Главная цель, ради которой создавался Институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, – спасать людей в экстренных и неотложных состояниях. Именно поэтому здесь делается самое большое в нашей стране количество операций по трансплантации органов. В этот важный раздел медицины тоже пришли новые технологии, о каких еще несколько лет назад можно было только мечтать. Об этом и многом другом – наша беседа с директором НИИ им. Н.В. Склифосовского членом-корреспондентом РАН Могели Шалвовичем Хубутией и директором Института пульмонологии академиком РАН Александром Григорьевичем Чучалиным.
 

Институт скорой помощи им. Н.В. Склифосовского – самое знаменитое скоропомощное учреждение в нашей стране. «Странноприимный дом» графа Шереметева, история которого посвящена не столько скорби, сколько любви, насчитывает 200 лет. Пренебречь правилами света и жениться на крепостной актрисе Прасковье Ковалевой-Жемчуговой, стать счастливым в этом браке, рано похоронить супругу, а в память о ней возвести Дворец милосердия, где лучшие врачи того времени спасали бы людей от самых тяжелых, ранее неизлечимых болезней, не дожить до окончания строительства, но завещать дворец и богадельню городу – вот вкратце эта удивительная история. С тех пор в этом как будто парящем над Москвой здании-ротонде со светлыми колоннами всегда располагались госпитали, где спасали раненых в Отечественной войне 1812 г., везли с полей сражений Русско-японской и Первой мировой войн.

Могели Шалвович ХубутияДиректор НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, хирург-трансплантолог,Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач Российской Федерации.Председатель проблемной комиссии «Пересадка органов» при РАН и Росздраве.Президент межрегиональной общественной организации «Общество трансплантологов».Заведующий кафедрой трансплантологии и искусственных органов Московского государственного медико-стоматологического университета.Заведующий кафедрой физики живых систем на факультете молекулярной и биологической физики Московского физико-технического института.Автор 235 научных работ, пяти монографий и книг, восьми изобретений, пяти патентов.

Могели Шалвович Хубутия

Директор НИИ скорой помощи им. Н.В. Склифосовского, хирург-трансплантолог,

Доктор медицинских наук, профессор, заслуженный врач Российской Федерации.

Председатель проблемной комиссии «Пересадка органов» при РАН и Росздраве.

Президент межрегиональной общественной организации «Общество трансплантологов».

Заведующий кафедрой трансплантологии и искусственных органов Московского государственного медико-стоматологического университета.

Заведующий кафедрой физики живых систем на факультете молекулярной и биологической физики Московского физико-технического института.

Автор 235 научных работ, пяти монографий и книг, восьми изобретений, пяти патентов.

 

М.Х.: У многих людей возникает вопрос, почему в Институте скорой помощи оказался один из самых работающих центров по трансплантации органов. Дело в том, что трансплантология органов – это совокупность работы врачей всех профессий – пульмонологов, кардиологов, терапевтов, абдоминальных хирургов и даже психологов. И это должно делаться только в многопрофильном скоропомощном учреждении, где есть все специалисты и условия для их работы. Скажем, идет пересадка сердца. Операция прошла успешно, но возникли какие-то проблемы – например, нарушение ритма. Кто идет на помощь кардиохирургам? Их коллеги кардиологи, которые хорошо знают проблему и более утонченно к ней подходят. И тогда создаются условия, оптимальные для выхаживания таких больных.

Мы пересаживали поджелудочную железу, еще когда я работал у Валерия Ивановича Шумакова в Институте трансплантологии. Но вот я пришел сюда, сделал первую, вторую пересадку поджелудочной железы, и тут возник посттравматический панкреатит. Мы, хирурги, сделали все правильно, но возникло тяжелое осложнение. Что делать? У нас есть отделение заболеваний поджелудочной железы, и там колоссальный опыт в лечении такого рода недугов. Когда мы послушались этих людей, пациент выздоровел.

То же самое в легочной трансплантологии. Мало изучить технологию операции – надо до тонкостей знать патологию легких. Многие хирурги пытались сделать трансплантацию без участия пульмонологов, но я сразу понял, что без Александра Григорьевича эту проблему в России не решить. Да, мы сошьем сосуды, легкие, бронхи, но… Понимаете, и портного можно научить правильно все шить, а костюма может не получиться. Но самое важное – это до операции больных подготовить, изучить флору, которая мучила много лет, больные жили на антибиотиках, и потом после операции вести больного, выводить из этого состояния. Вот в чем проблема, а эту проблему хирурги самостоятельно никогда не решат. Хочу сказать хирургам, которые думают, что можно обойтись своими силами, - не обойтись, никак не обойтись!

