Академик Борис Федорович Мясоедов представляет радиохимию – самую молодую, но важную, активно развивающуюся и перспективную область современной химии. Как отдельное научное направление, радиохимия зародилась около 120 лет, когда во Франции в конце позапрошлого века французский профессор Анри Беккерель установил, что соли урана, последнего на тот момент элемента периодической системы, испускают нечто, способное засвечивать фотопластинки, но не понял природы этого явления. Спустя несколько лет известные теперь во всем мире супруги Мария и Пьер Кюри выделили первые радиоактивные элементы из продуктов распада урановой руды – радий и полоний. Так родилась наука радиохимия. Какие изменения она испытала на своём пути, что представляет собой сейчас и какие имеет перспективы – наш разговор с академиком Б.Ф. Мясоедовым.
– Борис Фёдорович, как можно определить главную цель радиохимии?
– Вспоминаю, что не так давно прошедший 2012 год был поименован ООН “Годом химии” и во всем мире он проходил под девизом: «Химия – это наша жизнь. Химия – это наше будущее». Этот девиз в полной мере относится и к современной радиохимии. Главная её цель – изучение фундаментальных и прикладных аспектов радиоактивности, сопутствующей многим природным п техногенным процессам, свойствам некоторых химических элементов, изотопов. Радиохимия существует с момента образования нашей планеты. Сейчас хорошо известно, что некоторые, казалось бы, обычные элементы, руды и природные материалы являются радиоактивными. Так дела обстоят, например, с калием, который мы употребляем в пищу: один из его изотопов радиоактивный. При радиоактивном распаде, самопроизвольно, без какого-либо влияния извне, происходит испускание гамма или альфа-лучей, бета-частиц или электронов, в результате чего они превращаются в другой элемент.
– Действительно ли Россия всегда была флагманом в такого рода открытиях?
– Да, это так. Знаменитый во всем мире академик Владимир Иванович Вернадский, имя которого носит Институт геохимии и аналитической химии РАН, где я начал работать в 1952 году и работаю до сих пор, сказал вещие слова: «Открытие радиоактивности будет определять последующее развитие мировой цивилизации». И, действительно, это так. И XX век, и начавшийся XXI-й в значительной мере определяют то, что связано с радиоактивностью. Наука развивалась, человек научился искусственно вызывать радиоактивность путем облучения неактивных материалов в специальных ядерных реакторах или ускорителях, превращая стабильные элементы и изотопы в радиоактивные. В наше время радиоактивное излучение широко используется – от производства электроэнергии до ядерной медицины.
В принципе, жизнь без радиации невозможна. Человечество с начала своего существования, не понимая этого, жило под воздействием радиоактивных лучей. Теперь известно, что космическое излучение пронизывает нашу землю и облучает каждого из нас. Например, есть благородный радиоактивный газ радон – продукт распада урана, и так называемые радоновые воды – это природная вода, насыщенная радоном. Эти воды обладают целебными свойствами, ими издавна пользовался человек для поддержания здоровья. Всё это – естественный радиоактивный фон Земли. Его уровень на земле неодинаков, он увеличивается с изменением высоты, в горах – в десятки раз из-за роста космического излучения. Но всё это, повторюсь, естественный радиоактивный фон. И люди, проживающие в местах расположения, например, урановых месторождений подвергаются естественному облучению в большей степени по сравнению со среднем уровнем, порой о том не подозревая.
– С чем вы связываете основные успехи современной радиохимии?
– Успехи и достижения современной радиохимии, ее дальнейшее развитие связаны и опираются на Периодическую систему элементов Дмитрия Ивановича Менделеева. Если развитие XX века определялось созданием ядерного оружия, то XXI век направлен, прежде всего, на удовлетворение разнообразных потребностей человека, его здоровья и всестороннего развития. Многое на этом пути будет решаться с помощью радиохимических методов и подходов, особенно в развитии атомной энергетики и ядерной медицины.
– В течение более 30 лет вы возглавляете Межведомственный совет по радиохимии при Президиуме Российской Академии наук и РОСАТОМе. С какой целью он создан и чем занимается?
