то, что он повелел на главных улицах перед домами, не только частными, но и перед общественными учреждениями, ставить всевозможные хвойные растения – елки, сосны, можжевеловые деревца. А бедным людям указ царя предписывал прикрепить к дому хотя бы по еловой или можжевеловой веточке.
Впрочем, если вы думаете, что этот указ Петра Великого явился основанием для современного празднования Нового года с его известной атрибутикой, то вы глубоко ошибаетесь, поскольку он практически не имел никаких последствий после смерти царя. И к нашей современной новогодней елке имеет также косвенное отношение. Во-первых, елки, которые ставились перед домами или на крышах домов служили украшением внешнего общественного пространства – улиц, площадей и так далее. А наша современна елка – это уже часть домашнего интерьера. Во-вторых, эти елки, во времена Петра Великого, никак не украшались. В-третьих, с ними не производилось никаких специальных обрядовых действий. Это был просто знак, что наступил новый год.
После смерти Петра I этот обычай из частного употребления очень скоро был вытеснен. В качестве наследия этого указа осталось то, что елки стали прикрепляться на крыше кабаков – всевозможных питейных заведений.
Таким образом, елки или сосенки ставили перед входом в кабак или на крыше – это был знак того, что это именно питейное заведение. Такая тенденция была распространена в течение всего XIX века, в результате чего в русской фразеологии появились всевозможные эвфемизмы, которые обозначали нахождение в пьяном виде. Сейчас мы говорим «подшофе» или «заложил за воротник». А люди XVIII-XIX века говорили «он побывал под елкой» или «он сидел у Елкина», как называли кабак.
А что происходило после, и когда появился обычай ставить именно новогоднюю елку?
Давайте рассмотрим семантику или символику ели в славянской картине мира. Если мы посмотрим, какие смыслы приписывались ели в русской или славянской народной традиции, то мы увидим, что она, прежде всего, связана с символикой смерти. Самоубийц хоронили между двумя елями, при погребении в похоронном обряде еловыми ветками выстилали дно могилы или их бросали на пути движущейся траурной процессии.
Однако при Петре I ель стала символом праздника. Этот обычай царь позаимствовал из Западной Европы, где примерно с XVI века установился обычай ставить еловое деревце на Рождество. Как рождественский атрибут, елки утвердились, прежде всего, в Германии.
В дохристианские времена это было связано еще с культом ели как ритуального дерева. Вообще, культовое отношение к дереву и его почитание – это универсалия, которая существует практически у всех народов. Только выбирались разные деревья для почитания – дуб, береза. В Германии таким деревом стала ель, однако, в XV-XVI годах она именно в немецкой культуре была переосмыслена как дерево, связанное с Рождеством. Этому процессу значительно поспособствовал Мартин Лютер.
На эту тему существует довольно много легенд в немецкой культуре. Самая известная и распространенная из них гласит, что однажды Мартин Лютер накануне Рождества пошел ночью в лес, чтобы поразмышлять о Боге. И он увидел, как сквозь «еловые лапы» просвечивают яркие звезды, напомнившие ему о Вифлеемской звезде, которая привела волхвов в пещеру, где находилась Дева Мария со своим новорожденным Сыном и с Иосифом. Озаренный этими видениями и звездами, которые просвечивают сквозь еловые ветки, Мартин Лютер решил в знак почитания Христа срубить эту елку, принести ее в дом и украсить ее как символ свершившегося события Рождества Христова.
Это была красивая легенда, которая давала христианскую версию использования ели в качестве рождественского атрибута. Таким образом, в Германии прижился обычай ставить ель и наряжать ее всевозможными съедобными лакомствами – сухофруктами, сваренными в меду, яблоками, золочеными орехами. Игрушек особо не было, поэтому было принято украшать ель тем, что можно взять с ветки, а потом съесть. И эта ель стала символом, прежде всего, детского праздника, который организовывали для детей взрослые в знак Рождества.
Подчеркну, что эти обычаи связаны с рождественскими праздниками, а не новогодними, ведь Новый год в европейских культурах до сих пор остается праздником второстепенным. И в 40-х годах XIX века эта немецкая традиция стала распространяться в разные европейские страны, в том числе, она пришла и в Россию. Происходило это очень простым способом – через брачные союзы императорских и королевских дворов.
