За последние десятилетия во всех областях жизни есть и позитивные сдвиги, и, естественно, негативные. Свои недоработки есть и в области науки. Именно поэтому президиум Академии наук России провел на днях заседание по обсуждению работы Дальневосточного отделения РАН.
Нас мало, но мы можем много!
- Что представляет собой сегодня Дальневосточное отделение РАН?
- В удельном весе от общего состава Академии мы и по численности, да и по финансированию занимаем 5-6%. До 90-х годов прошлого века в составе отделения работало 12 тысяч человек, сегодня вместе со специалистами сельского хозяйства и медицины - около шести тысяч. Половина из них - это научные сотрудники, что, безусловно, является очень хорошим показателем.
Хочу сказать, что по качественному составу потенциал стал значительно лучше, чем раньше. Около 70% сотрудников имеют научные степени, а в некоторых институтах этот уровень превышает и 90%.
Вместе с тем не могу не отметить, что, к сожалению, прекратился рост докторского корпуса. Причин тому две: естественная убыль (люди уходят из жизни), но еще больше - отъезд докторов наук из региона. Если раньше к нам на Восток приток ученых был довольно весомый: кого-то двигала романтика, кто-то хотел быстрее сделать карьеру, получить лабораторию и даже сформировать свой институт, то сегодня направленность движения только от нас - с востока на запад страны. И не только доктора, но и молодые специалисты, выпускники вузов двигаются только в одну сторону, в основном, в Москву или в Петербург.
- Чем это объяснить?
- Условиями труда и жизни. Зарплата сегодня в Москве выше, чем на Дальнем Востоке, условия социальной обеспеченности примерно такие же, если не считать, что в центральной части страны качество всех социальных услуг намного выше. Даже стоимость найма жилья, что в Москве, что во Владивостоке одинаковая, а зарплаты разные.
15% выпускников школ уезжают от нас поступать в вузы на запад страны. В основном, стремятся опять-таки в Москву и Санкт-Петербург. Обратно, естественно, не возвращаются. 13% выпускников университетов Дальнего Востока после бакилавриата также ищут возможность поступить в магистратуру не на Дальнем Востоке и без "обратного билета".
Вот и идет постоянное вымывание населения с хорошим показателем человеческих качеств - хорошо образованных, хорошо воспитанных.
Их не гектар интересует...
- Я был на том заседании президиума РАН и слышал реплику ректора МГУ Виктора Садовничего. Мне показалось, что он с большим сарказмом подчеркнул: "Бесплатным земельным гектаром молодежь на Дальнем Востоке не оставить и заманить их из другой части страны невозможно".
- Он прав. Этих людей не гектар интересует. Они ищут возможность получения хорошего образования по хорошей специальности и, главное, иметь потом перспективу найти хорошую достойную работу с соответствующим уровнем заработной платы.
- Но Дальний Восток - это сырьевой край. А, как известно, в сырьевой отрасли заработки очень даже высокие. Академия наук в какой-то степени участвует в развитии сырьевой отрасли в регионе?
- Если говорить о нефтегазовой отрасли, то ученые ведут там только некое экспертное сопровождение. Они определяют степень воздействия на окружающую среду. Правда, некоторые наши институты неплохо заработали на прокладке трубы. Они участвовали в определении маршрута трубопровода, вели археологические раскопки, описывали краснокнижные растения, которые могут встречаться вдоль трубопровода, и где будет проходить параллельная дорога.
Но это не касается основного производства. К сожалению, даже Институт морской геологии и геофизики на Сахалине, который с 50-х годов занимался разведкой углеводородов на шельфе, а работы его ученых легли в основу разработок углеводородов, сегодня превратился в Институт физики цунами!!!
- ???
- А ответ очень прост. Специалисты, которые как-то были связаны с углеводородным сырьем, с его исследованием, все были переманены на работу в нефтегазовые компании.
Были времена, когда зарплаты в академических институтах были по 100 долларов, а фирмы предлагали "бешеные" деньги. И в институте не стало специалистов.
На Дальнем Востоке нет ни одного вуза, который бы готовил специалистов по геологии шельфа и по геологии углеводородов.
- Вам не кажется, что это парадокс?
- Сегодня нас призывают проводить комплексное реформирование всех институтов. Красиво звучит! Но реформа, к сожалению, идет в сторону сокращения. Я этим "реформаторам" напоминаю слова президента страны Владимира Путина, которые он говорил на совещании на Дальнем Востоке.
Президент четко отмечал, что реформирование - это не значит, что нужно только сокращать, нужно, прежде всего, думать о развитии края, об экономическом развитии. Есть и позитивные примеры.
