Академик Рахим Хаитов: «О чем играет иммунный оркестр?»

Однажды я спросил у академика Рэма Викторовича Петрова о том, чем он будет гордиться? Понятно, что речь шла о его научных достижениях. Этот ученый создал свою школу, написал множество монографий, статей. Его имя известно во всем мире. «И все же,- настаивал я, - что следует выделить?». Он ответил так: «Наша научная эпопея началась с нуля и завершилась созданием новых лекарственных препаратов. Горжусь также созданием принципиально новых синтетических вакцин, которые мы задумали и реализовали вместе с Виктором Кабановым и Рахимом Хаитовым». 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

  

С той беседы прошло почти 20 лет, но она запомнилась. Более того, когда речь заходила об иммунологии, я обязательно вспоминал трех ее богатырей - Петрова, Кабанова и Хаитова. Ничего не могу поделать, но именно картина Васнецова и слова Рэма Викторовича слились воедино навсегда.

А может быть, художественные образы более точно передают суть происходящего и в науке?!

Теперь опять мне было суждено вернуться к картине Васнецова: академик Петров порекомендовал обязательно встретиться с академиком Рахимом Хаитовым и поинтересоваться у него последними событиями в ГНЦ «Институт иммунологии».

Понятно, что академик Петров имел в виду проблему отцов и детей, но не в традиционном («осуждающем») смысле, а совсем в другом: учитесь у нас не только иммунологии, но и преемственности.

«Я рад, что так случилось», - подвел итог Рэм Викторович и тем самым соединил прошлое с будущим. «Только страсти и только великие страсти могут поднять душу до великих дел. Без них конец всему возвышенному как в нравственной жизни, так и в творчестве», как говорил Дидро.

Почему прошлое так актуально сегодня?

Этому и была посвящена наша беседа с Рахимом Мусаевичем Хаитовым.

Я поделился своим впечатлением об институте. Заметно, как он меняется в лучшую сторону. Рахим Мусаевич пояснил:

- В первую очередь занимаемся лабораториями. Там - самое современное оборудование. На это идут все средства, в том числе и внебюджетные. 

- А вы их получаете регулярно?

- К счастью! Реальная польза от них видна, достаточно пройтись по лабораториям. Там, где бухгалтерия и коммунальные службы, пока, к сожалению, неважно. Но постепенно и там наведем порядок. 

- Не сомневаюсь. Коллегам по академии следовало бы брать пример с вас. Я имею в виду премии.

- Кстати, многие академики именно так и поступают. Например, В.Л. Янин, Ж.И. Алферов, Е.М. Примаков, Л.Д. Фаддеев и др. В академии существует такая традиция. Жалко, что о ней не рассказывают общественности. 

- Обществу, к сожалению, навязывается представление, будто бы наши академики чуть ли не нахлебники, стяжатели и жулики. Но не будем об этой глупости. Поговорим об иммунологии. Наш общий товарищ и друг Рэм Викторович Петров сказал мне, что высшее достижение, которым он гордится, имеет тройное авторство, и назвал фамилии - вашу и академика Кабанова. Вы так же считаете?

- Конечно. Я с Рэмом Викторовичем всю жизнь. Мне было 24 года, приехал в Москву, попал в Институт биофизики в лабораторию Петрова. И с тех пор мы вместе. Много лет прошло. Мы работали в разных направлениях – в области фундаментальной иммунологии, в смежных науках и т.д. Опубликовано много статей, написано много книг, но главное достижение в нашей жизни - конечно, то, что мы сделали вместе. Это оригинально, создано впервые в мире и крайне нужно людям. Это вакцина, о которой все знают. 

- Название «Гриппол» на слуху. Сколько человек ею уже воспользовалось?

- На сегодня – более 200 млн. Это целое семейство препаратов, которые называются синтетическими вакцинами. Каждый год ими пользуется 30-35 млн человек, и вакцина вошла в «календарь прививок». Это очень большое достижение. 

- Помню, вокруг вашей вакцины шла ожесточенная борьба, и потребовалось немало усилий, чтобы, как говорится, пробить ее, внедрить в производство.