– История создания этого Совета напрямую связана с развитием атомной отрасли в СССР. После знаменитого открытия Георгия Николаевича Флёрова и Константина Антоновича Петржака спонтанного деления ядер урана наши ученые еще в конце 30-х годов прошлого века обратили внимание на перспективы развития атомной энергии. Начались многочисленные работы на эту тему. Их надо было координировать и направлять. Именно для для этих целей и был создан в 1953 году Межведомственный Совет, председателями которого были академики АН СССР А.П Виноградов, Б.П. Никольский и А.С. Никифоров, а с 1986 года я имею высокую честь возглавлять этот Совет. Успех в реализации Первого атомного проект и всё, что связано с последующим созданием атомной энергетики в нашей стране, стал результатом тесного взаимодействия и сотрудничества ученых Академии наук с коллективами ведущих научных центров госкорпарации РОСАТОМ – такими как ГНЦ «Курчатовский институт», Радиевый институт имени В.Г. Хлопина, а также производственных комбинатов, проводящих практические работы по освоению атомной энергии.
– Для чего могут быть использованы все эти разработки?
– Областей применения радиохимии и решаемых ею задач множество. Это, в первую очередь, развитие атомной энергетики – повышение ее эффективности и безопасности; решение проблем ядерного топливного цикла, в том числе проблем радиоактивных отходов; изучение поведения техногенных радионуклидов в биосфере, производство, исследование физико- химических свойств и применение различных радионуклидов в фундаментальных исследованиях, так называемые “ меченые атомы”, при разработке новых технологий, для изучения механизма происходящих процессов; в ядерной медицине для диагностики и лечения. Радиоактивные изотопы находят широкое применение и для решения многих практических задач, например, при разведке нефти используется метод нейтронного каротажа для оценки степени достоверности получаемых результатов, что важно во многих практических плоскостях. Все эти задачи стоят перед нашим Советом.
– Давайте подробнее остановимся на такой важнейшей области, как ядерная медицина. Какие здесь существуют новые идеи?
– Это, действительно, наиболее актуальная сейчас область применения радиохимии. Правительство и президент уделяют большое внимание именно медицинскому обеспечению, создаются современные центры ядерной медицины. А ведь о радиационных методах в медицине каждому из нас известно давно. Скажем, флюорография. Каждый из нас проходит диагностику состояния лёгких, и это делается с использованием искусственных источников гамма-лучей кобальта 60-го. В результате мы получаем заключение о степени здоровья одного из жизненно важных органов. Это исследование может выявить на ранних стадиях ряд тяжелейших заболеваний – таких как пневмония, туберкулез, рак легких, а значит, их вылечить.
Что такое ядерная медицина? Это использование радиоактивных изотопов, как правило, искусственно получаемых в ядерных реакторах при облучении неактивных элементов периодической системы элементов или их отдельных изотопов, для того, чтобы они стали радиоактивными. А если они стали радиоактивными – значит, они испускают гамма, альфа или бета-лучи, которые можно обнаруживать и определять и, соответственно, следить за их поведением. Именно поэтому с ядерной медициной связана точечная доставка необходимых лекарств, когда мы воздействуем на конкретный орган или систему, а не на весь организм, как это происходит при проведении стандартной терапии.
– Что зачастую разрушает организм, если это, например, химиопрепараты.
– Совершенно верно. Сейчас медицина уже готова доставлять нужное лекарство или нужный изотоп в точности к заболевшему органу. При этом делается диагностика состояния заболевания и начинается лечение.
Понятно, что радиационная медицина имеет свои особенности. Скажем, гамма-лучи используются для лечения некоторых видов рака, а это сильно проникающее излучение. Оно затрагивает не только заболевший орган, но и все окружающие ткани, то есть, проходит сквозь человека и наносит ему вред. Под действием такого излучения раковые клетки погибают, но при этом страдают и другие органы. Поэтому сейчас разрабатываются такие медицинские методы, которые могли бы разрушать больные части организма, не нанося вреда здоровым. Скажем, если заболевшего раком человека облучать не гамма-лучами, а, скажем, альфа-частицами, то вреда не будет. Альфа-излучение, как известно, полностью поглощается даже листком бумаги. Но для этого должны быть получены специальные изотопы, которые распадаются только путем альфа-распада. Их надо не только получить, но и суметь доставить в заболевший орган, чтобы эти изотопы начали концентрироваться в силу их химической природы только в заболевшем органе, а окружающие его ткани и кровь никак не были затронуты. На этом принципе и основана ядерная медицина – это предельная эффективность и безопасность.