Проложили нефтяную трубу мощностью 6 млн тонн. Начали работы по созданию нефтехимической компании. В этом участвуют и наши научные институты. Я знаю, что в перспективе через 5-6 лет будет построена вторая очередь. Она уже предназначена для работ по синтезу и переработке нефтепродуктов, по производству полимерных материалов. Вот это реформирование!
Под эти перспективы мы направляем развитие научных институтов. Но даже на этом этапе, этапе добычи сырья, возникает масса проблем, решить которые могут только ученые специалисты.
А нефть у нас другая...
- Можно немного поподробнее, в чем проблема?
- Рассмотрим добычу нефти на Сахалинском шельфе. Работы там ведутся достаточно эффективно.
Теперь смотрите: скважина работает несколько дней, после этого останавливается, потому что закупорка: выпадает парафин, выпадают какие-то эмульсии. Добычу нужно остановить, трубу разобрать и отдать на прочистку. Вместо нее поставить новую и заново включить. Этот цикл занимает примерно 3-4 дня. Значит, 2-3 дня скважина работает, потом дня 3-4 ее надо чистить и потом заново включать. Вот таков цикл.
Для решения этой проблемы, вернее, сокращения цикла, приезжали специалисты из Башкирии, Сибири, из других мест. Но вся беда в том, что они хоть и хорошие специалисты, но работают у себя с другими сортами нефти: там для разрыва пластов, для уменьшения вязкости используют совсем другие реагенты, чем нужно на шельфе.
В бывшем моем институте (Институте химии) занялись решением этой проблемы. Определили различия состава добываемой нефти и создали качественно новые реагенты. Результат поразительный. Выгодно и добывающей отрасли, выгодно и нам. Институт заключил договоры на 15-20 млн руб. Наши специалисты приезжают на скважины, определяют изменение состава пластов и подбирают реагенты. Разработали даже новые составы ингибиторов, которые предотвращают коррозийные повреждения, что продлевает в 4-5 раз срок работы оборудования.
Но и это не все. После откачки нефти встают вопросы ее переработки, а перерабатывать можно только хорошо зная весь физико-химический состав нефти. Это фундаментальная проблема. Но почему-то для ее решения приглашают зарубежных специалистов, хотя у них другие реагенты, не подходят они к нашим залежам!
- Определили?
- Для того, чтобы наладить этот цикл, нужно было создать новый институт. Мы поставили вопрос о его создании перед Путиным, когда он был еще премьер-министром. Подчеркнули, что нам обязательно нужно создать институт геологического профиля, который будет заниматься геологией шельфов, причем конкретного шельфа, скажем, на Охотском море.
Но одного института мало. Для определения геологических структур нужны экспедиции, нужны научные суда.
Вам нужен флот? Ошибаетесь...
- У вас же был научный флот?
- Да, был мощный флот. Он насчитывал 12 единиц, причем это были суда с неограниченным районом плавания. Но сегодня самые молодые суда - 28-30 лет. А нормальный срок службы - 25.
Значит, нужно проводить капитальный ремонт, каждый год проводить регистровые работы. Нужны средства. И потому флот у нас просто забрали.
ФАНО (Федеральное агентство научных организаций, созданное в 2013 году для оптимизации расходов в науке) решило, что мы "что-то там плохо используем" и потому надо сделать единую управляющую структуру для всего научного флота. И к управлению флотом пришли люди просто случайные.
- Ну, вот теперь и "горюшка" вы не знаете! Флота нет. А экспедиции как-то проводите?
- 3-4 экспедиции в год.
- Раньше сколько было?
- Раньше были только пересменки недельные: судно ушло, поработало, вернулось, экипаж сменился, новые научные задачи определились, и оно снова ушло в море. Вот и считайте, сколько их было.
10 лет счастья прошли быстро...
- Дальневосточное отделение РАН, вероятно, самое разбросанное по территории. Это, соответственно, ставит вопрос об информационно-научной связи между институтами.
- Лет 10 тому назад мы изменили систему информационного обмена. Если раньше каждый институт создавал свою библиотеку и т.д., то мы решили сделать одну центральную библиотеку и связали ее современными телекоммуникационными сетями. Научный сотрудник, где бы ни работал, открывает свой компьютер, входит в библиотеку и пользуется необходимой литературой, информационными справочниками, копирует, что ему нужно. Если брать по расстоянию - это 6 тысяч километров из конца в конец.
Мы создали этот телекоммуникационный центр за собственные средства. Никто нам ничего не выделял. Мы тогда сами являлись распределителями бюджетных средств, напрямую замыкаясь на Минфин. У нас была оптико-волоконная связь, были релейные линии, мы пользовались спутниковыми каналами, радиоканалами между островами. Все научные точки у нас были связаны.
Более того, мы подключили видеокамеры, которые ведут круглосуточное наблюдение за состоянием вулканов, тем самым мы могли сразу определить объемы выбросов в случае извержения, температуру, тип лавы.
