Что думает о современном состоянии российской онкологии человек, лично столкнувшийся с трагедией? Почему люди отказываются от своевременного обследования и как можно переломить образ мышления? Как журналисты могут помочь врачам? Отвечает телеведущий, директор института «Первая академия медиа» РЭУ им. Г.В. Плеханова и Института медиа НИУ «Высшая школа экономики» Эрнест Гедревич Мацкявичюс.

Эрнест Гедревич МацкявичюсФото: Ольга Мерзлякова / «Научная Россия»

Эрнест Гедревич Мацкявичюс

Фото: Ольга Мерзлякова / «Научная Россия»

 

— В последнее время достаточно часто приходится говорить об онкологических заболеваниях с врачами и с учеными, которые придерживаются позиции, что злокачественные опухоли излечимы и рак — не приговор. Журналисты всегда были своего рода общественным рупором и, даже не обладая узкопрофильным медицинским образованием, понимали разницу между ожиданием и реальностью.

— Я в первую очередь могу говорить об этом не как журналист, а как человек. Эта болезнь прошла через мою семью: и отец, и мама ушли именно от онкологии. У отца была миеломная болезнь, а у мамы — меланома. Мама сгорела буквально за пару лет по той простой причине, что обратила внимание на родинку, когда что-то исправлять было уже поздно.

Совершенно понятно, что причиной трагедии стал недостаток информации и знаний. В то время просветительская и в хорошем смысле пропагандистская работа практически не велась, люди плохо понимали проявления рака, более того, боялись самого этого слова. При появлении подозрительных симптомов никто не хотел думать о плохом, возникали мысли: «Меня это минует». Но особенность рака именно в том, что симптомы, как правило, появляются, когда повлиять на ситуацию практически невозможно. По крайней мере, так было десять лет назад.

С тех пор, если у родных и знакомых появляются какие-то подозрительные родинки, я отправляю их на осмотр к врачам. Кстати, и сами врачи за то время, что мы общаемся, стали моими близкими друзьями. Интересная ситуация: когда человек сталкивается с бедой, трагедией, он хочет быстрее это забыть и вычеркнуть из жизни все, что связывает с тем эпизодом. Я же в то время, когда спасал родителей, познакомился и даже подружился со многими выдающимися профессионалами, которые делали все, что могли. Просто медицина в некоторых вопросах тогда еще была бессильна.

Сейчас мы видим: медицинская наука и в частности онкология сделали мощный качественный рывок. Особенно хорошо это видно на примере детской онкологии, где выздоравливают до 90% маленьких пациентов. Созданы новые методы диагностики и уникальные препараты, позволяющие перевести неизлечимые болезни в категорию амбулаторной проблемы. Кстати, и в области лечения меланомы появились эффективные препараты. Жаль, маме не хватило двух-трех лет до этого момента. Тем не менее, тысячам других пациентов сегодня сохранили жизнь. А все потому, что государство повернулось лицом к пациенту и, что очень важно, к врачу.

Серьезные материальные, административные, интеллектуальные и духовные вложения приносят свои плоды, я действительно поражаюсь тому, что сегодня делают наши онкологи: неизлечимого, казалось бы, пациента если не возвращают полностью, то удерживают годами. Более того, эти люди живут полноценной жизнью и счастливы.

У меня есть друг — певец, музыкант, экс-солист группы «На-На» Владимир Левкин. Его диагноз — «лимфогранулематоз». Он дважды с интервалом в десять лет перенес пересадку костного мозга. Впервые — в начале 2000-хгг., затем после рецидива в 2011г. Володя вернулся, можно сказать, с того света, и сегодня он успешный музыкант и, кстати, счастливый отец. Его дочка Ника родилась между рецидивами, мы вместе забирали ее из роддома, когда Володя приехал из клиники после сеанса химиотерапии.

— Как за последнее десятилетие изменились подходы к просвещению и пропаганде здоровья? Видите ли вы заинтересованность общества, государства, журналистов?

— Как можно быть незаинтересованным? Конечно, все хотят быть здоровыми — и каждый человек, и общество в целом. И руководство государства хочет видеть здоровую нацию. В конце концов, профилактика обходится дешевле, чем препараты.