- В каком году вы сделали первую пересадку сердца?

М.Х.: Первую пересадку сердца В.И. Шумаков сделал в 1987 г., спустя 20 лет после того, как Барнард сделал это в Кейптауне. Валерий Иванович не мог этого сделать раньше, так как много лет в СССР отсутствовали правовые и медицинские документы, позволяющие врачам ставить диагноз смерти мозга и брать бьющееся сердце от донора. После того как Президиум РАМН с большим опозданием принял временную инструкцию о констатации смерти мозга, – начались трансплантации. Мы с Шумаковым занимались тогда проблемами пересадки каждый день. Он очень часто оперировал в клинике, а потом шел в экспериментальный корпус и на телятах занимался пересадкой сердца. Почему на телятах? Потому что собаки искусственное кровообращение не переносят. А телята – за милую душу.

- У вас на столе, как я понимаю, лежит реликвия – как раз такое первое искусственное сердце, разработанное под руководством Валерия Ивановича Шумакова?

М.Х.: Да, это левый желудочек. Правый не сохранился, сломался. Работает он очень просто. Привод выводится наружу, соединяется с компрессором, который набирает кровь, и с помощью двух углеродных пластиночек, которые то открываются, то закрываются, кровь из левого желудочка выкидывается в аорту. Этот аппарат спас жизнь не одну пациенту. Последний раз не так давно. 51 день человек жил с этим аппаратом, ждал, пока мы ему подберем донора и пересадим сердце. Нашли, пересадили, он жив-здоров.

Эти аппараты в то время были лучшие в мире. Мы значительно продвинулись в решении вопросов искусственных органов. Американцы знали о наших телятах, которые жили до 300 дней с искусственным сердцем, и были очень заинтересованы в сотрудничестве с нами. Знаменитый Майкл Дебейки, выдающийся кардиохирург, который занимался разработкой искусственного сердца, был восхищен нашими образцами искусственного сердца. Кстати, во времена холодной войны между СССР и США договор по искусственному сердцу был одним из немногих тогда в научной сфере.

- Насколько я знаю, сейчас у вас разработаны более совершенные, имплантируемые аппараты «искусственное сердце». Правда ли, что некоторые пациенты так привыкают жить с ним, что отказываются от операций по пересадке?

М.Х.: Да, это правда. Скажем, не так давно у нас был пациент, который с таким аппаратом жил два с половиной года, работал на даче, ездил на машине, катался на велосипеде и так хорошо себя чувствовал, что перестал принимать антикоагулянты, снижающие свертываемость крови. И у него, конечно, появился синдром отмены, свертываемость подскочила, и внутри этого аппарата, вот в этой гофре, стали образовываться небольшие тромбы. Появились признаки инсульта. Он обратился к нам. К счастью, вовремя. Мы его положили, нашли донора, пересадили сердце и вот вчера выписали домой. А аппарат – вот он, перед вами.

- Что лучше – пересадить сердце или поставить этот аппарат?

М.Х.: Конечно, лучше пересадить сердце, но везде и всюду чувствуется проблема донорства. Поэтому весь мир сейчас работает над созданием трансгенных животных. Оказывается, самые близкие наши родственники – свиньи, их сердце, почки, печень – самые подходящие для человека. У американцев, у немцев, даже у поляков есть стадо трансгенных свиней, выращенных для этих целей.

- А у нас?

М.Х.: У нас пока нет, мы над этим работаем. Думаю, в ближайшее время у нас тоже появятся такие животные. Да, я за клеточные технологии. За ними будущее. Не знаю, через сколько лет, но с их помощью обязательно будут выращивать искусственные органы.

- Но это – дело будущего. А сейчас, насколько я знаю, существуют серьезные проблемы и с сохранностью, и с состоянием донорских органов.

