Владислав Иванович Краснопольский — обладатель множества почетных званий и наград. Он лауреат премии Правительства Российской Федерации за разработку и внедрение в практику эндоскопических методов в гинекологии, заслуженный врач России. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.
В течение 30 лет возглавлял Московский областной научноисследовательский институт акушерства и гинекологии, а сейчас — его президент. Пришел он в эти стены молодым выпускником медицинского института и с тех пор места работы никогда не менял, храня верность альма-матер. Преданность — вообще одно из его любимых слов. Преданность своему институту, Московской области, которую изъездил вдоль и поперек, своей стране, семье, пациентам...
Наш двухчасовой разговор получился обо всем — о науке и о жизни, о том, с каким трудом рождались некоторые разработки и новые методики, впоследствии спасшие множество женских и детских жизней; о том, почему сегодня так остро не хватает профессионалов и почему дочки ничем не хуже, чем сыновья.
— Владислав Иванович, давайте вспомним, как в 1961 г., окончив Второй медицинский институт, вы впервые пришли в стены Московского областного научно-исследовательского института акушерства и гинекологии, одного из старейших учреждений Москвы, возникшего еще в начале прошлого века. Что вы здесь увидели?
— Я считаю, что у меня счастливо сложилась жизнь, хотя, учась в медицинском институте, я никогда не видел себя акушером-гинекологом. Я мечтал стать только хирургом. Других вариантов просто не было. И начиная с четвертого курса я стал дежурить с различными, как потом выяснилось, крупными известными хирургами, такими как академик В.С. Савельев. Он научил меня многим из общехирургических принципов. Первая градская, где я работал, всегда была скоропомощной больницей, работы всегда было много, и уже к шестому курсу я самостоятельно делал некоторые несложные операции, в том числе мне нужно было уметь оперировать внематочную беременность.
Соответственно, я дежурил и с гинекологом, он вел нашу группу. Прекрасный хирург В.И. Ельцов. Он ко мне очень тепло относился, к тому же имя и отчество у нас почти совпадали.
Заканчиваю институт, и тут происходит знаменательное событие: второй профессор кафедры А.В. Ланкевич, мой учитель, акушер, перед которым я преклонялся, поскольку он был необыкновенно интересный и широко эрудированный человек, зовет меня сюда в ординатуру. В МОНИИАГ он переходил заместителем директора по науке. Сюда же он пригласил В.И. Ельцова заведовать гинекологическим отделением.
Я говорю: какой акушер-гинеколог, я хирург! И он объяснил мне. что из многочисленных граней хирургии гинекология, акушерство — это куда более ответственно, поскольку не одна, а две жизни, матери и новорожденного, и они зачастую зависят от тебя.
Так или иначе, но со скрипом я тем не менее пришел сюда в ординатуру. И потом, надо сказать, ни разу об этом не пожалел. Окончил и остался в гинекологии, а потом попал в отделение онкогинекологии. А в то время общей клиникой заведовал Е.Е. Гиговский, блестящий онкогинеколог, но не без определенных, так сказать, профессиональных изъянов. Как я сейчас понимаю, к таковым относилась безапеляционность, а иногда, может быть, страдала оценка целесообразности операции. Но он одним из первых в стране сделал операции на влагалище при его отсутствии из сигмовидной кишки. Женщины шли на эту операцию, хотя понимали, что это рискованно.
- Они жили с колостомами?
- Нет, это не требовалось— он сразу сшивал кишку. И в этом был определенный минус, потому что толстокишечный анастомоз часто был несостоятельным и женщины погибали от перитонита. Психологически все это было очень тяжело. Мы круглосуточно выхаживали этих больных. Это бессонные ночи, мы менялись друг с другом через сутки, и все было наполнено страданием и болью этих женщин. Это была работа на износ.
- Уставали?
- Уставал. Но, с другой стороны, я совершенно четко представлял свое место в этом сочетании «больной — врач». Я должен был выхаживать этих женщин, ни с чем не мириться, не ныть, не жаловаться на жизнь. У меня не возникало никаких сомнений, что надо так. а не иначе.
- У вас так это и осталось на всю жизнь?