В прошлом году состоялся большой международный симпозиум по 99-му молибдену с участием МАГАТЭ – это международная организация по использованию атомной энергии. Наш Совет также принял в нём участие. Молибден-99 – один из изотопов, который по широте возможностей использования для целей ядерной медицины стоит сейчас на первом месте. Проводился анализ, что делается в мире, какова потребность человечества. По итогам симпозиума вышла книга, которая переведена на русский язык.
– Каким, по вашему мнению, должен быть «идеальный» изотоп, используемый в медицине?
– Этот изотоп должен быть удобен в применении, доступен, безопасен – причем не только для пациентов. Врачи, которые не являются специалистами в области радиохимии, должны иметь его в такой форме, чтобы самим не облучаться. Он должен быть короткоживущим. Главное – он не должен концентрироваться в организме, а выполнить свою роль и исчезнуть, не причиняя никакого вреда организму.
– А еще должны быть соответствующие установки, которых у нас в стране почти не делают.
– Здесь ситуация, действительно, непростая. Скажем, тот же молибден, или технеций-99. В последние годы существования Советского Союза этот изотоп у нас получали в ограниченном масштабе. Его производство налаживалось в Обнинске при облучения обогащенного природного урана нейтронами Но не получилось, и долгое время этот необходимый изотоп закупался за границей. Дело доходило до того, что министр здравоохранения лично распределял квоты на использование изотопа технеция–99, так как потребность в нем была в сотни раз выше, чем реальные возможности. И вот в середине 80-х годов прошлого века наш Институт, а точнее – радиохимическая лаборатория, которую я возглавлял около 40 лет, получила задание президента Академии наук Анатолия Петровича Александрова организовать производство изотопа молибдена-99. Задание было выполнено быстро и квалифицированно. Наша технология до сих пор признана лучшей, потому что для получения технеция – 99 используется не обогащенный уран, который известен в военном деле, а более безопасный природный молибден, обогащенный по изотопу-99, который облучался в реакторе Курчатовского института, а затем выделялся технеций. Рано утром каждый день приезжали специальные машины и развозили препарат в 90 клиник Москвы, потребность которой в короткоживущем технеции была, таким образом, удовлетворена полностью.
– А что же сейчас? Есть ли какие-то перспективы?
– Сейчас такое производство налажено как раз в Обнинске, но, конечно, не в том объеме, который необходим. Однако технологии и наработки у нас есть. Кстати, на симпозиуме, о котором я говорил, мы заявили о желании взять около 20% рынка по молибдену. Пока это мечты, но многое делается. Производство растет. Наша технология активно работает. Свои внутренние потребности мы практически полностью покрываем плюс выходим на внешний рынок, который в этом тоже заинтересован.
– Борис Федорович, вы 40 лет работаете в ГЕОХИ РАН, но мы с вами находимся в стенах Института физической химии и электрохимии имени А.Н. Фрумкина. А здесь вы чем занимаетесь?
– Этот институт тоже хорошо известен в научном мире. В свое время Институт физической химии так же, как и ГЕОХИ, внес огромный вклад в развитие ядерной химии, связанной с атомной энергетикой. Общеизвестно, что развитие современного общества определяется уровнем использования электроэнергии. В настоящее время для производства электроэнергии в основном используются природные углеводороды, а они накапливаются не так быстро, как мы их потребляем. Завершение эры использования природных источников энергии постепенно отодвигается, потому что находятся все новые и новые, более глубокие, более трудноосваиваемые, более дорогие источники нефти и газа. Но, тем не менее, это исчерпаемый запас и до бесконечности служить человечеству он не сможет.
– Но ведь известно немало альтернативных источников энергии.
