Профессиональная область «science communications» — перевод научных сообщений в научно-популярные — оформилась сравнительно недавно. На Западе она возникла лет 15 назад, в России многие вообще не понимают, что это такое. До сих пор стать научным журналистом/коммуникатором можно было, лишь получив общее журналистское образование и закончив одну из летних школ, организованных энтузиастами, или коммерческие курсы. В 2015 году впервые в России бакалавров по этой специальности начали готовить в МАМИ, и будем надеяться, что у них вскоре появятся конкуренты.
Почему не справляются профессиональные ученые и профессиональные пиарщики
Понимать «птичий язык» ученых бывает непросто: чтобы убедиться в этом, можете открыть научный журнал по любой дисциплине, — кроме той, которой учились сами, — и попробовать разобраться в содержании статей. Необязательно брать заведомо сложные дисциплины, скажем, журнал по квантовой физике или молекулярной биологии — и научные статьи по психологии или лингвистике неспециалисту будет понять очень непросто, хотя, казалось бы, все мы разбираемся в людях, в той или иной степени, а на своем родном языке говорим с утра до вечера.
Но мы знаем, что где-то там, среди терминов, диаграмм и цифр скрываются самые настоящие научные открытия, которые способны менять наш мир к лучшему. Чтобы широкий круг интересующихся мог узнать о том, что происходит в бесчисленных научных лабораториях по всему миру, кто-то должен рассказывать об этом простым и понятным языком. Вопрос в том, чья это задача.
«Если где-то и занимаются работой по коммуникациям с внешним миром, то идут они по одному из двух путей: первый — когда на позицию специалиста по связям с общественностью ставится свой "производственник" или руководитель лаборатории, наиболее склонный к такого рода работе. Второй — когда организация принимает решение начать "пиариться" и нанимает пиарщика с общего рынка труда», — рассказывает руководитель пресс-службы МАМИ Елена Когтева.
Оба этих варианта редко бывают успешными. В первом случае специалист обычно хорошо разбирается в том, что происходит с наукой в организации, но не имеет навыков общения со СМИ и не умеет расширять присутствие организации в информационном поле. Не всегда удачно у него получается и работать со словом — пресс-релизы в итоге напоминают те же научные статьи из журналов, только немного сокращенные.
Во втором случае специалисту, пришедшему из бизнеса, бывает крайне сложно разобраться в новой для себя предметной области. А пока он пытается это сделать, часто успевает настроить против себя ученых. И порой тексты, выходящие из под его пера, оказываются похожими на рекламные — мало информации, зато много общих слов.
«Для того, что бы работа такого переводчика удалась, он должен очень хорошо владеть обоими языками: языком науки и языком, который понимает широкий круг читателей», — поясняет Елена Когтева, руководитель пресс-службы МАМИ, руководитель образовательной программы «Коммуникации в сфере науки и технологий».
Так и появляется профессия научного коммуникатора. Это специалист, который умеет подавать то, что происходит в лабораториях своего института и для читателей разного возраста и образования, и для государственных органов, и для бизнеса.
Научный коммуникатор — пиарщик или журналист?
Но писать хорошие, яркие, понятные разным аудиториям тексты — это еще не все. Этого вполне достаточно для научного журналиста, но научному коммуникатору требуются и другие навыки. По большому счету, его задача — организовать как можно больше каналов коммуникации своей организации с внешним миром.
А значит, тексты нужно не просто написать, но и найти, где их разместить, учесть при этом особенности данного конкретного СМИ и его аудитории. Нужно работать с соцсетями, проводить различные мероприятия, налаживать всякого рода сотрудничество. Всем этим навыкам не обучают ни самих ученых, ни даже журналистов. Но и обучения по специальности «связи с общественностью» будет мало — слишком уж наука как область деятельности отличается от бизнеса. Потому, чтобы успешно работать в сфере научных коммуникаций, и нужно специализированное образование.
Мелочей в этой работе нет. Важна узнаваемость названия института, бренд, положительный имидж. Наконец, пресс-служба должна быть постоянно открыта к запросам журналистов, мало того — в каком-то смысле формировать эти журналистские запросы.
«Мы работаем только по официальному письменному запросу, ответ в течение семи дней», — эта фраза хорошо знакома научным (и не только) журналистам. Но когда требуется срочный комментарий, времени на письменный запрос нет. Увы, это реальные правила работы многих пресс-служб научных организаций России, а еще чаще — на сайте института и вовсе нельзя найти контакты для прессы или они неактуальны. Пресс-службы, работающие иначе, есть, но их единицы. Тогда как связаться с западным ученым или пресс-службой его института чаще всего достаточно просто.
Потребность в коммуникациях
По оценкам специалистов проекта «Коммуникационная лаборатория» РВК, которые первыми в России начали исследовать и развивать эту сферу, на 1000 научных работников в нашей стране приходится 0,4 коммуникатора. Для сравнения, в США и Европе эта цифра примерно в 20 раз больше (8 на 1000).
Например, в Коммуникационной группе CERN работает 20 специалистов: наверное, благодаря этому про Большой адронный коллайдер слышали, похоже, даже дошкольники. А слышали ли про российские коллайдеры? Едва ли.
Да и вообще научная грамотность населения России на очень низком уровне. По данным исследования 2011 года, проведенного Высшей школой экономики, показатели удручающие. В сравнительном списке стран мира по этому параметру россияне уступают 27 странам, в том числе, например, Чехии, Словении, Исландии, Польше и Эстонии.
«Коммуникационная лаборатория» сделала простое и наглядное исследование, призванное ответить на вопрос, как представлена наука в СМИ. Вот два облака тегов, которые стали его итогом: какие слова чаще всего встречались в публикациях о науке в 2013 и 2014 годах.
Видно, что в 2014 году
ситуация немного лучше, но в целом исследование очень
показательно: в СМИ очень мало материалов о содержательных
аспектах исследований, основное внимание посвящено номенклатурным
обстоятельствам, связанным с наукой, а главный герой публикаций о
науке — президент страны.
Конечно, это и проблема устройства самой российской науки, и научной журналистики, но еще больше — проблема коммуникации. Больше всего страдает именно переходное звено: наука есть, только о ней никто не знает. Даже если журналист очень захочет рассказать о ней, он просто физически не в состоянии обзвонить все лаборатории всех институтов с вопросом, что у них происходит важного. Это задача научного коммуникатора, работающего внутри института — сделать информацию доступной.
Есть надежда, что ситуация все же развивается в лучшую сторону. Пресс-службы нового типа появились уже в нескольких крупных научных организациях: МАМИ, МФТИ, Томский политехнический институт, ИБХ РАН, НИУ ВШЭ и ряде других.
В этом году направление «Научные коммуникации» появилось в рамках большого образовательного проекта «Летняя школа», где в течение двух недель начинающие и опытные научные коммуникаторы делились опытом, узнавали новое, проектировали PR-кампании своих организаций.
Первые специалисты с полноценным профильным образованием в этой сфере закончат МАМИ через четыре года. «Мы придумали, на каком фундаменте выстраивать образовательный процесс для будущих научных коммуникаторов, как помочь им сделать из своего разума инструмент, с которым они смогут быстро входить в самые сложные области деятельности», — говорит Елена Когтева. Новая специальность пользуется популярностью: на 10 бюджетных мест подано 282 заявления. Есть надежда, что когда нынешние абитуриенты выпустятся, им уже не придется решать одну из самых сложных задач, которая стоит перед теми, кто сейчас работает в этой сфере — убеждать ученых и руководство институтов в нужности своей деятельности.