Александр Григорьевич ЧучалинАкадемик РАМН, директор НИИ пульмонологии, доктор медицинских наук, профессор.Главный пульмонолог и терапевт России.С 2005 г. – главный терапевт Минздравсоцразвития Российской Федерации.В 2006 г. под руководством ученого была проведена первая в России успешная двусторонняя трансплантация легких.С 2010 г. – вице-президент и член президиума Национальной медицинской палаты.Эксперт ВОЗ, председатель регионального отделения по СНГ Международной ассоциации астмы, член исполнительного комитета Общества православных врачей.Автор 23 монографий и более 400 опубликованных научных статей.Трижды лауреат премии Правительства РФ в области науки.Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством».

Александр Григорьевич Чучалин

Академик РАМН, директор НИИ пульмонологии, доктор медицинских наук, профессор.

Главный пульмонолог и терапевт России.

С 2005 г. – главный терапевт Минздравсоцразвития Российской Федерации.

В 2006 г. под руководством ученого была проведена первая в России успешная двусторонняя трансплантация легких.

С 2010 г. – вице-президент и член президиума Национальной медицинской палаты.

Эксперт ВОЗ, председатель регионального отделения по СНГ Международной ассоциации астмы, член исполнительного комитета Общества православных врачей.

Автор 23 монографий и более 400 опубликованных научных статей.

Трижды лауреат премии Правительства РФ в области науки.

Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством».

 

А.Ч.: Трансплантология – это высокое достижение медицины. Но эффективно работать она может только при условии внедрения других высоких технологий. К счастью, мы присутствуем в уникальном для Москвы, России и мира лечебном учреждении, где внедряются самые высокие технологии. Трудно назвать область медицины, где институт Склифосовского не сказал бы своего слова. Немногие центры в мире делают трансплантации сердца, печени, а недавно сделана удачная трансплантация кишки. Трансплантация почек уже поставлена на поток.

Однако действительно есть очень тяжелые больные. Когда я стал активно заниматься этими проблемами, встали вопросы, скажем, анестезиологии. Дается наркоз, и это архисложная проблема, потому что функционирующие ткани, которые могут обеспечить транспорт кислорода, и так повреждены, а при наркозе состояние органа усугубляется, и это может оказаться критичным. Это касается и трансплантации легких. Когда мы поняли, что надеяться на возможности легких можем далеко не всегда, то внедрили экстракорпоральную мембранную гемоксигенацию (ЭКМО).

- Насколько я знаю, экстракорпоральная гемоксигенация – это технология, позволяющая решить проблемы многих реанимационных больных.

А.Ч.: Да, именно так. Дело в том, что зачастую у них возникает такое тяжелое осложнение, как «шоковое легкое» или, говоря научным языком, острый респираторный дистресс-синдром, когда легкое не в состоянии обеспечивать газообменную функцию. Не далее как вчера на конференции мы обсуждали, как спасти легкое больного, переносящего, например, тяжелый грипп. Самые свежий пример – молодая женщина 38 лет, которая погибала в одной из московских больниц. Там очень хороший активный главный врач, он все делал, чтобы ей помочь, но в своей больнице сделать этого не мог. Когда я ее увидел, сразу позвонил сюда: шанс был только один – ЭКМО. И ее перевели сюда. Был как раз Новый год, нужно праздновать, идти в семью, садиться за стол, поднять бокал шампанского. Нет, никакого Нового года, никакого шампанского, потому что нужно спасать эту женщину. Люди, с которыми мы работаем, ни разу не поднимали тему денег. Я думаю, для России сегодня это очень важно. Мы проникнуты другим духом, другой моралью. Мы служим больному человеку, из которого не делаем средство наживы. И это никакой не героизм.

- Можно рассказать об этой технологии подробнее? Сколько людей удалось спасти с ее помощью?

А.Ч.: Идея создания аппарата, который заменял бы функции легких, принадлежит русскому ученому С.С. Брюхоненко. Но стимулом к массовому внедрению ЭКМО стала пандемия гриппа 2009 г. Приборы ЭКМО мы иногда называем «механическое легкое»: с их помощью, минуя этот орган, возможно насытить кровь кислородом, и пять-семь дней, которые мы в результате выигрываем, нередко спасают жизнь человека. Очень активно их стали внедрять военные. Например, транспортировали солдата из Североморска, перенесшего «шоковое легкое». Его интубировали, проводили искусственную вентиляцию легких, но она была не очень эффективна. Тогда подключили ЭКМО, доставили его в госпиталь Бурденко, и жизнь молодого человека была спасена. Офицера с аналогичной симптоматикой транспортировали из Приморья, вылечили, и он вернулся к службе.