Примерно такая же история была и с внедрением елки как символом Рождества в Англии. Когда немецкий принц Альберт женился на королеве Виктории и у них родились дети, он захотел, чтобы его дети отмечали Рождество возле елки, как это было в его детские годы. Таким образом, от королевского английского двора потом этот обычай спустился на уровень английской знати, а потом распространился в обществе.
И практически такая же ситуация сложилась в России. Понятно, что все началось с Санкт-Петербурга, где находилась довольно большая немецкая прослойка и проживали русские немцы, которые устраивали, как у себя на родине, рождественские праздники для детей. Они украшали елку и дарили детям подарки. Естественно, русские, которые жили бок о бок с немцами, были прекрасно осведомлены о том, что это немецкий детский праздник. Однако в самой русской традиции ничего подобного не было, ведь мы совершенно точно можем сказать, что ни Александр Сергеевич Пушкин, ни Михаил Юрьевич Лермонтов, ни Николай Васильевич Гоголь в детстве у себя дома никакой рождественской елки не видели, но знали об этом обычае исключительно, как о немецком мероприятии.
Однако на рубеже 30-40-х годов XIX века в России складывается такая же ситуация, как в Англии. И традиция ставить рождественскую ель начинается с императорского дома. Наши цари после Петра I, как известно, женились на немецких принцессах, и жена Николая I тоже была урожденная немка Фредерика Луиза Шарлота Прусская. В царском доме появляется повод сделать для своих детей, рожденных в России, рождественский праздник по образу и подобию Рождества в Германии.
Первое упоминание о такой елке и празднике мы можем увидеть в 1840 г. на страницах «Северной Пчелы», редактором которой был Фаддей Булгарин. В газете пишется о том, что это уже собственно русская традиция, однако, там подчеркивается, что этот обычай – заимствование немецкого детского праздника.
Обычай начал распространяться от престижных образцов императорской семьи, позже он спустился на уровень сначала столичного петербургского дворянства, а потом елка стала неким модным явлением. Обычай стал широко распространяться во всех слоях, прежде всего, городских. Я хочу подчеркнуть, что крестьянская традиция не усвоила этот модный атрибут вплоть до революции. В крестьянской среде Святки и все святочные праздники отмечали исключительно в рамках традиционной культуры. А городская среда, причем вполне разночинная, уже освоила этот обычай в 40-50-е годы XIX века, например, Федор Михайлович Достоевский (это видно из его писем и дневников) очень хлопотал о том, чтобы у его детей была елка, поскольку это модно и престижно. Подчеркну, что все это было исключительно детским праздником, а не взрослым.
Начиная с середины XIX века, возникает коммерческое обслуживание елочной традиции, то есть появляются мастерские, которые делали всю елочную атрибутику – игрушки, хлопушки, все предметы увеселения, которые нужны для рождественской елки. В этот момент в русской литературе появляется специфический жанр – святочный рассказ. Образец такого рассказа все мы читали у Достоевского «Мальчик у Христа на елке». Автор рассказывает о сироте, который в рождественскую ночь через окно видит, как у богатых людей дети танцуют, веселятся вокруг елки, получают разные замечательные подарки. Структура рассказа примерно похожа на «Девочку со спичками» Г.Х. Андерсена. Таким образом, в русской литературе появляется такой особенный жанр – святочный рассказ.
Все мы знаем строки: «Шел по улице малютка, посинел и весь дрожал». А потом случается чудо, и в результате этот замерший, голодный сирота в эту праздничную ночь получает свое счастье у рождественской ели.
Таким образом, к началу XX века рождественская елка прочно завоевывает свое место в городской рождественской праздничной традиции. С этим обычаем складывается определенная атрибутика и определенная обрядовая структура, вместе с литературными текстами появляется изобразительный ряд. Прежде всего, это рождественские открытки с елочной атрибутикой, которые было принято посылать друг другу, чтобы поздравить с рождественскими праздниками. Это была некая дань моде.