– Да, это и зеленая масса, и энергия Солнца и ветра. В ряде стран ветряные двигатели вносят существенный вклад в региональные балансы производства электроэнергии. Разработаны и успешно работают двигатели, использующие энергию приливов и отливов морской океанской воды. Но это всё так называемая “малая энергетика”, ее доля в мировом производстве энергии составляет лишь малые проценты. А вот полноценным альтернативным источником является атомная энергетика. Она сейчас в среднем составляет около 15 процентов во всём мире. В разных странах эта цифра различна. Скажем, во Франции она составляет более 70%. Россия тоже занимает здесь достойное место, производя на АС около 19 %, и в настоящее время наша страна является одним из главных участников мирового рынка. Во многих странах, особенно в странах Азии, в Китае, во Вьетнаме, Бангладеш, в Турции активно строят самые современные атомные станции. Их топливом является уран, обогащенный по делящемуся изотопу уран-235, который облучается определенное время, и в процессе радиоактивного распада облученного урана выделяется энергия, которая превращается в электрическую. Но так как при этом используется лишь небольшая доля урана, а он дорог и его запасы ограничены, его нужно перерабатывать. И вот здесь основную роль играет ядерная химия. Наши специалисты должны обеспечить переработку облученного материала. Всё это делается в специальных горячих камерах. В результате ядерных реакций при облучении урана образуются различные изотопы около 60 элементов периодической таблицы. И радиохимики дистанционно должны выделить ряд ценных компонентов. Это прежде всего исходный уран, особенно обогащенный, который не полностью сгорел, для того, чтобы его повторно использовать. Это сложная процедура. Есть разработанные технологии, но их нужно переводить на современные возможности. Наш Институт физической химии и электрохимии имени А.Н. Фрумкина этим тоже занимается.
– Удается ли тут придумать новые подходы?
– Да, есть интересные подходы, и они запатентованы. В начале ядерного топливного цикла из добытого природного урана после обогащения изготовляют ядерное топливо. Здесь тоже нужны новые технологии. Сейчас в этом процессе для получения таблеток ядерного топлива из оксида урана, который получают при высоких температурах, используют обычные печи нагревания. И вот в ГЕОХИ РАН показано, что с использованием СВЧ-излучения этот процесс можно проводить намного эффективнее и быстрее, более безопасно, технологично и надежно.
Ну, и самая, пожалуй, важная проблема. Мы знаем о катастрофах, которые произошли в Чернобыле и Фукусиме. Причиной их был человеческий фактор. Могу ответственно заявить: нормально работающие атомные станции менее опасны для нас и окружающего мира, чем, скажем, угольные станции. В угле всегда присутствуют небольшие, но очень опасные с точки зрения экологии природные радионуклиды, которые накапливаются в золе и выделяются с отходящими газами.
– Но развитие атомной энергетики связано с проблемой так называемых радиоактивных отходов.
– Это тоже верно. При переработке облученного ядерного топлива, действительно, образуются радиоактивные отходы, и туда попадают продукты деления урана. Они опасны, требуют очень надежного, экологически безопасного хранения/захоронения. Решение этой проблемы сейчас является одной из актуальных задач РОСАТОМА и нашего Совета.
– Есть ли успехи?
– Да. Например, известен способ трансмутации долгоживущих радиоактивных изотопов, когда такие экологически опасные элементы как нептуний, америций, кюрий и долгоживущие продукты деления урана путем облучения в специальных реакторах, в том числе в реакторах на быстрых нейтронах или в специально построенных циклотронах превращаются в неопасные изотопы или даже другие элементы. Таким образом, экологическая опасность таких отходов снижается в значительной степени.
– Борис Фёдорович, а как вышло, что вы в своё время занялись именно радиохимией?
– Вернёмся к 1953-му году. Разгар «холодной войны». Страна успешно реализует ядерный проект, закончившийся созданием ядерного щита, который вот уже более 70 лет надежно обеспечивает нашу безопасность Научным руководителем и организатором проекта был академик Игорь Васильевич Курчатов, а его ближайшим коллегой и другом – наш директор, академик Александр Павлович Виноградов, известный ученый, ученик Вернадского. Он отвечал за обеспечение аналитическим контролем процесса выделения плутония, свойств которого тогда никто не знал. И вот в это время, после окончания в 1953-м году Химико-технологического института имени Д.И. Менделеева, я был направлен на работу в ГЕОХИ РАН, где почему-то сразу попал в поле зрения Александра Павловича. Однажды он меня вызывает и говорит: «Борис Федорович, вам в составе группы из семи молодых радиохимиков придется потрудиться в лаборатории измерительных проборов АН». Так тогда назывался НИЦ «Курчатовский институт». Зачем – я не знал. Позже выяснилось, что Георгий Николаевич Флёров, легендарная личность, хорошо известный не только своими крупными научными достижениями, но и тем, что во время Великой Отечественной войны, будучи в Красной армии, написал письмо Сталину о необходимости срочной организации работ по овладению атомной энергией, теперь выдвинул новый проект. Он считал, что наша страна должна участвовать в приоритетных исследованиях, связанных с синтезом и исследованием свойств новых элементов, и Россия должна занять здесь достойное место. Курчатов эту идею не только одобрил, но и активно поддержал и содействовал. К этому времени, напомню, американцы уже открыли 8 элементов после урана – Нептуний, Плутоний, Америций, Кюрий, Берклий, Калифорний. Фермий и Эйнштейний.
