20 ноября будут объявлены победители седьмой ежегодной премии «Просветитель», вручаемой фондом Дмитрия Зимина «Династия» за достижения в популяризации науки. За несколько дней до церемонии состоялся «День просветителя» — цикл публичных лекций лауреатов премии прошлых лет и нынешних соискателей. Так, в Музее Востока выступил с лекцией «Любить по-византийски» крупный историк и филолог-византинист Сергей Иванов. Он получил премию «Просветитель» 2010 года за свою авторскую энциклопедию судьбоносных изобретений «1000 лет озарений: удивительные истории простых вещей». Другая книга Иванова, «В поисках Константинополя: путеводитель по Византийскому Стамбулу и окрестностям», вошла в шорт-лист «Просветителя» в 2012 году.
Начав лекцию с вопроса, есть ли в зале несовершеннолетние, профессор Иванов предложил оценить распространенное мнение о Византии как столпе нравственности. По его убеждению, ни одно общество нельзя назвать более или менее нравственным, чем другие: средний уровень остается общим. Иногда случаются «всплески истерии» вокруг идеалов аскезы, а иногда социальный престиж получают другие крайности, как гомосексуализм среди древнегреческих философов. Рамки поведения может устанавливать государство — особенно когда его идеологию, фактически, формирует церковь. Кроме того, в отличие от специалистов по западноевропейскому Средневековью, византинисты вынуждены работать в условиях почти полного отсутствия документального материала. Погибли все архивы — судебные, церковные, административные. Поэтому для современного наблюдателя картина византийского общества предстает более норматизированной, чем было в действительности.
Что нам известно достоверно — так это то, что Византия отвергла античный культ нагого тела. Еще в IV веке при строительстве Константинополя его украшали свезенными отовсюду античными статуями, а самого Константина Равноапостольного изображали обнаженным, как и положено императору-богу. Слом произошел драматично. Христианство объявило плоть греховной, недостойной ни воспевания, ни демонстрации. С VI века византийское искусство и одежда скрывают тело, античные изваяния драпируются, запрещаются фривольные картинки. Законодательство затрудняет развод, запрещает родственные браки до седьмого колена (что явно невозможно было соблюдать в деревнях), гомосексуализм карается смертной казнью. Государство и церковь невероятно строги и действуют заодно. Разветвленный аппарат управления и политического сыска доводит эти законы до самых низов социума.
Но это только одна сторона медали. Во-первых, античная культура не была полностью репрессирована. Греческая paideia, то есть культура и образование, была включена в средневековую греческую идентичность. При императоре Юстиниане по деревням еще рыскали агенты, вытаскивая из пещер и лесов последних язычников, — а при дворе в это время слагались поэмы, посвященные плотской любви. Придворный поэт Павел Силенциарий сложил пышный панегирик на возведение храма Святой Софии — и он же писал любовные эпиграммы в духе александрийской эллинистической поэзии. Это не было фрондой: это была форма нового контракта с прошлым, подтверждение статуса Византии как преемницы всего средиземноморского наследия.
В VI веке эротика и любовные темы исчезают из литературы, но античные статуи продолжают стоять по всему Константинополю. Их значение забывается, сюжетам начинают давать новые интерпретации. В житии Андрея Юродивого есть история о некой жене, колдовством вернувшей неверного мужа. За это бесы стали искушать ее непристойными снами — то с эфиопом, то с животными, а то и с голыми статуями, стоящими на ипподроме.
Сохранилась легенда X века о статуе Афродиты, стоявшей у входа в один из константинопольских публичных домов. Согласно тексту, его построил сам Константин Великий, — святой и главный герой византийской истории. Статуя изобличала нецеломудренных женщин и девиц, «задирая им одежду и показывая срам». Потом произошел инцидент: сестре жены императора Юстина понадобилось проследовать мимо этого места в баню, и с ней случилось описанное несчастье. Она пожаловалась императрице, и та повелела разрушить статую. К слову, проститутки — обязательная часть городского пейзажа в житиях, среди них любят жить юродивые, развивая смирение.
Конечно, нравы в верхах отличались от христианских канонов, но это общее место. А как обстояло дело в низах? Об этом можно узнать по таким деталям. В житии Кирилла Филеота (XII в.) рассказывается, как святой поругался с неким священником Манесом, обвиненным в прелюбодеянии. В ответ на упреки Манес говорит, что это дело обычное: «не для того ли нужно нам покаяние?» Видимо, русский принцип «не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься» возник именно в византийском обществе. Также известны описания любви человека к Богу, которые мы назвали бы весьма чувственными (например, в сочинениях Симеона Нового Богослова). Описывая этот феномен, Иванов говорит: «можно гнать природу в дверь, но она влетит в окно».
Еще больше подробностей о жизни византийцев можно почерпнуть в пенитенциариях — «покаянных книгах», по которым духовенство училось принимать исповеди и назначать церковные наказания. В одном из них подробно излагаются виды преступных связей со всевозможными родственниками обоего пола и анализируется их тяжесть. Там же содержатся бесконечные списки всяких грехопадений, к примеру, скотоложества и птицеложества, причем последнее имеет два вида, в зависимости от пола птицы. В комментариях XII в. на труды Василия Великого есть любопытное требование к священникам назначать мужчинам и женщинам одинаковые эпитимии за прелюбодеяние, поскольку, говорится в тексте, на практике женщины наказываются строже, чем мужчины. «Видимо, считалось, что византийским женщинам нельзя, а мужчинам — все же немножечко можно», — иронизирует Иванов.
Еще один яркий жанр — душеполезные истории. Сохранился славянский перевод странного греческого рассказа о некоем священнике, который возжелал свою жену в ночь на Пасху, а та не позволила. Священник не нашел ничего лучшего, чем удовлетворить свою похоть в хлеву со скотиной. В день Пасхи священник служил службу, как вдруг на церковь со всех сторон налетели страшные кровососущие птицы и стали стучать в окна и двери. Тут священник покаялся в своем грехе и решил искупить его, выйдя наружу, однако птицы его не тронули. Тогда вышли и другие прихожане, которые также остались невредимыми. Наконец, вышла жена священника — и птицы тут же на нее налетели и растерзали в клочья.
В XII веке любовный роман возвращается, сперва робко, потом — все увереннее. К XIV веку вся византийская литература — любовная, она вновь воспевает чувственные переживания. Например, в романе XII века «Исминий и Исмина» описывается история юных жреца и жрицы Зевса и их приключения в духе «Дафниса и Хлои». В античном антураже детально изображена первая встреча влюбленных. Цитата: «Она трогает мою руку, сжимает мне палец и томный вздох ее поднимается из груди». Кстати, многие сюжеты эллинистических любовных романов дошли до нас благодаря великому энциклопедисту IX века патриарху Фотию, который описал буквально всю доступную ему античную литературу. Фотий проводил вполне научное разграничение между художественными достоинствами текста и его содержанием: он отмечал, что античные любовные романы весьма душевредны, но зато изумительно написаны.
В завершение лекции профессор Иванов указал, что Византия так и не смогла провести единый нравственный канон в жизнь каждого своего подданного, — как, впрочем, и Средневековая Европа. «Только протестантизм сумел организовать массовое промывание мозгов на тему нравственного воздержания. Византия как средневековое общество жила в «пространстве посередине»: не позволяя многого открыто, но на многое смотря со снисходительной улыбкой».
Фото: Евгения Глобенко, Правмир