- Самая большая сложность – это придумать новую вакцину. В то время применялись живые ослабленные вакцины. А это опасно, т.к. они могли, как говорят вирусологи, скреститься с другим патогенным вирусом, например вирусом птицы или свиньи, а это страшная вещь, приводящая к летальному исходу. В таких вакцинах было много лишних, ненужных веществ, которые давали побочные эффекты, осложнения, в том числе и аллергию. Был и другой тип вакцин - убитые, разрушенные. Тоже много осложнений. И, наконец, третий метод лечения – применение отдельных белков. Из них делали вакцины. Но они оказались слабоватыми, не давали нужного иммунитета. Таким образом, у всех существующих методов вакцинации были определенные недостатки, и нужна была некая «приставка», которая усиливала бы иммунитет, т.е. защиту от инфекции. И мы стали думать, как сделать вакцину абсолютно нового типа. Мы провели огромное количество экспериментов с веществами, усиливающими иммунитет. Поиски велись в разных направлениях, и нам повезло. Рэм Викторович Петров оказался знаком с Виктором Александровичем Кабановым, химиком-полимерщиком. 

- Выдающимся химиком и прекрасным человеком! Я имел счастье знать его.

- Мы гордимся, что знали его и работали вместе. Благодаря Виктору Александровичу я познакомился с основами химии, и понял, насколько это многообразная и удивительно интересная наука. Он захватывающе рассказывал о химии, увлекал ею. Мы начали встречаться втроем – Кабанов, Петров и я, размышляли, как использовать те молекулы, которые Кабанов синтезировал у себя на кафедре. Это самые разные полимерные соединения. Размышляли, какой именно полимер надо сделать, чтобы использовать его для вакцины. И вновь опыты, эксперименты, поиски. Мы нашли в его лаборатории стимуляторы, которые усиливали иммунитет. И самое главное: Кабанов мог взять белок от вируса гриппа, любого другого вируса или бактерии и химически соединить с нужным полимером. Получалась некая структура с необходимыми заданными свойствами. Раньше было так: вакцина – это белок, смешанный со стимулятором. В мире не было ни единой вакцины, в которой стимулятор был бы химически встроен в молекулу, образующую новую конструкцию. 

Справка Рахим Мусаевич Хаитов Доктор медицинских наук, профессор, академик РАН и РАМН, директор ГНЦ «Институт иммунологии» ФМБА России, президент Российской ассоциации аллергологов и иммунологов, заслуженный деятель науки РФ. Лауреат Государственных премий РФ и премий Правительства РФ, лауреат премии Ленинского комсомола, премий им. И.И. Мечникова РАН и им. А.А. Богомольца РАМН, награжден отечественными и зарубежными орденами и медалями. Автор более 500 публикаций в ведущих мировых и отечественных журналах, 17 монографий и трех учебников.  Муса Рахимович Хаитов Доктор медицинских наук, профессор, возглавляет лабораторию молекулярной иммунологии и руководит отделом нанобиомедицинских технологий в ГНЦ «Институт иммунологии» ФМБА России. Лауреат золотой медали им. И.М. Сеченова, премии Правительства РФ, победитель конкурса и обладатель премии Алферовского фонда за лучшую научно-исследовательскую работу в области естественных наук. Автор более 140 публикаций в ведущих научных изданиях и одной монографии.

- Что-то техническое слышится в вашем рассказе.

- Так и есть. Говорю несколько упрощенно, но суть в том, что мы занимались именно конструированием вакцины. Как только были получены первые экспериментальные данные, они были достойно оценены научной общественностью. Статьи публиковались в лучших журналах, коллеги начали ссылаться на наши исследования, мы выступали на конференциях и симпозиумах. И… 

- …возникла оппозиция, которая придерживалась мнения, что этого не может быть, потому что не может быть никогда?

- Приблизительно так. Дело в том, что обычно сначала получают вещество, а затем ведут его исследования. Так было принято всегда. Мы пошли от обратного: конструируем вещество, предварительно проведя все фундаментальные исследования. Мы знали все о механизме действия вещества, о том, почему идет мощный иммунный ответ, как работают клетки, что делают клетки-киллеры и как они появляются. 

- То есть вы шли в мир вакцин осмысленно, не наугад?

- Конечно. Но надо было сделать вакцину, которую можно ввести человеку. А для этого необходимы клинические испытания. Однако существовало одно препятствие, и весьма существенное. В лаборатории Кабанова делались полимеры, которые использовались в технике, промышленности. В частности, он создал полимеры для фиксации почв и пыли. 

- Они широко применялись во время Чернобыльской аварии.