– Как у вас это лихо получается!
– Это ведь моя жизнь. Когда мы начинали работы, был открыт уже 101-й элемент, который, кстати, впоследствии мой друг, тогда аспирант Калифорнийского университета, ныне покойный профессор Грег Чопин предложил назвать Менделевием. Так он и называется.
Так началась наша работа. Она проходила на территории Института атомной энергии, в здании, существующем и в наши дни, а комната радиохимиков, в которой мы готовили мишени для облучения на циклотроне, проводили выделение, разделение и идентификацию образующихся продуктов, была расположена на втором этаже. На этом же этаже находился и кабинет И.В. Курчатова. И часто, проходя мимо, он заходил в нашу комнату и спрашивал: «Как у вас идут дела, каковы достижения? Что получили?» Поражало то, что при его огромной занятости и ответственности он всегда живо интересовался результатами по новым научным направлениям. А если нам чего-то не хватало для новых экспериментов – каких-то реагентов, смол или материалов – он отвечал: всё будет. Всегда записывал, что нужно. Через неделю, действительно, всё уже было доставлено. Удивительные были времена. И всё это происходило на моих глазах и с моим непосредственным участием. Последовательно были синтезированы сначала 102-й элемент, потом 103-й, 104-й, 105-:й, которые теперь называются соответственно: Нобедий, Лоуренций, Резерфордий и Дубний. Это были незабываемые годы!
– Почему ни один элемент не носит имя Курчатова?
– Приоритет в открытии тех или иных элементов определялся международным союзом по чистой и прикладной химии – ЮПАК, в котором я тоже работал с 1970-го года в течение 20 лет, участвовал во всех дискуссиях с американцами, которые тогда претендовали на открытие элементов. Действительно было желание назвать 104-й элемент Курчатовий в честь Игоря Васильевича. По этому поводу с американской стороной в ЮПАК проводились длительные, бурные дискуссии, но получить их согласие так и не удалось, хотя Игорь Васильевич, безусловно, был этого достоин.
Хотелось бы особо подчеркнуть огромную роль академика Георгия Николаевича Флёрова в организации и успешном проведении фундаментальных исследований по разработке методов, соответствующих новых технических устройств, приборов и синтезе новых элементов Периодической таблицы Менделеева. Он был выдающимся отечественным учёным, умелым организатором, строгим и требовательным человеком, но пользовался неоспоримым авторитетом и, казалось, мог работать все 24 часа в сутки. Иногда звонил ранним утром или даже ночью, когда у него возникала новая идея или предложения, которые срочно надо было обсудить. После его вопроса: «Борис, я тебя не разбудил?» – и моего ответа: «Нет, Георгий Николаевич, что вы!», – начиналась оживленная дискуссия на час, а иногда и гораздо больше…
Имя академика Г.Н. Флёрова, в знак признания его выдающихся научных заслуг, присвоено основанной им Лаборатория ядерных реакций Объединенного института ядерных исследований, а открытый им с сотрудниками в этой Лаборатории новый 114- элемент решением ЮПАК назван Флёровий. За последние годыв мире было синтезировано 13 новых элементов, из них 6 – в России, в Дубне. Лаборатория ядерных реакций им Г.Н Флёрова ОИЯИ стала международным центром, в котором проводят исследования ученые многих стран Европы, Азии и США
– Борис Фёдорович, но ведь ваша работа с радиоактивными элементами могла быть небезопасной!
– Наверное. Но об этом мы даже не думали. Видите – у меня четыре пальца с тех пор обожжены. С этим связана смешная история. Однажды я был приглашен в США для участия в научном Международном конгрессе. Известно, что для получения визы в посольстве необходимо снять отпечатки своих пальцев, что я и сделал. За прошедшее время рисунок пальцев слегка изменился, и при прохождении таможни в Вашингтоне мне заявляют: «Пропустить не могу, отпечатки ваших пальцев не идентичны!» Меня задержали, долго что-то выясняли, куда-то звонили, потом, правда, во всем разобрались и пропустили. В результате нервные переживания, опоздание на заранее забронированный авиарейс и незапланированная ночевка в Вашингтоне. Как следствие – опоздание на открытие Конгресса ко времени собственного доклада…. И такое бывало!