Я уже упоминала о том, что формируется специальная индустрия, которая обслуживает эту всю рождественскую елочную тематику. И елка к этому моменту уже прочно входит в состав рождественских праздничных увеселений, хотя понимание того, что это заимствованный обычай все же сохраняется. Особенно это начинает актуализироваться с началом Первой мировой войны, когда появляются ура-патриотические «головы», призывающие прекратить наряжать рождественскую елку потому, что в условиях войны с немцами мы продолжаем поддерживать этот немецкий обычай – так писали газеты в 1914 году. Можно сделать вывод, что еще в начале XX века ель продолжает оставаться как бы эхом немецкой рождественской традиции.
Но при этом, если мы посмотрим с вами на эмигрантскую литературу, например, на воспоминания Марины Цветаевой, Ивана Шмелева и ряда других писателей, то в воспоминаниях о своем детстве в России все они маркировано вспоминают рождественскую елку, которая устраивалась взрослыми для детей. При этом очень красочно ее описывают. Подчеркну, что наряжали елку именно взрослые, клали под нее подарки, а только потом впускали детей, которые в этом таинстве не участвовали. Такая структура сложилась к моменту революции, к 1917 году.
Елена Евгеньевна, а когда в культуре появляются наши традиционные персонажи, которые неизменно связаны с рождественскими праздниками - Дед Мороз и Снегурочка?
Это достаточно сложный вопрос. Если мы обратимся к XIX веку, то в этот период времени таких персонажей рождественского праздника как Дед Мороз и Снегурочка, какими мы представляем их себе по образцам второй половины XX века, не было. Здесь можно говорить о двух составляющих. Во-первых, о персонификации мороза – зимнего периода года, в традиционной культуре, которая была преимущественно крестьянской. Во-вторых, о литературных образах, которые существовали в авторских текстах.
Если мы обратимся к традиционной культуре, то у восточных славян и в русской традиции существовала персонификация мороза как зимнего времени года. В частности это проявлялось в том, что на Рождество, а иногда в другие дни Святок, этого «мороза» приглашали на праздничный ужин в Сочельник, кутью есть. Хозяин дома выходил во двор и громко кричал: «Мороз, мороз, приходи кутью есть! А если сейчас не придешь, то и весной не приходи, наши посевы не морозь, наших телушек не трогай, никак нам не вреди. А если придешь, будем кнутом бить!» и так далее.
Это действие имело чисто профилактический смысл и делалось для того, чтобы весной не было заморозков. При этом, конечно, это был не Дед Мороз в нашем традиционном понимании. Это была не ряженая фигура, а условная персонификация, к которой обращались в чисто охранительных целях. Другое дело, что в русской литературе во второй половине XIX века возникает ряд текстов, в которых появляются образы, олицетворяющие зимнее время года, мы видим это в сказке Владимира Одоевского «Мороз Иванович». А вот в пьесе-сказке Александра Островского «Снегурочка», появляется образ, который повлиял на формирование уже советского новогоднего персонажа Снегурочки.
Вообще, в этот период в русской литературе рождается много текстов, в которых авторы пытаются осмыслить ту персону, то мифологическое существо, которое приносит детям елку и рождественские подарки. И всю вторую половину XIX века и начало XX века продолжаются попытки нащупать наиболее удачное имя, которое точно определяло бы этот персонаж. Чаще всего Деда Мороза просто назывались стариком. Однако важно то, что представление о нем, именно как о старике, появилось уже в XIX веке. При этом никакого имени за ним еще не закрепилось, если дети спрашивали, кто эту елку приносит, им говорили, что просто пришел рождественский старик или святочник, который принес елку и подарки.
Иногда были попытки называть его Дедом Морозом или Дедом Елкиным, то есть шла такая конкуренция нескольких вариантов официального имени. К началу XX века из этих конкурирующих вариантов все-таки закрепилось название Дед Мороз. К слову, это был чисто виртуальный образ потому, что никаких реальных ряженых, которые бы исполняли роль Деда Мороза, а тем более, Снегурочки в рождественской обрядности до революции не было. Он существовал только на уровне текстов и устных объяснений детям, откуда берутся елки и подарки.