10 лет продолжалось это счастье. Нас всегда приводили в пример, что мы впервые лучше всех в России это дело организовали. К нам подключились все научные учреждения федерального округа. Мы скооперировались и создали выходы во все университеты. На все-про все нужно было 20 с небольшим миллионов рублей в год. Это не только на поддержание техники, но и на содержание программистов и специалистов по обеспечению компьютерной безопасности.
Да, хочу добавить, что мы еще могли фиксировать деформацию земной коры при определении частоты колебаний. Это необходимо как для гражданского, так и для морского флота.
Согласитесь, 50 млн рублей меньше, чем 20!
- Вы все время все ставите в прошедшем времени.
- Да, с 1 января нас отключили.
- ???
- Все то же ФАНО сочло, что затраты на аренду каналов неправильные, финансирование идет не по той линии, и надо, чтобы институты платили за все сами. Чтобы не центр в Хабаровске платил, а к нему подключались все и, чтобы институты сами арендовали каналы, и в результате сегодня нам нужно сменить все ip-адреса, доступа в библиотеку нет, к лабораторным исследованиям нет.
Мне объяснили, что все это делается в порядке экономии, для рационального использования финансовых ресурсов. Посчитали, что если здесь платили не мы, а государство 20 с небольшим миллионов рублей за всю дальневосточную сеть, то сегодня оказалось, нужно платить 50 млн руб. Это потому что каждый из 47 институтов должен платить сам за себя. Скажите, это экономия?
- Вы в какую-нибудь инстанцию обращались по этому поводу?
- Конечно, к руководству ФАНО. Они соглашаются со мной, но говорят, что исправить что-то сложно, так как это будет нарушение финансовых законов. Я ему отвечаю: "Вы же финансисты. Вы созданы правительством в помощь нам. Так найдите решение". Искали. 26 декабря получили приказ о том, что продолжать нашу старую систему нерационально!!!
Теперь надеемся на то, что новый президент Академии наук поднимет этот вопрос на самом высшем уровне.
А 10% меньше, чем 0,04%
- Флота нет. Системы связи нет. Остается еще одна проблема - закупка оборудования для научных институтов. Как она решается?
- Закупки оборудования были, когда мы сами распоряжались средствами. Президиум принимал решение о выделении 10% бюджета на оборудование. Обсуждались заявки всех институтов, стремились к закупкам однотипного оборудования, что снижало затраты либо договаривались о совместном использовании приборов.
Мы создали Центр электронной микроскопии при Институте биологии моря.
Мы купили самый современный электронный микроскоп, каких в России было всего один или два.
Мы создали лабораторию, которую насытили оборудованием за счет всех заинтересованных институтов. Приобрели маленький томограф, который абсолютно необходим для проведения медицинских исследований, в том числе, и для исследований по борьбе с раковыми опухолями...
Пришел 2013 год. Нам сказали, что мы все делали неправильно, что деньги расходовали неэффективно и вот теперь ФАНО "возьмется и снимет с нас эту заботу". Оно будет заботиться об оборудовании, о поставке комплектующих и т.д.
Сегодня в бюджете лучшего института в отделении на оборудование выделяется 0,04% от всех затрат. За счет внебюджетных источников мы набираем около 1%. Но это лучшие институты во Владивостоке, а если говорить о дальних институтах, в Магадане, например, там ужас, что делается с оборудованием.
Но есть и приятное...
- Перейдем к более приятным "материям". На Дальнем Востоке есть два всемирно известных объекта. Это Федеральный университет на острове Русский и космодром "Восточный". "Рука" академии в этих объектах присутствует?
- С Федеральным университетом мы работаем очень плотно. Когда появилась идея о его создании, то ее неоднократно обсуждали с участием президента. На эту тему было очень много хороших и полезных встреч с ним. Была разработана стратегия совместного развития Федерального университета и академических институтов.
Владимир Владимирович поддержал наше предложение о том, чтобы зарезервировать определенную земельную площадку для развития новых институтов. Предполагалось, что они будут работать с этим университетом еще теснее. Университет есть, площадка зарезервирована, а земля до сих пор пустует, хотя на ней можно было расположить 10 институтов. Почему пустует, не знаю, не мой вопрос.
Работники академии ведут преподавательскую работу в университете, активно участвуют в образовательных процессах. Студенты приезжают в профильные научные институты на семинарские занятия или для практических работ в лаборатории.
Твердо могу сказать, что если бы не было университета, то Дальневосточному отделению наук было бы хуже. Сегодня университет во многом решает проблему с будущими кадрами. Студенты нацелены на институты, с которыми они сотрудничают. Некоторым студентам по полставки за активную работу в институтах доплачиваем к стипендии. У значительной части студентов, когда он выходит на защиту дипломной работы, имеется уже 10 научных публикаций. Из университета идут в наши институты и аспирантуру. Здесь же защищаются.