- Да. это стало нормой моего отношения к больным. Это очень важно — на ранних, узловых этапах формирования врача понять главное, основополагающее в профессии. Потом я считал для себя нормой такое поведение в жизни. Мне много потом пришлось испытать, когда я стал старшим научным сотрудником, а потом возглавил клинику оперативной гинекологии. Мне было всего 32 года. Это была в основном онкология. Я не оставлял идею научиться формировать искусственное влагалище, но более безопасным методом — из заднего свода.
- Это ваша разработка?
- Это разработка нашего отечественного гинеколога М.И. Ксидо, а мы предложенную им методику довели до реально безопасного вмешательства. Это были совершенно другие результаты, другое восстановление, и я непросто учился сам, а учились все мы — вся наша клиника. Операцию делали сначала в три этапа, потом в два и в конце концов одномоментно.
- Знаю, вы изобрели саморассасывающийся шовный материал?
- Да, это были уже 1990-е гг., когда мы впали в полную нищету. Пришлось изобретать от безвыходности. Ну не нитками же шить... У нас и патент на это есть, и этот материал до сих пор выпускается и используется.
- Чем запомнился период, когда вы были директором гинекологической клиники института?
- Это целый этап жизни. Я постоянно вспоминаю директора нашего института О.Д. Марципанову, которая поверила в меня. Она вызывает у меня колоссальные симпатии. Особенно они усилились, когда мы, молодые врачи, узнали от наших старых профессоров, которые с ней работали давно, как во время войны она переехала с институтом в Самару и как они там выживали в самые тяжелые годы. Откуда-то достала корову и поддерживала сотрудников, чтобы они не голодали. Наши старые профессора на нее молились, потому что она просто им сохранила жизнь. Именно она не побоялась меня поставить на столь ответственную должность. хотя я был очень молод. Я старался ее не подвести. двигался, рос. Доверие — это очень важно.
В 1973 г. в Москве проходил Всемирный конгресс акушеров-гинекологов. Это небывалая история. Там была организована медицинская выставка, и мне поручили ее формировать и руководить ее работой. Это была большая ответственность. Все прошло хорошо, и в результате институт получил возможность один аппарат УЗИ. диковинку по тем временам, забрать к себе.
Аппарат был немецкий. Когда я посмотрел на его работу, мне очень понравилось, сразу представилось, что за этим аппаратом и методом будущее. Хотя, надо сказать, далеко не у всех в институте это вызвало восторг. Многие мне выговаривали: зачем ты это приволок? Что это еще такое?
Тем не менее мы на нем стали работать, чему-то научились. Техника совершенствовалась, появлялся опыт, и потом я испытывал определенное чувство гордости: мы были одними из первых!
- В 1964 г. у вас родилась первая дочь. Вы уже знали пол будущего ребенка?
- Нет, не знал. Ведь тогда прибора УЗИ у нас еще не было. А я хотел сына. И вот жена родила, мне позвонили, говорят: «Владислав Иванович, приходите, посмотрите...»
- На вашего мальчика?
- Да, примерно так и сказали. И вот прихожу, а девочки-акушерки выложили, как сейчас помню, десять завернутых новорожденных младенцев!
- Зачем так много?
- Столько в эту ночь родилось. Выбирайте, говорят! Они все чистенькие, аккуратненькие лежат. Я смотрю на них, улыбаюсь, потом думаю— ну вот пусть эта будет. Говорю: эту беру. И точно— это была моя Ксюша.
- Была на вас похожа?
- Не знаю. Не могу это объяснить. Но попал с первого раза.
- Ну а со вторым ребенком вы провели УЗИ- обследование?
- Да, провели. И опять дочка!
- Расстроились?
- Однажды мой приятель, которому я с тоской в голосе рассказывал, что у меня две дочки, говорит: «Что ты переживаешь? Зато все внуки твои». В жизни оказалось именно так. И я, конечно, их обожаю.
- А дочки к тому же пошли по вашим стопам — обе стали акушерами-гинекологами.
- Младшая дочь находится где-то на середине пути, готовится к защите докторской. А старшая, Ксения Краснопольская, на сегодня одна из лучших, если не самый продвинутый репродуктолог в нашей стране.
- Это вы ее научили профессии?
- Ни в коем случае! Никогда им ничего не навязывал. не уговаривал. Это их выбор. Ксения в эту специальность погрузилась, причем изначально она стажировалась в Bourn Hall— английской клинике, где был получен первый ребенок из пробирки.
- Владислав Иванович, помимо того что вы воспитали замечательных дочек, чем гордитесь из своих научных достижений?
