Академик РАН, доктор экономических наук Сергей Глазьев на прошедшем в ИА Регнум круглом столе рассказал о структурной перестройке экономики, происходящей в связи с возникновением нового макроэкономического уклада. Это зона турбулентности, сообщил он, «когда капитал освобождается из устаревших производств и не может найти себе сферу применения, сосредотачиваясь на финансовых рынках. Это создает условия для создания финансовых пузырей». Глазьев объяснил, что делать с экономикой, чтобы выжить в эпоху перемен.
В идеальной модели экономики такого периода ситуация сама заставляет государство принимать меры по регулированию инвестиционной активности, говорил Глазьев. Ситуация вынуждает создавать многоступенчатую систему финансирования и стимулирования инновационных проектов. «Страны которые этого не делают, обрекают себя на отставание. Многие страны, понимая это, выстраивают сейчас инновационное развитие. Оно дает 35% роста в год и является локомотивом экономик передовых стран на фоне общей депрессии». Впрочем, это на самом деле не об экономике, ибо в конечном счете экономические решения принимают политики.
Большинство передовых стран перешли к накачке экономики деньгами, продолжал он рассказывать о, вероятно, QE, — Quantitative Easing, — чтобы минимизировать риски от перехода бизнеса к новым технологиям, и это дает свой результат. «Эти страны нас обогнали и, хотя еще десять лет назад мы были на неплохом научно-техническом уровне, сейчас мы так и остались в лабораториях, а у них производятся миллиарды изделий». Пожалуй, оставим этот тезис без комментария.
Далее ученый сообщил, что упомянутое выше преимущество было достигнуто «в том числе за счет расширения денежного предложения, за счет снятия издержек на получение кредитов предпринимателями, учеными, инженерами». В этом плане в нашей экономике узкое место — нехватка инновационной активности. Не находя поддержки здесь, наши ученые уезжают в другие страны, и реализуют свои идеи там. Заметим от себя, что и капитал поступает так же, и вообще проблема не в недостатке денег и не в недостатке идей или низком спросе на российском рынке. Проблема в том, что сочетание всех благоприятных факторов, которое можно было наблюдать еще полтора года назад, странным образом давало такой слабый результат.
Перейдя к вопросам валютным, Глазьев сказал, с начала мирового глобального кризиса эмиссия мировых валют выросла в 3,5 раза, среднегодовая эмиссия мировых валют составляет 800 млрд долларов, при этом это не вызывает инфляцию.
Тут нельзя не вспомнить лауреата Нобелевской премии Пола Кругмана, который, выступая в начале года на одном из форумов, рассказал, что значительную часть спроса на эти деньги обеспечивают иностранцы, в том числе благодаря колоссальному спросу на бумажные 100-долларовые купюры. При этом еще в 2011 году эмиссия долларов составляла в среднем около 20 млрд долларов в год.
Наша страна в этих обстоятельствах пошла по пути сжатия кредитов, стали повышаться процентные ставки, что повлекло сокращение экономической активности. В ответ на эту меру у реального сектора осталось всего несколько сценариев поведения — сократить производство, повысить цены или объявить себя банкротом. Если вспомнить прошлые кризисы, то больше всего кризис сказывается на строительстве, а затем на обрабатывающих производствах, а также производстве строительных материалов и производстве машин и оборудования. В этот раз, скорее всего, спад придется и на ориентированные на экспорт отрасли — лесопереработку и химию.
И это все при том, что санкции еще не достигли максимально чувствительной точки для нашей экономики. Уже общим местом стало наблюдение, что они сконструированы так, чтобы перекрывать доступ к дешевому капиталу и передовым технологиям, — и то, и другое в России в большом дефиците, — но при этом не наносить по экономике прямого удара.
Касаясь валютной политики, экономист заметил, что обменный курс рубля формируется под влиянием спекулянтов, их объемы на рынке составляют около 95%, так что в результате российский рубль стал самой недооцененной валютой мира, самой обеспеченной — и самой волатильной. К сожалению или к счастью, это вопрос дискуссионный, можно скорее согласиться, что влияние спекулянтов на валютный рынок усиливается в моменты неопределенности, когда с валютного рынка уходят те, кому валюта или рубли нужны, так сказать, для дела, а не для последующей продажи.