- Такой аппарат есть только в институте Склифосовского и госпитале имени Бурденко?

А.Ч.: Нет, их стали закупать регионы. Но закупить мало. Иметь врачей, которые владеют технологией, – вот проблема. Поэтому очень скоро НИИ им. Н.В. Склифосовского станет методическим центром по обучению врачей таким навыкам. Здесь будут инструктироваться мобильные бригады, которые станут спасать жизни людей с помощью ЭКМО. Причем не обязательно в стенах больниц и институтов: выезжает бригада врачей, которые везут этот портативный прибор, и на месте решают проблему.

- А что это за прибор пульсоксиметр, который, по вашим словам, надо иметь каждой бригаде скорой помощи?

А.Ч.: Это замечательный прибор! Он позволяет определить содержание кислорода в тканях. Если оно ниже 90%, человек нуждается в срочных реанимационных мероприятиях. Пульсоксиметр – компактный, легкий приборчик, который надевается, подобно бельевой прищепке, на палец руки. Их пока остро не хватает, хотя каждый врач скорой помощи должен быть ими оснащен. Ведь нередко бывает, особенно во время эпидемий гриппа, что человек жалуется на обычные симптомы – кашель, насморк, затрудненное дыхание, иногда прослушиваются хрипы, а на рентгенограмме наблюдается картина пневмонии. Но лечить такого пациента антибиотиками бессмысленно – ему требуется совсем другая помощь: протезирование дыхательной функции, насыщение тканей кислородом, минуя легкие, которые по какой-то причине перестали работать. И мы сегодня можем таким пациентам помочь.

Идет операция по трансплантации легких

Идет операция по трансплантации легких

- В нашей стране остро стоит проблема консервации донорских органов, в особенности легких, которые подвержены процессу ишемического повреждения. Удалось ли сдвинуть эту проблему с мертвой точки?

А.Ч.: Сейчас мы ведем переговоры с гражданами Российской Федерации, которые живут в Лондоне. Это богатые люди, которые хотели бы вложить деньги во что-то жизненно важное, полезное людям, их соотечественникам. И мы им сказали: «Вложите деньги в создание лаборатории, где донорские органы находятся в специальных условиях барокамеры».

- Та самая консервация?

А.Ч.: Это не просто консервация. Если говорить о легком, оно вентилируется, идет перфузия. Но самое главное то, что мы этот орган можем лечить.

- Лечить донорский орган? Фантастика.

А.Ч.: Да, лечить. Допустим, если там пневмония, другая инфекция. Мы готовим донорские органы, в данном случае легкие, к тому, чтобы сделать успешную трансплантацию. Тогда у нас появятся возможности оказывать помощь в значительно большем объеме, чем сейчас. Хотя и сейчас, должен сказать, жизнь института Склифосовского – это нечто удивительное. Если проехать мимо него в ночное время, видишь, как тут и там вспыхивают огоньки операционных, – в непрерывном режиме идут пересадки сердца, печени, почек, легких… Я мечтаю, что найдется человек, который когда-нибудь это опишет.

- Так ведь даже сняли многосерийный фильм. Как он вам, кстати?

М.Х.: Нет, мне не нравится. Все это к нам отношения не имеет. Там слишком много любовных сцен, на которые у нас тут совершенно нет времени. Какая любовь, если даже присесть некогда? Вот вчера ночью мы сердце пересаживали, закончили в семь утра, всю ночь на ногах. Тут бы до душа добраться, а потом идти на утреннюю конференцию. А бывает, вечером начнешь пересадку сердца, выйдешь ночью, а тебе говорят: «Вы знаете, нам дали печень, надо срочно пересадить». Идешь в другой корпус, и когда уже закончишь пересадку печени, звонят – проблема возникла у молодых докторов при пересадке почки, нужна помощь. В течение суток три органа пришлось пересадить! Конечно, я стараюсь не сам все делать, у меня работают бригады молодых квалифицированных врачей, но все равно – на романы времени и сил у нас точно нет. Хотя, конечно, женщин я очень люблю, особенно красивых. А некрасивых женщин, как известно, не бывает.