- Не могу не гордиться докторской работой. Тема диссертации у меня была «Гнойно-воспалительные опухоли придатков». Это непростая хирургическая ситуация, абсцессы, в результате которых женщины нередко погибали. Случались эти ситуации в результате осложнений того же кесарева сечения. различных, иногда не совсем радикальных, операций. Очень тяжелые больные, и мы старались найти способ их спасти. Но принципиально вот что: эта тема стала важнейшей в нашей общей хирургической практике. На ней выросло много замечательных хирургов, моих учеников.
- Эта проблема сейчас остается актуальной?
— Да, она остается актуальной, и последнее издание нашей «Оперативной гинекологии» имеет целый большой раздел на эту тему, написанный уже не мной, а ученицей— профессором Н. А. Щукиной, которая защитила докторскую под моим руководством, спустя долгие годы после того, как я впервые над этим работал.
- Владислав Иванович, вы возглавили этот институт в 1985 г. и занимали пост директора до 2017 г. Более 30 лет! Это были самые тяжелые годы— падение Советской власти, перестройка, разруха, кризис за кризисом... Как выжили? Корову купили?
- Это очень интересный вопрос. В те годы, в 1985 г., первым секретарем обкома партии был В.И. Конотоп. который с напутствиями отправил меня на эту должность. В тот же год я получил квартиру— это было важно, потому что до этого мы с семьей, двумя детьми и нянькой ютились в крошечной кооперативной квартирке. Надо сказать, за всю свою жизнь я ничего не просил ни у московского начальства, ни у подмосковного. Никакой дачи или хотя бы земельного участка никто мне в жизни не давал. При этом я всегда оставался патриотом не только родного института, но и Московской области, потому что вся моя жизнь прошла в разъездах— реальная помощь, операции, консилиумы... Всего не расскажешь.
- Давайте вспомним какой-нибудь клинический случай, с которым пришлось столкнуться.
- Их было огромное количество. Но из памяти не идет операция у женщины в Солнечногорске. Большая саркома с метастазами. Надо было все удалить. Помню, еще и освещение было плохое, так что оперировать было сложно. Есть такой этап операции — очень серьезный и ответственный, когда при злокачественных опухолях возникают массивные кровотечения и тогда приходится перевязывать одну из магистральных артерий — внутреннюю подвздошную. Эта артерия лежит на одноименной вене, а вторая стенка вены — непосредственно на костях таза. И самая большая опасность — это ранение вены, потому что остановить кровотечение перевязкой практически невозможно. Только разрываешь дальше эту вену. Женщина была с ожирением, оперировать было очень сложно. И вышло так. что я эту вену поранил. Это был второй случай в моей жизни. Но первый случай произошел у нас в институте. Здесь совершенно другие условия. А тут я эту вену не прошивал, не пытался как-то провести гемостаз, а наложил зажимы вдоль нее и остановил кровотечение. А зажимы оставил в животе и зашил. Из живота торчали два зажима, чем я поверг в шок моих ассистентов. Потом, уже на третьи сутки мы сняли эти зажимы, и все закончилось благополучно. Это спасло пациентке жизнь.
Эпизоды можно вспоминать бесконечно, но главное, чем я горжусь, — что мне удалось сохранить институт, приспособить его к современным реалиям жизни.
- Пытались закрыть?
- В то время один за другим происходили рейдерские захваты. Это не обошло и наш институт.
- К вам приходили?
- Приходили. Приходили с благими намерениями — построить нам институт в другом месте. Обещали какие-то страшные деньги. Мне пришлось очень оперативно решать эту непростую задачу. Я помню, их сидело трое или четверо вот за этим столом. и я говорю: предложение очень заманчивое, но мне надо какое-то время, чтобы все осмыслить, подумать, посоветоваться, найти варианты безболезненного строительства нового здания. Они говорят: «Ну, недели хватит?» — «Думаю, да».
- Вам надо было выиграть время? Вы знали, что вам это не подходит?
- Мне было ясно, что надо бежать и искать какие-то выходы. А в то время только стал мэром Ю.М. Лужков. И я попал к нему, объяснил ситуацию. Он быстро понял меня и спрашивает: «Земля московская?» — «Да, — говорю, — московская». — «А учреждение?»— «Тоже, мы платим налоги». И в течение двух суток вышло решение правительства Москвы, что эта земля может быть использована только под медицинское учреждение и только акушерского профиля. Я и сейчас эту бумагу храню.