– В последние годы было сделано важное открытие – наши ученые разработали новый способ синтеза элементов путем облучения изотопом кальция. Расскажите, пожалуйста, об этом.
– Изотоп кальция-48 является природным, но его содержание в образцах крайне мало. Поэтому этот изотоп получают путем обогащения природных материалов, а соответствующие технологии получения различных изотопов у нас в стране всегда находились на высоте. И вот с использованием этого изотопа кальция в качестве бомбардирующих ядер при облучении на циклотроне мишеней из тяжелых элементов от урана до берклия в ОИЯИ, в лаборатории ядерных реакций им. Г.Н. Флёрова впервые были получены новые элементы от 113-го до 118-го. Последний из них на сегодня, 118-й элемент – Оганесон – назван в честь академика Юрия Цолаковича Оганесяна, под руководством которого в последние годы проводились эти работы.
Юрия Цолаковича я знаю много лет. Работы по получению тяжелых элементов и изучению их химических свойств в Курчатовском институте шли уже полным ходом, когда в сектор Флёрова был зачислен только что окончивший Физтех молодой специалист Ю.Ц Оганеян. Он быстро вошел в работу, стал одним из ведущих сотрудников сектора, а затем и заместителем Флёрова, который его очень ценил, уважал и постоянно поддерживал. Многие годы, после ухода Георгия Николаевича из жизни, Юрий Цолакович успешно возглавлял Лабораторию, носящую имя его учителя.
– Много ли у вас учеников? Довольны ли вы ими?
– Учеников много. Один из них, например, член-корреспондент Степан Николаевич Калмыков, нынешний и.о. декана химфака МГУ, завкафедрой радиохимии. У меня в лаборатории ГЕОХИ РАН работают молодые сотрудники. Один из них является заведующим нашей лаборатории, которую я возглавлял более 45-ти лет, другой возглавляет группу исследователей, как раз занимающихся ядерной медициной. Это новое направление, которое я поставил в нашей лаборатории. Надеюсь, он тоже будет хорошим радиохимиком. Так что дело наше продолжается.
– Борис Федорович, 2019-й год решением ООН объявлен Международным годом Периодической таблицы химических элементов. Как известно, когда Дмитрий Иванович Менделеев открыл этот закон, были известны 92 химических элемента, и природный уран был последним из них. А в наше время известны уже 118 элементов. Как вы думаете, сколько еще новых химических элементов может быть открыто в будущем? Или предел достигнут?
– Внесу небольшую поправку. Да, по инициативе Академии наук получено одобрение ЮНЕСКО, затем Организации объединенных наций, а это 200 стран. В конце концов, год 2019-й назван Международным годом периодической таблицей химических элементов, но без упоминания имени Дмитрия Ивановича. К сожалению, в мире есть много претендентов на эту роль. Мы, конечно, уверены, что именно Менделеев открыл закон о периодичности изменения свойств химических элементов и предложил Периодическую таблицу элементов и надеемся на всеобщее признание этого факта. А ведь вся химия – это элементы в разном сочетании. Используя самые разнообразные свойства элементов, получают и синтезируют множество новых веществ – в том числе, лекарственных препаратов, полимеров – всего того, что нас повседневно окружает. И мы вправе еще раз констатировать: химия, также как и радиохимия – это наша жизнь, это наше будущее!
А что касается вопроса о продолжении работ по синтезу сверхтяжелых элементов Периодической таблицы химических элементов, о том, сколько их вообще может быть, то это вопрос скорее философский. Хотя, с другой стороны, сейчас в Дубне строится фабрика для получения сверхтяжелых элементов. По расчетам можно практически синтезировать элементы до 125-го включительно. Стабильность получаемых ядер зависит от многих факторов: числа протонов, нейтронов и электронов, их пространственного расположения и прочих физических параметров.
Георгий Николаевич полагал, что мы далеко не всё знаем о нашей Вселенной. Может быть, более долгоживущие изотопы и существуют на Земле, но мы не знаем их свойств. Период их полураспада меньше, чем возраст Земли, поэтому к настоящему времени они просто распались. При этом продукты их распада нам неизвестны. Исследования в этом направлении представляются весьма интересными и перспективными. Ясно одно: мир безграничен. Всё зависит от степени его познания.