Определенную роль сыграла рождественская открытка, которая практически вся печаталась в Германии, к слову, тогда все русские открытки печатались в Германии, ведь в России не было такой полиграфической возможности. В них отражались некоторые образы, которые были характерны, прежде всего, для немецкой и европейской рождественской традиции в целом.
Мы знаем, что в каждой европейской рождественской традиции есть свой персонаж – это обычно Санта-Клаус или святой Николай, во Франции его зовут Пер-Ноэль («Отец-Рождество») и так далее. Обычно эти персонажи изображались в виде старика в красном кафтане или тулупе с мешком за плечами. Таким образом, изобразительный образ этого старика к началу XX века стал постепенно проникать в русскую культуру. И некоторое представление о Деде Морозе, который отвечает за всю рождественскую программу, стало складываться.
Однако повторю, что никаких реальных персонажей, которые бы участвовали в структуре веселья вокруг елки, в дореволюционный период не было. Естественно, не было и Снегурочки. Она была только литературным персонажем сказки А.Н. Островского с соответствующим названием.
Расскажите, пожалуйста, а из каких блюд состоял праздничный стол?
Мы все время говорим о том, что русская культура в послепетровскую эпоху не была единой. Можно говорить о дворянской культуре или условно о городской культуре, которая подтягивалась к дворянским образцам, а также о крестьянской культуре, которая восходит к традиционным образцам. Мы помним, что крестьянскую традицию петровские культурные реформы практически не затронули.
Что касается крестьянских новогодних блюд, то об этом надо говорить отдельно. Новый год, как мы уже говорили, вписавшись «задним» числом в структуру святочных праздников, отчасти заимствовал их семантику. Поскольку на этот момент заканчивался Рождественский пост, и начиналось скоромное время – мясоед, как принято называть этот период между постами, когда можно есть жирную и скоромную пищу. И получается, что Новый год, как начало нового календарного периода, стал временем, когда надо готовить много сытных, жирных, вкусных, мясных блюд. Наше представление об изобилии новогоднего стола идет именно из этой крестьянской среды и обычаев.
Если мы вспомним как назывался Новый год и канун Нового года в традиционной культуре, то это название было связано с щедростью и богатством праздничного стола. Щедрая кутья, богатая кутья, жирная кутья – все эти названия подчеркивают изобилие, которое должно присутствовать на столе для того, чтобы обеспечить магическим образом изобилие на весь последующий год. Это такая магия – нужно сейчас вкусно и обильно есть, чтобы в течение всего года тоже не голодать. Поэтому было принято запекать целого поросенка, свиную ногу или птицу. Чаще всего это был поросенок, которого разламывали на куски и раздавали всем присутствующим за столом. Конечно, были и другие яства на праздничном столе.
Понятно, что в крестьянской среде никакого шампанского, мандаринов и оливье, конечно же, в помине не было, никто тогда о них и не слышал. Праздничный стол в те времена был просто более обильным и богатым, чем в будни. Подавалось больше мяса, которое было нечастым гостем на крестьянском столе, а в этот день его можно было поесть вдоволь. Также было много пирогов, подавалась обязательно каша, как праздничное ритуальное блюдо, были орехи и сладости, которые можно было самим заготовить в лесу летом.
Оливье же было поздним блюдом ресторанной кухни начала XX века, о котором в крестьянской среде ничего не знали.
А в дворянской культуре что считалось праздничными блюдами?
Что касается дворянской традиции, то шампанское присутствовало как элемент любой праздничной культуры. Мандарины в тот момент не были маркированы, и какие фрукты можно было купить к праздничному столу, такие и подавались. Оливье, как я уже сказала, не было блюдом домашней кухни. Это было исключительно ресторанное блюдо, не имеющее никакого особого значения в структуре новогоднего и рождественского питания.
Таким образом, такие традиционные в нашем понимании элементы новогоднего стола, как оливье, мандарины и шампанское – это уже блюда советского пищевого кода послевоенных десятилетий.
Фотографии на главной странице предоставлены Еленой Евгеньевной Левкиевской.