- Такую бумагу, что никакой Швондер не подступится.
- Да, именно. И когда они появились у меня снова, я чуть не со слезами на глазах стал им рассказывать, что не могу ничего поделать. Это тогда и спасло учреждение, потому что помощи больше ждать было неоткуда. В этом институте ни разу за все эти годы, в том числе и в самые тяжелые девяностые, не была задержана зарплата. Точнее, один раз на месяц мы задержали, но потом все выплатили, хотя найти источник финансирования было ой как непросто. А все остальное на это уже нанизывалось — и новый шовный материал, и попытки приобретения какого-то оборудования для выхаживания новорожденных.
- С какого-то момента вы стали заниматься не только гинекологией, но и акушерством. Почувствовали разницу?
- Акушерство — это абсолютно другая история. Хотя то акушерство, которым мы тогда занимались, разительно отличается от нынешнего. Но вот что меня волнует в современной ситуации. Сейчас ведь все время делают кесарево сечение. Доходит до 50%.
- Вы считаете, слишком часто? Не всегда оправданно?
- Да. Мы сейчас пожинаем тяжелейшие осложнения после повторных беременностей при кесаревом сечении. А в те годы, вначале 1990-х гг., частота кесарева сечения была не больше 1%. Строго по показаниям. Кесарево сечение — простая операция, она в техническом исполнении ничего собой не представляет, но вот всегда ли нужно к ней прибегать? Есть наложение щипцов, которое, на мой взгляд, не несет таких рисков и осложнений, как кесарево сечение. Это воистину акушерское мастерство. Даже есть выражение: «рука — третий глаз акушера», потому что тактильные ощущения, по существу, решали и решают на сегодня все. Однако количество таких родоразрешающих операций, тех же наложений щипцов, у нас практически нулевое. В Великобритании это пять с лишним процентов, в Соединенных Штатах еще больше. Есть клиники, где эти операции идут как расхожие, потому что они облегчают потужной период и женщина рожает легче.
- Но разве потом ей не приходится долго и тяжело восстанавливаться, не говоря уж о ребенке?
- Нет. никаких тяжелых последствий для женщины нет. И ребенок абсолютно нормальный при правильно наложенных щипцах. Абсолютно, поверьте моему колоссальному опыту. Есть одно необыкновенное достоинство этих щипцов. Иногда во влагалище возникает костный экзостоз — вырост. который на этапе беременности очень сложно определить, и тогда головка упирается в него и пройти, конечно, не может. В этом случае возможно только так разрешить роды. Не раз я накладывал щипцы и извлекал плод при наличии такой ситуации. Если ты правильно накладываешь щипцы, у тебя головка в руках, ты сам ее ведешь, ты ее приспосабливаешь к родовому каналу и извлекаешь ребенка с минимальными сложностями. Иной раз частые тяжелые схватки больше травмируют, чем правильно наложенные щипцы и хорошо извлеченный с их помощью ребенок. Поэтому я очень люблю этот инструмент. Это не кесарево, которое имеет массу тяжелых последствий для матери и ребенка. Это просто помощь женщине в естественных родах. Большая частота кесаревых сечений дает тяжелые осложнения при последующей беременности, с чем мы встречаемся все время. Вот я собираюсь делать доклад о том. как плацента локализуется в области бывшего рубца и начинает врастать, проникать к мочевому пузырю и создавать условия для тяжелейшей операции— ведь там находится сплошная сосудистая сеть. Это так называемая мальформация сосудов, когда и артериальные, и венозные стволы переплетены. И это — только один из возможных результатов неоправданно частых кесаревых сечений. Кесарево никогда не проходит бесследно. Считается, что до 30% кесаревых сечений осложняется эндометритом. А коль скоро так. то первое, что воспаляется, — это сам рубец, потому что это рана, а, как мы знаем, любая рана заживает долго.
Все то же самое происходит в матке. И в результате формируется рубец — мышечная стенка матки, состоящая из соединительной ткани. Отсюда все осложнения, особенно заметные во время повторных беременностей.
- В каких же случаях надо делать кесарево сечение?