- Эти полимеры он синтезировал быстро, и они были весьма эффективны. Однако они токсичны, не распадаются, и нужно было доказать, что наши полимеры обладают совсем иными свойствами. Они безвредны для человека и распадаются в организме. К тому времени уже образовался Институт иммунологии, и у нас появились иные возможности, т.е. можно было вести масштабные исследования. Рэм Викторович был директором института, а я его первым заместителем. Главная наша задача состояла в том, чтобы сделать вакцину абсолютно безвредной. Как известно, любое лекарство обладает побочными действиями… 

- Вы замахнулись на святая святых фармацевтики: сделать так, как они считали невозможным?

- Надо было создать полимер, который полностью бы разлагался в организме и выводился из него. Кабанов и его ученик профессор Аркадий Васильевич Некрасов придумали еще один полимер, впитавший все лучшие качества полимеров, с которыми экспериментировали Кабанов и мы. Это был совершенно нетоксичный препарат. Более того, он оказался дезотоксикантом. Его можно было применять для снятия токсичности. 

- Образно говоря, вы превратили неживую материю в живую?

- Да, вы вводите его в организм, и он может распадаться через час, через сутки, через неделю, т.е. тогда, когда вам это нужно. Это лекарство, которое мы называем иммуностимулятором. Оно применяется при многих заболеваниях, когда имеются слабости иммунной системы. Популярный препарат. На основе этого полимера мы и сделали вакцину «Гриппол». Проверили ее на безопасность, а потом прошли масштабные клинические исследования. Сначала в отдельных больницах, а потом в те времена можно было договариваться с Министерством обороны, и мы этим воспользовались. Испытания прошли в воинских частях. Результаты были блестящими. Испытания показали, что вакцина очень эффективна, надежно защищает от гриппа – лучшая из всех существующих. 

- И тогда началась атака на вас?

- Да буквально травля! Говорили, что вакцина плохая, вредная и внедрять ее нельзя. 

- Я разбирался тогда в этой ситуации – это были заказные материалы, кстати, их хорошо оплачивали западные фармацевтические кампании, и мы в «Правде» тогда активно поддержали вас.

- В мире лекарственных препаратов идет жесткая конкуренция, слишком большие деньги там вращаются. Но наш «Гриппол» выдержал, хотя множество комиссий проверяли его. В конце концов было признано, что это одна из лучших вакцин в мире. 

- Вы не только академик РАН, но и были академиком медицины. Как и Рэм Петров. Почему же было такое недоверие?

- Многие наши и зарубежные кампании делают вакцины. «Гриппол» - серьезный конкурент, и это все понимали. 

- Знаю, что вы были «рабочей лошадкой», которую «прикрывал» Петров.

- У нас был коллектив, клиника. Это очень хорошая база. В нашей клинике не только лечат людей, но и испытывают новые препараты. 

Слово о биобезопасности

Высокий уровень развития фундаментальной иммунологии и прикладных иммунологических исследований индуцировал в последние годы формирование ряда отечественных приоритетных направлений в создании принципиально новых подходов к конструированию методами иммунной нано - и биотехнологии эффективно действующих лекарственных и профилактических средств, значимых для проблемы биомедицинской безопасности населения страны. Один из них связан с разработкой приемов создания конъюгированных полимерсубъединичных нановакцин против социально значимых инфекций. Примеры - противогриппозная вакцина «Гриппол» и вакцина против ВИЧ/СПИДа «ВИЧРЕПОЛ». 

- Сейчас у вас много наработок по новым вакцинам?

- У нас большая программа «Вакцины нового поколения», по которой мы много сделали. Например, вакцину против СПИДа. Правда, это еще кандидат в лекарства, но эксперименты продолжаются. Я упомянул об этой вакцине, т.к. убежден, что мы добьемся успеха: экспериментальные данные обнадеживающие. Сделаны вакцины против дифтерии, брюшного тифа и др. Но, повторяю, «Грипполом» мы гордимся в первую очередь, ведь эта вакцина разрешена и для детей, и для людей пожилого возраста. У этих групп населения иммунная система слабая. У первых она еще не созрела, а у вторых она постепенно угасает. Для детей и пожилых наша вакцина оказалась крайне эффективной. 

- То есть вы работаете в самых сложных областях здравоохранения, там, где нужно сохранить жизнь и там, где ее хорошо бы продлить?