Впрочем, даже и в такие моменты степень влияния спекулянтов на курс рубля не стоит преувеличивать, памятуя замечание Андрея Черепанова, члена денежно-кредитного комитета ЦБ России — в своей статье на сайте Slon он указал, что резервов ЦБ России достаточно, чтобы выкупить вообще всю денежную базу. О каком серьезном влиянии спекулянтов можно в этих условиях говорить, не очень понятно — представляется, что спекулянты свободны делать свое черное дело на валютном рынке, лишь пока ЦБ не возражает.
Далее Глазьев раскритиковал планы ЦБ — планируемое сжатие денежной базы почти на 30% до 2016 и почти двукратное сжатие денежной массы «вернет денежную систему в 90-е годы с неплатежами, денежными суррогатами, инфляцией и хаосом». С этим можно бы и согласиться, только критика не совсем по адресу — закон требует от ЦБ управления инфляцией, а вот обеспечение экономического роста в компетенцию главного банка страны не входит.
Так или иначе, для выхода из ситуации академик предложил стабилизировать курс рубля. В этом случае, заявил он, будет сформирована другая денежно-кредитная политика. Также необходимо ввести контроль за потоками кредитов со стороны банков, таким образом реальный сектор получит доступ к дешевым кредитам. При этом необходимо использовать механизм госгарантий и госзакупок.
Проблема этой конструкции лежит в самом ее основании — идее поддержания стабильности курса. Пример других стран, скажем, Мексики в середине 1990-х, стремившихся контролировать курс в условиях больших перемен, вроде значительного оттока капитала (наблюдается в России), снижении прямых инвестиций в «реальный сектор» (тоже наблюдается), снижении цен на экспортные товары (еще как наблюдается), показывает, что конец этих усилий оказывается более-менее одинаковым. А именно: сначала за стабильность курса страна платит снижением резервов — например, в 2008 году Россия потратила из резервов около $200 млрд за пять месяцев. Со временем, когда резервы показывают дно, — а это практически неизбежно в условиях продолжения такой политики, — спекулянты пользуются обнаружившейся уязвимостью валюты, и в конечном итоге власти вынуждены отпускать курс, только на сей раз в обстановке почти полного отсутствия ЗВР. Ну, или фиксировать курс валюты — но это тянет за собой меры из другой экономической парадигмы и выходит за рамки обсуждаемого вопроса.
Возвращаясь к идее кредитной эмиссии, экономист высказал популярную в последнее время идею — экономика не должна быть демонетизирована, поэтому нужно эмитировать денежные знаки, и инфляция будет падать. С общим тезисом, что недостаточная монетизация экономики ведет к крайне неприятным последствиям для экономики и потенциально к рецессии, невозможно не согласиться. Вопрос тут о критериях достаточности.
Идею «накачать экономику деньгами» еще в конце 1960-х гг. критиковал нобелевский лауреат Эдмунд Фелпс — он объяснял, что такие попытки крайне опасны, ибо экономика начинает ожидать инфляцию в будущем, и чтобы увеличить выпуск в следующем периоде, нужно печатать еще больше денег. В результате, писал Фелпс, «политика увеличения денежной массы позволяет временно увеличить занятость, но за это придется заплатить более высокой инфляцией и процентными ставками в будущем». Так что не вполне понятно, к чему могла бы действительно привести политика бесконтрольной эмиссии.
К сожалению, объяснение необходимости печатания денег ради обеспечения инвестиций не выдерживает проверки реальностью. Проблему падения объема инвестиций невозможно объяснить ростом ключевой ставки в декабре 2014 года, ибо этот объем не растет вот уже больше трех лет, а в последние полтора года и снижается — даже и до введения санкций. Более того, как мы уже говорили выше, деньги сами по себе есть, в целом прибыль российских компаний увеличилась примерно на 40%.
Идея «запустить» экономику массированными вливаниями, контроль за движением капитала, борьба со спекулянтами, переключение деятельности ЦБ на создание условий для роста экономики и инвестиций — эти идеи в том или ином виде академик Глазьев развивает еще с середины 1990-х. Мы не претендуем на звание пророков, но не можем не заметить, что все это вместе создает ощущение плана, согласно которому нужно перепрыгнуть пропасть в два прыжка — ради политической необходимости.