- Все должно быть взвешенно, разумно. И здесь главное, основное и самое непреложное — это профессионализм. С горечью каждый раз ощущаю, что подготовка специалистов, методика этой подготовки, условия и весь педагогический процесс не просто страдает — он деградирует. Все чаще сталкиваюсь с тем, что ординаторы поступают к нам не на бюджетную, а на платную основу, и когда мы проводим собеседования, начинаешь понимать, что человек вообще ничего не знает в специальности. Шесть лет он проучился зря.
- И что делать с этим? Какой выход?
- Когда я еще учился, люди после окончания института рвались на кафедру, они там готовы были работать лаборантами, а потом, если они становились ассистентами, это уже вершина профессионального роста. Они получали достойную зарплату. и это было престижно, уважаемо. Работы всегда было много, но все стремились к профессиональному росту— в том числе и потому, что были мотивированы материально. Недавно я поздравлял нашего старейшего акушера-гинеколога академика Г.М. Савельеву с 90-летием и от нее узнал, сколько сейчас получает профессор. Это же стыд и позор... А ведь преподавание — это отдельный большой труд, требующий колоссальной отдачи. Все это чрезвычайно грустно прежде всего потому, что в конечном счете наносит огромный ущерб нашим больным.
- А ведь беременные женщины— это наше будущее, следующее поколение.
— Да, это так. В результате мы получаем бездушие, непрофессионализм. У нас в институте было испокон веков заведено: здесь остаются только те, кто проходит двухгодичную ординатуру, потом аспирантуру, и кто себя проявил не просто как будущий ученый, специалист, но и как человек, для которого это учреждение — самое важное, что есть в жизни, со всеми вытекающими отсюда последствиями— необходимостью ехать на консультацию в самое отдаленное место, проводить время в операционной, дежурить сутками. Вот эти люди остаются.
- И сейчас так?
- Да, и сейчас так, сейчас тем более. Наш институт — это маленький островок правильного подхода к профессии. Я не хочу сказать, что больше такого нигде нет. Есть, конечно, но далеко не везде. Как коренной «житель» этого института — я за него спокоен. Нынешний директор— мой ученик, другие люди, которые руководят сегодня отделениями, пришли сразу после студенческой скамьи. Всех я знаю, всех вырастил, всех научил работать, и я, честно говоря, безмерно этим горжусь. Это то, что создает у больных и коллег имидж института.
- Владислав Иванович, что представляет собой сегодня институт? Наверное, у вас появились хорошие аппараты УЗИ экспертного класса, современная лапароскопическая аппаратура...
- Наш институт на сегодняшний момент и в течение многих лет — один из основных флагманов нашей специальности в стране. То. что разрабатывалось в нашей клинике, экстраполировалось на всю область, а оттуда в Российскую Федерацию.
Приведу несколько примеров. Для того чтобы рано диагностировать пороки развития у плода, в мире существовала методика, которая до сих пор применяется достаточно широко. Это так называемый перинатальный скрининг, когда в ранние сроки беременности, до 14-й недели, проводится экспертная УЗИ-оценка и на основании полученных комплексных исследований это или подтверждается, или нет. Здесь самое главное — это экспертная оценка ультразвукового исследования. Значит, должны быть специалисты, которые этим занимаются. Неимоверно сложно было все это продавить в Московской области. Но это было не просто реализовано, а реализовано по европейским стандартам.
Мы хорошо знакомы с профессором Кипросом Николаидисом— это эксперт, пожалуй, самый известный в мире, возглавляющий международное общество врачей перинатальной медицины. И у него разработаны критерии ультразвуковой оценки плода в эти сроки. А оценка заключается в том, что врачи не просто смотрят, есть там какие- то дефекты или нет, а прогнозируют на основании маркеров, проводят замеры всех основных лицевых костей, их соотношение, расположение. Это дает основания сказать, как развивается ребенок.
Мы начали проводить обучение этих специалистов и окончательную оценку их возможностей, а главное — сертификат эксперта — давала школа Николаидиса, публикуя все эти фамилии на своем сайте. Все это было организовано в Московской области. Сейчас эта система получила распространение по всей стране. Но мы были первыми.
Второе, не менее важное достижение — проблема гестационного контроля сахарного диабета, который возникает во время беременности. Цифры эти весьма значимы, и диагностика его на том этапе, на каком мы сейчас проводим, — заслуга института. Дело в том. что данные ВОЗ отставали от того, что на практике видели врачи— акушеры-гинекологи в Европе, и они перешли на другие параметры оценки сахаров в крови при нагрузке у беременных. Убедить наших эндокринологов в необходимости пересмотра этих состояний с новых позиций было непросто. Но мы сделали это. В конечном счете, объединив усилия разных специалистов, мы создали всероссийский консенсус. Все наши ведущие специалисты в этой области пришли к одному и тому же мнению. Результатом стала вышедшая в 2013 г. книжка, которая называется «Консенсус по гестационному сахарному диабету», где высказан единый взгляд на проблему.