- Это верное замечание. Есть очень тяжелые больные, у которых дефицит иммунитета. Они рождаются с генетическими дефектами. Им вакцина тоже помогает. Облучение, ожоги, стрессы, опухоли, врожденные поражения и т.д. – множество больных, у которых подавлен иммунитет. Они нуждаются в вакцине, и они ее получают. Разве этим можно не гордиться? Мы продолжаем работать в этой области. На подходе новые вакцины, в частности против гепатита С, который не менее опасен, чем СПИД. К сожалению, многие формы гепатита С не поддаются лечению, а больных – миллионы. Эта болезнь наступает, и мы делаем все, чтобы остановить и победить ее. 

- Давайте вернемся в прошлое. Небольшая группа ученых в Институте биофизики распахнула дверь в новый мир, который именуется «иммунология». Ведь так это было?

- Хорошо сказано: закрытая дверь. Иногда употребляют сравнение «черный ящик», но «закрытая дверь» лучше, точнее. Мы знали, что на входе и что на выходе, но о происходящем внутри – в той самой «темной комнате» - мы не знали. И это были, наверное, самые интересные годы в моей жизни. 

- А если точнее?

- Семидесятые. Мы знали, что на защите организма стоят клетки, белки, которые нейтрализуют вирусы, а как они образуются, не знали. Были первые исследования у нас и за рубежом, которые позволили «увидеть» механизмы взаимодействия внутри клеток и их между собой, образование антител и клеток-киллеров. Оказалось, что все это колоссально сложный оркестр, огромное количество самых разнообразных клеток играют в нем свои партии, и все это регулируется чрезвычайно тонко, как будто у главного дирижера есть несколько первых скрипок и у каждой из них своя роль. Игра оркестра строго регулируется и контролируется, малейший сбой сразу ликвидируется – вступает в дело иммунная система. Сотни вариантов клеток, не говоря уже о миллионах молекул, вырабатывающих антитела, участвуют в игре иммунологического оркестра. Как же трудно это представить, а тем более познать! И как это интересно. 

- В одной из ваших монографий есть сравнение иммунной системы с государством. Ею так же трудно управлять?

- Да, у системы есть своя периферия, отдаленные районы, министерства, ведомства, отделы и департаменты - в общем, все структуры, которые присущи государству. 

- Но сравнение с оркестром мне нравится больше.

- Мне тоже. В общем, если система иммунитета работает четко и слаженно, то человек не заболеет, а если такое и случится, то он быстро справится с недугом. 

- Значит, вы не только записываете ту музыку, что играет оркестр, но и пишете для него свою?

- Мы научились определять, где происходит сбой, какая из структур «фальшивит». У нас в институте прекрасное оборудование, хорошие приборы, которые автоматически исследуют клеточные структуры – определяют, где они избыточны, а где нужных клеток недостаточно. Мы смотрим, как меняются функции клеток, какие молекулы они вырабатывают. Эти данные используются как для диагностики, так и для лечения. 

- То есть можно говорить в переходе на принципиально новый уровень лечения больных?

- Безусловно. 

- В таком случае перенесемся в Самарканд. Удивительно красивый город, в котором вы родились...

- …и который я очень люблю. 

- Итак, в 1967 г. вы окончили медицинский институт. Как же вы попали в Институт биофизики, который находится в Москве и который в те годы был очень секретным заведением?

- В институте уже на втором курсе я начал заниматься научной работой. Изучал влияние радиации на регенерацию тканей. При кафедре хирургии был кружок, в котором рассматривались разного рода радиационные поражения. Мне досталась тема, связанная с облучением. На улице Ленина – наш «Бродвей» в Самарканде, где мы гуляли и встречались, – был книжный магазин. Захожу, вижу книжку «Иммунология острого лучевого поражения». Купил. Автор – Рэм Викторович Петров. Я много читал. И, быть может, были книги, которые были актуальнее, важнее и нужнее, но эта поразила меня – простотой и глубиной, увлеченностью и новизной, прекрасным языком. 

- Еще бы: автор ее - не только будущий академик, но и член Союза писателей СССР.

- Это была первая его книга, он вложил в нее сердце и душу. 

- Как и во все следующие.