- Можно ли сказать, что черные времена нападок на трансплантологию миновали?

М.Х.: Не совсем. Да, времена были – не забыть… В 2002 г., помню, по воле зампрокурора города, которому показалось, что кого-то убивают, влетели в операционную омоновцы в масках, как будто террористов брали, поставили всех врачей к стенке, труп забрали. Трех независимых экспертов привлекли, и в итоге выяснилось, что человек мертвый, а они посчитали, что это врачи-убийцы людей режут на органы. Сейчас такого, конечно, нет.

- Но почему вы сказали, что тема закрыта не совсем?

М.Х.: Потому что время от времени появляются какие-то статейки, передачки про черных трансплантологов, про то, как людей воруют «на органы». Это чушь собачья. Центр забора органов – это не лавка мясника, а современная лаборатория, в центре стоит компьютер, куда вводятся данные – группа крови того, у кого забрали орган, другие характеристики, – и сотни, тысячи людей в листе ожиданий. Компьютер начинает их подбирать, сопоставлять. Важно все. Поэтому истории про то, как где-то в подвалах людей разбирают «на запчасти», – это глупость полная.

- Сильно мешают вам те, кто борется против трансплантологии?

М.Х.: Вместо ответа расскажу историю. Был я в свое время знаком с журналисткой Аллочкой, которая очень активно боролась против трансплантации, писала много разоблачительных статей на эту тему, по выступала телевизору. Проходит где-то полгода, и ко мне в кабинет входит женщина с девушкой. Смотрю – знакомое лицо, но не могу понять, где я мог видеть эту девушку. А у матери слезы градом, чуть ли не на колени падает. Я ее посадил на стул, говорю: «Что случилось?» – «У меня погибает единственная дочь». Та молчит. «А что с ней?» И она произносит диагноз – тяжелое заболевание сердца, которое спасает только пересадка. Тут я к этой девушке обращаюсь: «Где-то мы с вами виделись». Она и говорит: «Я виновата, может быть, перед тысячами людей. Я могу покаяться, если придут мои коллеги. Но, пожалуйста, спасите меня». Это была Аллочка. Я отвечаю: «Вы сами свое спасение, может быть, загубили тем, что сейчас нет доноров. Когда будет донор, я не знаю». Ну, мы ее положили, она полтора года лежала у нас в клинике на капельницах, а донора все не было.

Механическое сердце — одна из фирменных разработок отечественных трансплантологов

Механическое сердце — одна из фирменных разработок отечественных трансплантологов

- Неужели так и не нашли?

М.Х.: Понимаете, есть стандарты: если вес донора больше веса реципиента на  20%, то пересаживать уже нельзя. Будет несоответствие. Одно дело, если человек 60 килограммов – у него вот такой толщины аорта, а если 120 килограммов – совсем другой. Их соединить вместе очень тяжело, практически невозможно. Я видел, что она погибает. А я отвечал тогда у Валерия Ивановича Шумакова за забор органов, за доноров. И вот попался донор – огромный такой мужчина, просто гигант. А Аллочка и так хрупкая, а у нас она еще похудела и весила килограммов, наверное, 47-48. Один раз в жизни, вот искренне говорю, я обманул своего учителя. Не сказал ему правды, что такая разница в весе.

Я привез это сердце. Аллочку взяли на стол, он подошел, а донорское сердце лежит в растворе. И вот он ее сердце удалил, и тут я ему принес сердце донора… Он поднял на меня голову и говорит: «Что это такое?» Я сказал: «Валерий Иванович, ну не было другого». «Тогда не надо было ей, ты что же», – говорит. И добавляет: «На, попробуй, ну-ка пришей, пересади».

- А вы?

М.Х.: Ну, я тогда еще не мог это сделать. Я говорю: «Валерий Иванович, вы же на то и Шумаков, чтобы сделать даже то, что невозможно». И тогда он впервые сделал такого рода операцию. Тоненькую артерию разрезал с двух сторон, открыл ее, как лепесток, и вшил эту толстую.

- И что же Алла?

М.Х.: 12 лет прошло. Она жива, вышла замуж, родила ребенка, прекрасно себя чувствует. Звонила мне вскоре после родов, сказала: «Это ваш ребенок, Могели Шалвович». Не в прямом смысле, конечно, но мне приятно...