Следующая проблема, которой мы занимаемся, и очень активно, — это патология шейки матки и предраковые состояния. Рак шейки матки долгое время занимал второе место вслед за раком молочной железы. Он и сейчас не дремлет. Речь идет о том. что у гинекологов есть в этом плане колоссальный резерв. Важно понять, где грань между совсем не значимыми изменениями шейки матки (а их диагностика — прерогатива женской консультации) и предраковым состоянием. К сожалению. многочисленные организационные недочеты не позволяют обеспечить эффективный лечебный исход, особенно если речь идет о беременных женщинах. Однако нам в стенах института удалось реализовать концептуальные подходы начиная от организационных вопросов и заканчивая вопросами лечения и благополучного
завершения беременности. Мы успешно ведем этих женщин, предотвращая развитие рака. Многие прекрасно рожают повторно и потом не вспоминают об этой проблеме.
Ну и не могу не сказать об оборудовании, о котором вы спросили. У нас одно из самых продвинутых эндоскопических отделений. У нас стоит робот da Vinci, единственный в России, который специализируется только на гинекологии. Мы делаем как минимум 200 операций в год по квотам ВМП — скажем, тяжелые формы эндометриоза, там. где поражается кишка, и тогда нужно делать резекцию толстой кишки.
- То есть это междисциплинарные операции, где приходится работать разным специалистам.
- Совершенно правильно. Онкогинекология, урогинекология, множество женщин с недержанием мочи, проктогинекологические операции... У нас делаются уникальные операции по резекции кишки сшивающим аппаратом. Все происходит на самом современном уровне с использованием самых продвинутых мировых методик.
Несколько дней назад встречался с министром здравоохранения Московской области Д.С. Марковым. и он предложил создать у нас школу профессиональной подготовки специалистов экстра-класса. Надеюсь, этот замысел удастся осуществить.
- Знаю, вы сотрудничаете с Нижегородским ядерным научным центром в Сарове, где создают портативные аппараты по терапии оксидом азота.
- Да. у нас уже есть такие аппараты, и для наших женщин это большое подспорье, поскольку с помощью такой терапии можно лечить целый спектр заболеваний, связанных с нарушением проводимости кислорода к тканям. Мы очень продвинулись в проблеме предымплантационной диагностики. Первыми начали проводить ЭКО у ВИЧ-инфицированных. Конечно, все это делается пока только в масштабах области. Но в ней, как в капле воды, отражается вся Россия.
- Владислав Иванович, вас называют основоположником школы в отечественном акушерстве и гинекологии. Как бы вы могли в нескольких словах сформулировать основные принципы вашей школы?
- Во-первых, это актуальные проблемы, которые должны быть в центре внимания врача. Во- вторых— высокий профессионализм. Мы должны быть в курсе всего того нового, что происходит в профессии. Да и не только в профессии. Вспоминаю своих учителей: они много читали, увлекались историей, живописью. Мне все это тоже интересно.
- Говорят, вы футбол любите.
- Футбол — как его не любить! Болею.
- Так, значит, один из принципов — надо много читать.
- Да, и не только научную литературу. Если ты стремишься к познанию, ты становишься не просто врачом, а чем-то большим. Врач в нашем понимании всегда был и хотелось бы, чтобы оставался. интеллигентным человеком, человеком высокой культуры. Если он замкнут, зашорен на своей специальности— этого недостаточно. Но. наверное, самое важное в школе — это творчество твоих учеников.
Мои ученики— очень творческие люди, и это меня радует. Им интересно то. чем они занимаются, хотя интересы у всех разные. Они патриоты своего института, где «выросли». Московской области, с которой связаны. Они преданы своим пациентам. Счастлив, что смог им это передать. В результате получается красивое мозаичное панно, на которое я любуюсь. Примерно так я и представляю себе то, что называется Школой.
Беседовала Наталия Лескова
Владислав Краснопольский, президент Московского областного научно-исследовательского института акушерства и гинекологии