Это не просто интерес. Все прекрасно понимают важность просвещения людей. И такая работа ведется. Другое дело, что переломить сознание довольно трудно. Человек — достаточно консервативное и закостенелое существо. Пока он сам не столкнется с бедой, не сможет целиком в нее поверить. Заставить себя пойти на обследование очень непросто, даже если есть подозрения о заболеваниях. Кто-то не идет, потому что не хочет об этом думать. Кто-то считает, что его это не коснется. У кого-то просто мистический ужас перед учреждением с надписью «Онкоцентр», сам факт визита в которое будто означает, что ты готов расписаться в возможности болезни или можешь заболеть, оказавшись там.

Я рад дружить с ведущими онкологами России А.Д. Каприными и И.С. Стилиди, общаться с ними, как мы это называем, по мирным поводам. Когда я приезжаю на обследование, понимаю, что это меня абсолютно не пугает, и что именно в онкоцентре я получу самый компетентный ответ. Бояться не надо.

Важно, чтобы эти обследования были доступны, а лучше — обязательны, как во времена Советского Союза, когда все дважды в год проходили диспансеризацию.

— На ваш взгляд, информационная кампания по привлечению людей к обследованиям сегодня идет достаточно активно?

— По моим наблюдениям, репортажей о диспансеризации в последнее время стало меньше. С другой стороны, о достижениях науки (в том числе медицинской), о тех уникальных методиках и операциях, которые разрабатывают и проводят врачи, мы говорим регулярно.

Мы, журналисты, видим в этом важную миссию и считаем, что должны идти с медициной рука об руку. Стараемся не упустить ни одной успешной и беспрецедентной операции и выпускаем репортажи каждый раз, когда появляется что-то новое, то, чем мы можем гордиться. Пациенты должны видеть победы врачей и науки.

Появился канал «Доктор», который возглавляет Эвелина Закамская. Вдумайтесь: именитые врачи теперь сами ведут блоги в социальных сетях и напрямую общаются с аудиторией. Бесплатно. Знаю, что А.Д. Каприн активно занимается этим. Я представляю, насколько непросто переключиться с операций и административной работы, выйти к зрителям и просто с ними поговорить. Но, тем не менее, врачи находят время, и люди смотрят их с огромным интересом, задают вопросы. Очень важно, что есть возможность пообщаться не просто с врачом, который может дать совет или верную консультацию, а с человеком, принимающим решения. Получая такую обратную связь, можно многое изменить к лучшему.

— Вы сказали, что переломить сознание людей, заставить поверить их и в болезнь, и в возможность ее лечения непросто. У нас есть механизмы, чтобы это сделать?

— Это систематическая многолетняя работа. Добиться этого будет можно, как только обследования станут доступными чуть ли не во время прогулок по парку. И такие центры уже появляются — например, павильоны «Здоровая Москва». Конечно, их устанавливали в первую очередь для диагностики коронавируса, но это заставило людей задуматься о собственном здоровье.

— Пандемия при всех связанных с ней сложностях в целом и подняла авторитет ученых, и подтолкнула науку в развитии...

— Пандемия COVID-19 привлекла внимание вообще ко всей системе здравоохранения в стране. Вспомните, первой реакцией был шок, и лишь благодаря героическому труду наших медиков удалось остановить новую болезнь. Тем же онкологам пришлось решать проблемы лечения сложных опухолей в условиях пандемии. Я об этом знаю, потому что отец моей коллеги с онкологическим диагнозом заболел и коронавирусом. Силами 52-й больницы и МНИОИ им. П.А. Герцена его удалось спасти. Вообще, это непростое время во многом пошло на пользу отечественной медицине: на волне пандемии было сделано очень много медицинских открытий, например, разработаны уникальные методики лечения COVID-19 одновременно с заболеваниями крови.

— Существующая программа борьбы с онкологией заканчивается в 2024 г. Ваше мнение: будет ли она продолжена?

— Эти решения принимаю не я, но уверен, что она будет продолжена по очень важной причине: она приносит результаты. Уже сейчас можно сказать, что в отдельных направлениях онкологии мы опережаем зарубежных коллег. Знаю, что в мире заинтересованы в наших препаратах, у которых нет аналогов. Врачи и ученые расскажут об этом лучше, а мы научились им доверять.