У нас есть кандидаты наук в возрасте 24 лет, а доктора - в 34 года, и даже один член-корреспондент в 42 года. Это благодаря тому, что есть Федеральный университет.
- Прекрасно. А на космодром как влияет наука?
- К сожалению, наше сотрудничество с космодромом непрофильное. Мы готовы заниматься космической погодой, что влияет на безопасность старта. Мы видим все процессы, которые происходят в верхних слоях ионосферы, т.е. влияние солнца, взрывы на солнце, пятна, определяем поток частиц. Это все данные для космодрома.
Правда, мы еще предполагаем заниматься материаловедением, чтобы влиять на повышение радиационной стойкости и некоторые другие попутные, но очень важные для жизни космодрома проекты.
Мы и для медицины уникальны, но...
- Мы обсуждали вопросы, которые, как говорят, на слуху. Но на заседании президиума вы говорили и о проблемах развития фармацевтики, базирующейся на местном сырье. Можно поподробнее.
- Да, наш регион для фармацевтики имеет уникальное сырье: растительное, животное, сырье моря. Мы сегодня имеем антираковые препараты, имеем кардиостимулирующие и кардиопротекторные препараты, которые уже выпускаются. Они получены из грибов, из бактерий и из микроводорослей, которые мы добыли в океане. Этим занимается Институт биоорганической химии. Здесь мы абсолютно конкурентоспособны. К нам строем ходят корейцы, японцы, американцы в попытках что-нибудь взять и использовать у себя, а интереса у медицины и промышленности своей страны к этим препаратам нет!
- Так продавайте сами.
- Чтобы ответить на ваш вопрос, приведу один пример. Мы создали один кардиопрепарат. Если его использовать в течение 3-4 часов, когда у человека произошел инфаркт, сделав соответствующие уколы, больной выходит из этого состояния без некроза, такие же результаты подтверждены уже в Москве при инсультах, если вовремя обратились к врачу, гарантия выздоровления очень высокая. Тот же самый препарат в других дозировках можно активно использовать и при заболевании глаз.
Мы выпускаем здесь, на Дальнем Востоке, активное вещество, на основе которого делается препарат. Арендуем цеха, платим деньги, выпускаем продукцию, но продать мы ее не имеем права, потому что лицензия на выпуск продукции у нас есть, а лицензии на продажу - нет.
Получается, что мы производим, а "подрисовываются" какие-то "мазурики" и говорят: мы у вас все берем оптом и компенсируем вам затраты на выпуск препарата. И все. А заработать, чтобы раскрутить все это дело, к сожалению, нет возможности.
Если серьезно, то я абсолютно убежден, что фармацевтика и продукты питания, в том числе, для функционального питания - это очень перспективное направление для Дальнего Востока. Для одного горнорудного комбината, который добывал свинец и плавил олово, мы разработали таблетки. Рабочий через каждые три часа каждый день их принимает, и никаких профессиональных заболеваний нет. Почему не организовать производство такого препарата?
Есть мощные антираковые препараты, которые действуют на новообразования. Мы занимаемся ими, но никакой поддержки нет. На уровне лабораторных исследований все в порядке, надо дальше делать доклинические испытания, опять нужны деньги. А выйти уже на клинические испытания - потребуется 10-15 млн рублей.
- Ну почему вы об этом криком не кричите? Почему вы не рассказываете об этом во время встреч с президентом?
- Кричали, разговаривали. Разговаривали даже с президентом.
- И?
- Он обещал поднять эту тему, встретиться, поговорить, но, к сожалению, пока, конечно, из-за его огромной занятости, до встречи не дошло.
Если бы не только сырьевое направление...
Развиваем мы и давно робототехническое направление, в основном, для подводных работ. Наши аппараты погружались на Байкале, участвовали в поисках в Мировом океане. Создали подводную робототехническую систему с элементами искусственного интеллекта, которая сама принимает решения по большой программе, которая составлена на берегу. Это полностью академическая разработка. Наши подводные аппараты могут погружаться на 6 тысяч метров, до пяти суток работать под водой и в подводном состоянии уйти, выполняя работу, на расстоянии до 400 километров.
Много что можно делать и нужно делать на Дальнем Востоке, используя научный потенциал академии и ее институтов. Но до тех пор, пока экономика Дальнего Востока будет ориентирована на сырьевой принцип, ничего хорошего ни для Академии наук, ни для высшего образования я там не вижу. Как был кадровый отток, так и будет продолжаться.
Только в случае развития всей социально-экономической системы, как отмечал на совещании президент страны, можно будет быть уверенным, что Дальний Восток будет реально богатым и преуспевающим регионом России.