- Безусловно. Книга меня потрясла, я прочитал ее от корки до корки несколько раз. Я влюбился в иммунологию, заболел ею. Решил, что после окончания вуза поеду в Москву, найду автора книги и буду работать у него. Тем не менее работу в кружке продолжал, изучал радиационные поражения. Однако после шестого курса отпросился у родителей и поехал в Москву. Отец и мать - медики, а потому прекрасно меня понимали. Никого знакомых в Москве не было, мотался по общежитиям, бывал в разных институтах. Однако цель была четкой: найти Петрова и попасть в его лабораторию. В конце концов так и случилось. Если чего-то очень хочется добиться, то надо быть настойчивым – и тогда победишь. Сначала я попал в лабораторию микробиологии. Но там уровень был приблизительно такой же, как в Самарканде. Мне было неинтересно. И здесь мне «повезло» – я сломал ногу, и пришлось ехать в Самарканд. Там достал из архива свою работу, которую делал в кружке. Привел все в порядок. Пока нога заживала, защитил диссертацию. Вернулся в Москву уже кандидатом наук. Кстати, диссертацию я защитил всего через шесть месяцев после окончания института. Это в назидание молодым: очень важно начинать заниматься наукой еще на студенческой скамье. Итак, я в Москве, вновь в институте. Ребята стоят в коридоре, курят. Мимо несут клетки с мышами. Вижу: это не простые мыши, не белые обычные, а черные, серые, оранжевые, желтые.

 

- Цветок иммунологии?

- Именно. Ребята смотрят на них равнодушно, а меня трясет от волнения – это ведь не просто мыши, а знак того, что рядом идет большая наука. Это генетически чистые животные, у них по одной линии все гены одинаковые, и на этих мышах можно ставить разные эксперименты – пересаживать клетки, кожу, что угодно. В один прекрасный момент я набрался храбрости и пришел к Петрову. Сказал, что хочу работать у него. Мне было 24 года. Потом он вспоминал, что к нему пришел парнишка без телефонных звонков и рекомендаций, попросился на работу. Петров подумал, как от него избавиться, т.к. мест не было. Но парнишка так был настойчив, что Петров сдался. Отвел его в маленькую шестиметровую комнату, где стояли микроскоп и необходимое оборудование, и сказал, что привез из Англии особых мышей – генетических маркеров. Работу с ними никто не может наладить в лаборатории уже три месяца. Попробуйте, сказал он, получится – возьмем на работу, нет – извините. И опять помог кружок в институте. Там я научился все делать своими руками. Я понял, почему в лаборатории ничего не получалось: здесь работали иммунологи, в отличие от меня морфологией они не занимались. Не через три месяца, а через три недели я все наладил, сделал сотни фотографий. Самые удачные съемки я сделал ночью, прыгал от радости до потолка. Хотел даже позвонить Петрову, еле-еле дождался утра. Показываю пленку, но никто не верит - ни Петров, ни сотрудники. И тогда решили еще раз меня проверить: дадим ему закодированных мышей с метками - у одних есть, у других нет, у некоторых две метки и т.д. Я подумал, что дадут пять-шесть штук и я быстро с ними разберусь. А мне приносят 30 мышей. Каждую нужно облучить, пересадить клетки костного мозга, посмотреть клетки разных органов и везде поискать клетки с метками – сколько их, какова пропорция и т.д. В общем, работа грандиозная и каторжная. Две недели у меня ушло на эти исследования, я все сделал. Принес результаты. Собирается вся лаборатория. Торжественно открывается сейф, из него достается коробка, в которой находятся коды. Я думаю, хорошо бы получилось процентов девяносто – это достаточно высокая степень точности. Тишина. Результат: 100%! И Петров сразу сказал: теперь ты у нас работай и учи сотрудников. Вот и учу до нынешнего дня. Кстати, в 28 лет я был уже доктором медицинских наук – самым молодым доктором в Советском Союзе. 

- Во время присуждения премии Ленинского комсомола, а я входил в комитет по премиям, этот факт упоминался, и он сыграл определенную роль в том, что выбор пал на вас. Хотя, конечно, главными были качество и новизна исследований. У академика Петрова много учеников. Какое главное качество у него как наставника?

- Умение вызывать интерес к работе. Он никогда никого не заставлял, не принуждал. Понимал, что надо заинтересовать человека, и тогда тот придет к успеху. Для меня лучшие годы в науке, а значит и в жизни - те, что я провел в лаборатории Петрова в Институте биофизики. Был полностью занят научной работой, ничем другим не занимался. И наша наука стремительно развивалась. Там было всего 15 человек, а после создания института в моей лаборатории уже стало 40. Это были молодые люди, и я перенял у Петрова систему работы с ними – никогда не жалеть времени и сил для них. Это окупается с лихвой. 

- С годами интерес не снизился?

- А разве есть что-то увлекательнее, чем наука? У нас есть «Семинар директора» - творческая встреча у меня в кабинете. Каждый вторник мы собираемся здесь, приходят все, кому это интересно, никого специально не приглашаем, не обязываем – просто встречаемся. Вывешивается информация: семинар у директора, посвященный такой-то теме. Делается научный доклад, научные сотрудники рассказывают о полученных результатах, происходит обсуждение. Зал всегда полон, потому что такая форма дискуссии нравится всем. 

- А у вас уезжают за границу?

- В 1990-е гг. уехали многие молодые. Но все доктора наук остались, а это основной костяк института. 

- Встречаете своих за рубежом?

- Случается. Да и постоянные контакты с ними, с некоторыми работаем вместе. Связи не прерываются. Некоторые приезжают, чтобы поработать здесь, потом уезжают назад. Наши сотрудники стажируются в лучших научных центрах мира. Идет нормальный процесс международного обмена, который присущ мировой науке. И мы не выпадаем из него. 

Слово о биобезопасности

Другое направление характеризуется разработкой аллерготропинов – препаратов для лечения аллергий на основе очищенного и химически модифицированного аллергена, конъюгированного с синтетическим полиэлектролитом стимулирующего действия. Испытания аллерготропинов «Тимпол» на больных аллергией к пыльце тимофеевки, «Подпол» на больных аллергией к пыльце полыни, «Берпол» на больных аллергией к пыльце березы показали хорошие результаты. Совершенно очевидно, что разработанные приемы создания аллерготропинов могут использоваться для получения специфически разных аллерготропинов. 

- Теперь пора поговорить о «блате в науке». Именно так в последнее время в узких кругах говорят о событиях в вашем институте. Говорят, директор по блату «проталкивает» своего сына на свое место.

- Такие разговоры меня не удивляют, но я предпочитаю не эмоции, а дело. Это мой принцип, поэтому я рекомендовал коллективу избрать директором вместо меня моего сына. 

- В таком случае я прошу оценить его как ученого, как доктора наук, на некоторое время избавившись от «родительской составляющей».

- Когда готовили справку о нем, я обратил внимание, что стаж работы у него 20 лет. Откуда, ведь ему только 35? Посмотрел документы. Оказалось, что в институте он начал работать, еще будучи школьником. Устроился здесь лаборантом. Потом под влиянием сотрудников и моим поступил во Второй мединститут. Учился там и продолжал работать у нас, ставил эксперименты. После окончания вуза к нам пришел уже младшим научным сотрудником. И через полтора года защитил кандидатскую диссертацию. Он свободно владеет английским. Подал на конкурс в Европейскую академию аллергологии и клинической иммунологии. Выиграл грант. Это была двухлетняя стажировка в Англии. Уехал в Лондон. Я решил, что навсегда. Он проработал там два года и вернулся. Сказал, что там хорошо, интересно, что он многому научился, но здесь лучше, и потому он будет работать здесь. Мы дали ему лабораторию, поскольку он действительно многому научился в Лондоне и теперь мог реализовывать свои идеи и модели. Защитил докторскую. Подготовил ряд учеников. Получил звание профессора. И когда мне исполнилось 70, я предложил коллективу избрать нового директора – моего сына. А разве династия в науке - это плохо? 

- Напротив. Я знаю немало династий в науке и могу сказать о них только хорошее.

- Мой отец медик, мать – медик, многие в моей семье стали и были врачами. Да, исподволь я готовил сына в руководство, требовал, чтобы он занимался не только научной работой, но и общественной. Он выбран в ряд отечественных и европейских организаций, связанных с иммунологией. Главное – коллектив поддержал его кандидатуру единогласно. Люди ведь прекрасно знают, достоин человек ими руководить или нет. Честно говоря, я очень горжусь, что так случилось и что у меня есть достойная смена, а я остаюсь научным руководителем Института иммунологии. Надеюсь, что вернусь в то славное время, когда чистая наука для меня была всем. Я надеюсь сделать еще многое, у меня есть ряд проектов по новым вакцинам и лекарствам, и на это потребуется не один год интенсивной работы. 

- Подведем некий итог. Вы пришли в иммунологию в 1960-е гг., тогда все только по-настоящему начиналось. Прошло полвека. Казалось бы, многое познано, изучено. Вам сейчас труднее или легче, чем тогда?

- Раньше, в советское время, мы получали деньги сверху. Если наши проекты были успешными, если нас понимали в правительстве – а нас понимали, – то все шло гладко, надежно и уверенно. Особо о финансировании мы не заботились. Потом пришли 1990-е - страшные годы. Надо было выживать, и на науку времени почти не оставалось. Думали круглые сутки о деньгах, чтобы была зарплата, чтобы оплатить коммунальные расходы, как привезти и оплатить реактивы и т.д. Я всеми способами выбивал деньги в ведомствах и министерствах. Сейчас ситуация изменилась, появилась грантовая система. Наш институт имеет статус федерального государственного бюджетного учреждения науки, следовательно, базовое финансирование у нас стабильное. Мы автоматически получаем деньги на минимальную зарплату и коммунальные расходы, а остальное зарабатываем. Есть лаборатории, которые работают очень успешно. Кстати, Муса Хаитов – чемпион по грантам, у него их больше всего. Итак, если человек творческий, работает лучше других, то для него ситуация гораздо лучше, чем в прошлом. Он может заработать большие деньги, и это его деньги, которые он тратит на свое подразделение. 

- Думаю, что вам легче, чем другим. Аллергия завоевывает людей, она наступает, а бороться с ней эффективно можете только вы. Значит, и цена иммунологов повышается?

- Да, это так. Аллергию называют «чумой ХХI века». В начале прошлого века от аллергии страдал лишь 1% населения, то сейчас цифра увеличилась до 40%. И это в каждой стране. Появилось много новых аллергенов и провоцирующих факторов. Раньше аллергия была только на пыльцу растений, на какие-то компоненты пищи, на некоторые бытовые условия. Сейчас появились новые лекарства, продукты питания, страшно загрязнена окружающая среда, промышленность и химия - все это новые аллергены, а еще больше – провокаторы аллергии. Так что работы нам хватает. 

- Остается пожелать, чтобы ее было поменьше.

- В свое время медики победили чуму – ужасное заболевание, от которого страдало все человечество. Убежден, что и «чуму ХХI века» мы в конце концов победим.

Так случилось, что продолжение разговора об иммунологии произошло буквально через несколько минут. В одной из лабораторий Института иммунологии мы встретились с сыном академика.

Профессор Муса Хаитов: «Трудно, но справиться можно!»

Кабинет у Мусы Рахимовича небольшой (я сразу вспомнил шестиметровую комнату его отца в Институте биофизики, с которой начиналось его восхождение в науке). По стенам развешаны дипломы, грамоты, разные свидетельства. Это пришло с Запада: с уважением относитесь к хозяину – он человек заслуженный. Я не стану перечислять все свидетельства научной компетенции хозяина кабинета, обращусь к основным. 

- Есть «старая» иммунология и есть «новая». Вы к какой относитесь?

- Так делить науку нельзя, или, по крайней мере, сложно. Одно перетекает в другое, и порой невозможно определить, где «старое» и где «новое». Появляются новые направления, развиваются, другие уходят на «второй» план - в общем, обычная жизнь науки. 

- В таком случае расскажите нам, дилетантам, что такое иммунология?

- Определения давать не буду – оно известно, скажу только, что для меня это самая важная наука, которой я занимаюсь большую часть жизни. 

- Как известно, для одних бог, для других природа дали нам жизнь и умение ее защищать от разных напастей. Что ими сделано неправильно? Что вы хотели бы исправить?

- Поправить, наверное, ничего не хочу, а вот усилить некоторые системы защиты организма от новых вирусов, которые появляются, - безусловно. Да и от некоторых «старых» еще не придуманы эффективные меры противодействия, так что работы много. Например, в последние годы в России ухудшилась эпидемиологическая ситуация, что привело к росту и широкому распространению ряда инфекционных заболеваний. У некоторой части населения проявляется иммунодефицитное состояние. Установлена связь вирусных инфекций и новообразований. Одновременно возникает лекарственная устойчивость у ряда возбудителей болезней, поскольку широко применяются антибактериальные и лекарственные препараты. 

- Чем интенсивней и больше мы лечимся, тем хуже?

- Возбудители болезней к ним приспосабливаются, поэтому в создании лекарств надо переходить на более высокий уровень, а из этого следует, что нужно уходить глубже в мир живого. 

- Как часто возникает новая опасная болезнь?

- Об этом много пишут в прессе. Практически ежегодно среди людей начинается паника, т.к. медики предупреждают о глобальной пандемии. Наука научилась достаточно быстро реагировать на такие опасности и предупреждать их. Помните наступление птичьего гриппа? Им пугали всех, а сейчас и не вспоминают. Процесс появления новых вирусов и создание вакцин – динамический. Идет борьба, и пока мы в ней выигрываем. 

- А можно ли немного опередить события, т.е. создавать вакцины, способные бороться с вирусами, которым еще суждено появиться?

- Это возможно. Мне кажется, такой подход правильный. В нашем институте и создаются такие препараты, которые позволяют повысить защитные функции организма - в том числе и от тех вирусов, которым еще предстоит проявить свою суть. 

- В вашей монографии написано: «Новые принципы создания и применения лекарств». Что вы имеете в виду?

- Мы создаем специфическое «оружие», которое может блокировать тот или иной ген, наиболее важный для жизни вируса, и тем самым нейтрализовать его вредное действие. На мой взгляд, это перспективное направление в иммунологии. 

- Весьма популярный пример из инженерной генетики: берете ген, вживляете его в картошку, и колорадский жук от нее бежит со всех своих ног. Вы делаете подобное?

- Только наоборот. Мы не внедряем ген, а блокируем существующий, тем самым обезвреживая вирус. 

- Но это переход медицины на принципиально новый уровень. К чему же вы хотите прийти?

- К новым эффективным препаратам, в первую очередь к лекарствам против разных респираторных заболеваний. Кроме хорошо известного гриппа их сейчас известно около 200. Та же самая простуда, которая, как говорится, лекарствами лечится неделю, а без них семь дней, весьма опасна своими последствиями. У многих людей она приводит к тяжелым осложнениям – бронхитам, пневмониям. Все может окончиться даже летальным исходом. Это вирусы, и их много. Они настолько изменчивы, что разработать какой-то общий препарат, который бы их все блокировал, невозможно. Значит, нужен новый подход, необходимы новые направления. Этим мы и занимаемся. 

- И далеко прошли по этому пути?

- Достаточно далеко. Один препарат находится на стадии доклинических исследований, а второй готовится к ним. 

- Это интересно?

- Конечно. Изначально мне было важно не только заниматься так называемой чистой наукой, но и обязательно придти к какому-то результату. И сейчас такая возможность появилась. Это интересно и очень важно. 

Слово о биобезопасности

Третье направление – создание лечебных препаратов на основе антисмысловых технологий с использованием интерференции РНК. Это принципиально новое направление сформировалось на стыке ряда дисциплин – молекулярной генетики, молекулярной биологии и молекулярной иммунологии. На основе разрабатываемой технологии ведется синтез препаратов, обеспечивающих торможение процесса активации генов. Значимость этих разработок для биомедицинской безопасности велика, поскольку позволяет создавать препараты, не обладающие побочным действием, эффективные в терапии не только инфекционных и аллергических болезней, но также в лечении целого ряда других социально значимых заболеваний – нервной и сердечно-сосудистой систем, глаз, злокачественных новообразований, нарушений метаболизма, рассеянного склероза, бронхиальной астмы, ревматоидного артрита и др. 

- Наука, наука, а теперь еще и директорство – это же безумно тяжело? Но приятно, что все проголосовали единогласно?

- Приятно, но очень ответственно. У нас в лаборатории – хороший сплав опытных и заслуженных специалистов и молодых. Важно сохранить эту традицию во всем институте. 

- Справитесь в новой должности?

- Постараюсь. И новые препараты надо делать, и здание приводить в порядок. 

- Хватит ли мужества войти в кабинет отца или академика Петрова и сказать им, что они не правы, если они, на ваш взгляд, действительно ошибаются?

- Это невозможно! Чтобы они ошибались. У нас разногласий нет, решения всегда принимались коллегиально. Так и должно быть в будущем. Школа академика Петрова - это ведь эпоха в истории нашей науки.

- Спасибо. Теперь за нее я спокоен. Успехов вам!

Подготовил Владимир Губарев